Мы летели, окутанные любовью Машары и все еще переполненные впечатлениями от ее прекрасной планеты. Как здорово, оказывается, иметь друзей в других мирах! Мы пережили радость, мы познали ужас, но все время мы учились чему-то новому, мы видели и познавали новые возможности, которые не могли бы себе вообразить, даже если бы прожили на нашей планете сотни жизней. Нам хотелось продолжать. В нашем поле зрения рисунки стали слегка розовыми, а дорожки загорались внизу золотистым сиянием. Мне не понадобилось советоваться с интуицией, чтобы понять, что я хочу прикоснуться к этим цветам. Я взглянул на Лесли. Она кивнула. - Готова ко всему? - Думаю, что да... - И она сделала вид испуганного пассажира, который предусмотрительно закрывается руками от сияющего лобового стекла. Когда взметнувшиеся потоки брызг от посадки на воду улеглись, мы обнаружили, что по-прежнему сидим в кабине, а самолет лениво скользит по поверхности воды. Но это был не океан: рисунков на поверхности воды не было. Мы плыли по поверхности горного озера, сосны и ели доходили до самого берега, который имел медовый оттенок. Вода ясно поблескивала под нами, а на песке играли узоры светотени. Мы пль1ли так некоторое время, пытаясь понять, где мы. - Лесли! - воскликнул я. - Здесь я учился садиться на воду! Это озеро Хили. Мы не попали в другой мир! Она искала каких-то особых примет, чтобы доказать мне, что я ошибаюсь. - Ты уверен? - Вполне. - Я вновь осмотрелся. Крутые склоны, покрытые лесом, слева от нас, низкие деревья на другом конце озера. За деревьями должна быть долина. - Ура! - воскликнул я, но слово прозвучало без всякого восторга, и, более того, я произнес его один. Я повернулся к Лесли. Ее лицо было хмурым от разочарования. - О, я знаю, что мне бы следовало радоваться нашему возвращению на Землю, но ведь мы только начали учиться. Сколько всего мы еще могли бы узнать! Она была права. Я тоже чувствовал себя обманутым, будто в зале зажгли свет, а актеры уходят со сцены и расходятся по домам до того, как пьеса подошла к концу. Я отпустил водяной руль, нажал на педаль, чтобы повернуть к берегу, и услышал, как у Лесли перехватило дыхание. - Смотри! - Она указывала в сторону берега. Прямо против нашего правого крыла, в направлении поворота, стоял, вытянутый носом на песок такой же как у нас "Мартин Сиберд". - Ага! - сказал я. - Вот оно что. Теперь у меня не остается никаких сомнений. Здесь летают многие. Мы дома, все в порядке. Я прибавил газу, и мы направились поперек озера к другому гидроплану. Нигде не было никакого движения, никаких следов жизни. Я заглушил мотор, и мы проплыли последние несколько ярдов по направлению к берегу в тишине. Киль мягко зашуршал по песку в двухстах футах от другого самолета. Я выбрался из самолета, ступил в воду, которая была мне по щиколотку, и помог Лесли сойти на берег. Затем я поднял киль нашего летающего кораблика и вытащил его еще на один фуг на песок. Лесли направилась к другому гидроплану, пока я закреплял якорь в песке. - Кто здесь? - сказала Лесли. - Есть здесь кто-нибудь? - Что, там никого нет? - спросил я, подходя к ней. Она не ответила. Она стояла возле другого аэроплана и заглядывала в кабину. Это летающее судно было близнецом нашего Ворчуна. Оно было украшено снежно-радужным рисунком, который мы сами придумали для своего самолета. Обивка кабины была того же цвета, что и наша, тот же ковер на полу - все было таким же, вплоть до наклейки на лобовом стекле и надписей на панели управления. - Совпадение? - спросила Лесли. - Другой гидроплан точно такой же, как Ворчун - Странно. Очень странно. Я протянул руку и потрогал радиатор. Мотор все еще был теплым. - У-у-у! - прогудел я, когда жутковатое предчувствие охватило меня. Я взял руку Лесли, и мы направились к нашему аэроплану. На полпути к нему она остановилась и оглянулась. - Посмотри! Здесь нет ни одного отпечатка человеческой ноги, кроме наших. Как может кто-то подплыть к берегу, высадиться из аэроплана, исчезнуть и не оставить даже отпечатков на берегу? Мы стояли между двух Ворчунов, озадаченные. - Ты уверен в том, что мы на Земле? - спросила она. - Кажется, мы все еще путешествуем по узорам. - А это - точная копия озера Хили? - подхватил я. - А как после нас могут оставаться отпечатки, если мы по-прежнему призраки? - Ты прав. Если бы мы приземлились на узор, мы бы встретили своих двойников, - сказала она. Лесли постояла молча какое-то мгновение, а затем озадаченно повернулась в сторону другого "Сиберда". - Если мы все еще путешествуем по узорам, это может быть очередным испытанием для нас, - сказал я. - Поскольку нам кажется, что здесь больше никого нет, урок может состоять в том, чтобы мы научились узнавать себя в каком-то другом виде. Мы не можем здесь быть одни. Мы никогда не одиноки, если при этом не верим в то, что мы одиноки. Ярко-красный свет вспыхнул в двадцати футах от нас, и там возникло наше знакомое другое "я" в белых джинсах и блузке. - Почему я так люблю вас? Потому, что вы умеете помнить - Она протягивала руки навстречу нам. - Пай! - Моя жена бросилась к ней в объятия. В этом месте, о котором мы не знали, что это за мир, мы не были призраками, и могли действительно кого-то обнять. - Как приятно снова видеть тебя! - воскликнула Лесли. - Ты даже не представляешь себе, где мы побывали! Но самое интересное и самое ужасное... о, Пай, мы можем так много всего рассказать тебе, нам так много всего еще нужно понять! Пай повернулась ко мне. - Мы рады, что ты вернулась! - сказал я, тоже обнимая ее. - Почему ты покинула нас так неожиданно? Она улыбнулась, подошла к самой воде, села на берегу скрестив ноги и похлопала по песку рядом с собой, приглашая нас присоединиться к ней. - Потому что я была уверена в том, что это должно было случиться, - сказала она. - Когда вы любите кого-то, когда вы знаете, что он готов к тому, чтобы учиться и расти, вы предоставляете ему свободу. Как бы вы могли учиться, как бы вы могли столько всего пережить, если бы вы знали, что я рядом и влияю на вощу свободу выбора? Она повернулась ко мне, улыбаясь. - Это действительно озеро Хили из параллельного мира, - сказала она. - Гидроплан - это просто шутка. Вы напомнили мне, как сильно я люблю летать, поэтому я скопировала вашего Ворчуна и начала учиться управлять им, а затем отправилась искать вас. Ведь это так здорово, когда садишься, выпустив шасси, на воду, не правда ли? Она увидела ужас на моем лице и подняла вверх руку. - Я воспользовалась остановкой времени. За миг до того, как колеса должны были коснуться воды, я позвала на помощь то свое воплощение, которое разбирается в гидропланах. И ты завопил шасси". Спасибо. Затем она коснулась плеча Лесли. - Ты очень наблюдательна, если заметила, что я не оставила следов на песке. Я это сделала, чтоб напомнить вам, что вы должны выбирать свой собственный путь, следовать своему собственному высшему чувству справедливости, а не подсказкам других. Но вы уже знаете это. - О, Пай, - сказала Лесли, - как мы можем следовать нашему высшему чувству справедливости, что мы можем сделать в мире, в котором... Ты знаешь Ивана и Татьяну? Она кивнула. - Мы любим их! - сказала Лесли, и ее голос сорвался. - Но ведь это американцы погубили их! Пай, это были мы! - Это были не вы, дорогая. Как ты можешь себе представить, что это вы убили их? - Она подняла подбородок Лесли и заглянула ей в глаза. - Помни, что ничто в картине судеб не случайно, ничто не возникает в ней без причины. - Какая может быть для этого причина? - перебил я. - Ты не была там, ты не пережила весь этот ужас! - Ночь в Москве нахлынула на меня вновь. Я чувствовал, будто мы убили во тьме всех своих родных. - Ричард картина судеб содержит все возможности, - сказала она тихо, - у нас полная свобода выбора. Это похоже на книгу. Каждое событие -это слово, предложение или часть незаконченной истории; каждая буква вечно находится на своей странице. Меняется только сознание, которое выбирает, что читать, а что оставить непрочитанным. Когда ты обращаешься к странице, на которой идет речь о ядерной войне, ты впадаешь в отчаяние или учишься тому, чему она может тебя научить? Прочтя эту страницу, ты умрешь или пойдешь читать дальше, обогатившись опытом от прочитанного? - Мы не умерли, - сказал я. - И я надеюсь, что мы стали мудрее. - На той странице вы жили вместе с Татьяной и Иваном Кириловыми, и, закончив читать, вы перелистнули ее. Но она по-прежнему существует в настоящий момент для того, чтобы изменить взгляды любого, кто возьмется ее прочесть. Но после того, как вы усвоили этот урок, никто не вынуждает вас читать ее вновь. Вы перешли от этой страницы к другим, так же, как и они. - Они тоже перешли к другим страницам? - спросила Лесли с надеждой в голосе. Пай улыбнулась. - А разве Линда Олбрайт не напомнила вам немножко Татьяну Кирилову? Разве Кржиштоф не похож чуть-чуть на вашего друга Ивана? И разве ваши пилоты Воздушных Игр не превратили ужасы войны в развлечение, чем и спасли свой мир от разрушения? Как вы думаете, кто они? - Те же, кто читал вместе с нами страницу об ужасной ночи в Москве? - спросила Лесли. - Да! - воскликнула Пай. - И они - это тоже мы? - спросил я. - Да! - Ее глаза сияли. - Ты и Лесли, Линда, Татьяна и Машара, Жан-Поль, Аттила и Иван, Аткин, Тинк и Пай - все мы... составляем... одно целое! Маленькие волны накатывались на песок, и мы слышали, как в ветвях деревьев тихо шелестит ветер. - У меня были основания для того, чтобы найти вас, - сказала она, - и у вас были основания, чтобы встретиться с Аттилой. Вас беспокоят вопросы войны и мира? Если это так, то вы приземляетесь на страницы, которые помогают вам разобраться с войной и миром. Вы боитесь, что вам придется расстаться или умереть и потерять друг друга? В этом случае 6ы приземляетесь в мирах, где вы узнаете многое о расставании и смерти, и все, что вы узнаете, навсегда изменит мир вокруг вас. Вы любите Землю и заботитесь о том, чтобы человечество не погубило ее? Тогда вы видите самые худшие и самые лучшие возможности, которые ожидают человечество в будущем, и учитесь т6му, что все зависит от вашей собственной свободы выбора. - Ты утверждаешь, что мы сами создаем нашу собственную реальность? - спросил я. - Я знаю, что можно так говорить об этом, Пай, но я не согласен... Она весело засмеялась, а затем указала в сторону горизонта на востоке. -Сейчас раннее, раннее утро, - сказала она, и ее голос внезапно прозвучал тихо и таинственно. - Еще темно. Мы стоим на берегу, похожем на этот берег. Первые проблески зари. Холодно. И мы оказались с ней на холоде и в темноте, проживая то, что она сказала. - Перед нами стоят мольберты и холсты, и мы держим в руках кисти и краски. - Я чувствовал, будто меня загипнотизировали эти темные глаза. Я ощутил, что в моей левой руке находится палитра, а в правой - кисти с грубыми деревянными ручками. - Теперь свет появляется в небе, вы видите его? - спросила она. - Небо озаряется светом, золото выливается из-за горизонта, ледяные призмы тают в первых лучах восходящего солнца... Мы смотрели, ошеломленные игрой красок. - Рисуйте! - сказала Пай. - Запечатлейте этот восход на ваших полотнах! Примите этот свет на ваши лица и через глаза обратите его в произведение искусства! Быстро, давайте, поторопитесь! Проживите рассвет с помощью ваших кистей! Я не художник, но эта красота отразилась в моем уме и превратилась в смелые мазки на холсте. Я вообразил себе мольберт Лесли и увидел ее рассвет, который был воспроизведен на полотне удивительно точно. - Готово? - спросила Пай. - Отложим кисти? Мы утвердительно кивнули. - Что вы сейчас создали? Мне захотелось нарисовать в этот момент нашего учителя - так сияли ее смуглые черты. - Два очень непохожих восхода солнца, - ответила Лесли. - Не два восхода солнца, - сказала Пай. - Художник создает картину, - Она кивнула. - Восход солнца - это реальность, а картина - это то, что мы делаем из нее? - спросил я. - Правильно! - сказала Пай. - Если каждый из нас творит собственную реальность, неужели вы думаете, что в итоге получится хаос? Реальность для каждого из нас ограничена всем тем, что он может воссоздать! Я кивнул и принялся воображать. Как мне сотворить восход солнца, если я никогда не видел ни одного рассвета? Как мне перейти от черного ночного неба к началу дня? Достаточно ли мне лишь подумать о небе, о ночи и дне, чтобы все изменилось? Пай продолжала. - Реальность не имеет ничего общего с видимостью, с тем, что открывается нашему ограниченному восприятию. Реальность - это воплощенная любовь, чистая в своем совершенстве, не стесненная пространством и временем. Случалось ли вам когда-либо чувствовать такое единство с миром, со вселенной, со всем, что есть, при котором вас охватывала любовь? - Она посмотрела сначала на Лесли, потом на меня. - Это реальность. Это и есть истина. То, во что мы превращаем ее, зависит от нас, так же, как изображение восходящего солнца зависит от художника. В вашем мире человечество отошло от этой любви. Оно живет ненавистью, борьбой за власть и эксплуатацией всей планеты для своих убогих целей. Продолжайте в том же духе - и наступит время, когда никто уже не сможет увидеть рассвета. Рассвет, конечно, будет существовать всегда, но люди на Земле не будут знать о нем ничего, и в конце концов забудут даже описания его красоты. О Машара, подумал я, неужели твое прошлое должно стать нашим будущим? - Как мы можем вернуть любовь в наш мир? - спросила Лесли. - Ведь существует так много угроз и так много... Аттил? Пай на мгновение остановилась, раздумывая о том, что нам сказать, а затем начертила на песке небольшой квадрат. - Предположим, что мы живем в ужасном месте - Городе Страха, - сказала она и указала на квадрат. - Чем дольше мы там живем, тем меньше нам это нравится. Там процветает насилие и разрушение, нам не нравятся те люди, нам не нравится их выбор, и мы не принадлежим к их числу. Город Страха - не наш дом! Она провела волнистую линию в направлении от квадрата с его углами и равными сторонами. В конце линии она нарисовала круг. - Итак, в один прекрасный день мы собираем свой чемодан и уезжаем на поиски Города Мира. - Она проследовала пальцем вдоль всей трудной дороги, которую нарисовала на песке, указывая на ее повороты и изгибы. - По пути мы выбираем повороты налево и направо, прямые и окольные маршруты, мы следуем указаниям наших высших надежд, и вот наконец мы достигаем цели, попадая в это уютное и красивое место. Город Мира был кругом на песке, и палец Пай остановился на нем. Разговаривая, она в этом месте воткнула в песок небольшие зеленые веточки, которые должны были обозначать деревья. - Мы обнаруживаем, что в Городе Мира мы чувствуем себя как дома, и когда мы знакомимся с людами, которые живут в нем, мы замечаем, что они тоже ценят все то, что привело нас сюда. Каждый из них нашел свой путь, следовал своим ориентирам, чтобы добраться в это место, где люди избрали любовь, радость и доброту - по отношению друг к другу и по отношению к городу и земле. Мы не должны агитировать каждого жителя Города Страха следовать в Город Мира вместе с нами. Нам не следует убеждать никого, кроме себя. Город Мира уже существует, и каждый, кто этого пожелает, может добраться туда в любое время. Она посмотрела на нас, чуть-чуть испугавшись своих слов. - Жители Города Мира знают, что ненависть - это любовь без понимания. Зачем говорить ложь, чтобы разобщать и уничтожать людей, если в действительности все мы - одно? Люди из Города Страха свободны избрать уничтожение, тогда как мы свободны избрать мир. По истечении некоторого времени другие жители Города Страха могут насытиться насилием, и, возможно, тогда они последуют своим ориентирам на пути в Город Мира, сделают такой же выбор, какой сделали мы, когда оставили уничтожение позади. Если они все сделают такой выбор. Город Страха станет призрачным. Она выписывала восьмерки на песке, мягко вычерчивая извилистый путь между двумя Городами. - И в один прекрасный день люди из Города Мира, помнящие о своем прошлом, могут поинтересоваться, что происходит в Городе Страха. Они посетят его руины и увидят, что когда разрушители ушли, реальность проявилась вновь: там, где были ядовитые стоки, текут прозрачные ручьи, на месте пустырей и карьеров зеленеют новые леса, а в чистом воздухе поют птицы. - Пай посадила еще несколько веточек в этом новом городе. - И тогда жители Города Мира снимут с ворот покосившийся знак названия города: "Город Страха", а на его месте повесят новый: "Добро пожаловать в Город Любви". И некоторые из них вернутся назад, чтобы расчистить развалины, построить новые тихие улочки, и они пообещают, что новый город будет соответствовать своему названию. Все зависит от выбора, мои дорогие, вы это видите? Все зависит от выбора! В этот момент, в этом странном месте все, что она сказала, имело смысл. - Что же вам делать? - спросила она. - В большинстве миров внезапные чудеса редко предвещают изменения в развитии событий. Изменения наступают, когда между странами протягивается первая дрожащая хрупкая ниточка: первые любительские Воздушные Игры в Мире Линды Олбрайт, а в вашем мире это первые советские танцоры и певцы, или киноактеры, которые выступают перед американской аудиторией. Медленно, но неуклонно продолжайте делать выбор в пользу жизни. - А почему это не может случиться сегодая вечером? - спросил я. - Нет ничего, что исключало бы возможность быстрых изменений... - Конечно, быстрые изменения возможны, Ричард, - ответила она. - Изменения случаются каждую секунду, независимо от того, замечаешь ты их или нет. Твой мир, в котором появился первый проблеск надежды на мирное будущее, - это такой же подлинный мир, как и тот, который погиб в 1962 году в первый день своей последней войны. Каждый из нас выбирает судьбу нашего мира. Вначале должны меняться умы, потом последует изменение хода событий. - Тогда верно то, что я сказал лейтенанту! - воскликнул я. - В одном из моих будущих в 1962 году Советы не пошли на уступки. И я начал ядерную войну. - Конечно. В картине судеб возможны тысячи путей развития мира, на которых он прекратил свое существование в том году, и тысячи других Ричардов, которые выбрали при этом смерть. Ты выбрал жизнь. - Погоди, - сказал я. - Разве в тех параллельных мирах, которые не выжили, не было невинных людей, просто продолжавших свою жизнь, не подозревая ни о чем, когда произошел взрыв, а тогда они оказались замороженными или превращенными в пар, или съеденными муравьями? - Несомненно, все это так. Но, Ричард, они сами выбрали уничтожение своей планеты! Для одних это был выбор по умолчанию: они не заботились ни о чем; другие выбрали это, потому что верили в то, что лучший способ защиты - нападение; а третьи - потому что считали, что они не в силах ничего сделать, чтобы предотвратить опасность. Один из способов выбрать свое будущее состоит в том, чтобы верить в то, что оно предопределено. Она сделала паузу и похлопала по кругу на песке, где росли маленькие деревья. - Когда мы выбираем мир, мы живем мирно. - Можно ли как-нибудь разговаривать с людьми, которые живут в других мирах, чтобы узнать от наших двойников то, чему они научились, если это необходимо нам здесь? - спросила Лесли. Пай улыбнулась ей. - Вы занимаетесь этим сейчас. - Но как нам делать это, - спросил я, - не прибегая к гидроплану, когда у нас один шанс из триллиона, что мы встретим в ином измерении тебя? - Вы хотите узнать, как можно разговаривать с любым своим воплощением, какое вы только можете себе вообразить? - Пожалуйста, научи нас этому, - попросил я. - В этом нет ничего слишком таинственного, - сказала она, - и работает этот способ хорошо. Вообрази себе, Ричард, того, с кем ты хочешь поговорить, и поверь в то, что ты можешь спросить у него обо всем, что тебе нужно. Затем представь себе, что ты слышишь ответ. Попробуй. Внезапно я разнервничался. - Я? Сейчас? - А почему бы и нет? - Глаза закрывать нужно? - Если хочешь, можешь закрыть. - Никакого ритуала не нужно, я надеюсь? - Если ритуал не стеснит тебя, можешь воспользоваться им, - сказала она. - Сделай глубокий вдох, вообрази себе дверь, которая открывается в комнату, заполненную разноцветным сиянием, и наблюдай, как нужный тебе человек появляется среда сияния или в тумане. Или забудь и о сиянии и о тумане, и представь себе, что слышишь голос; иногда бывает так, что голос услышать легче, чем визуализировать. Или забудь о зрении и о слухе, и просто чувствуй, как понимание этого человека вливается в твое собственное. Или забудь об интуиции и вообрази, что первый встречный даст тебе ответ, если ты его спросишь, а затем спроси кого угодно. Или произнеси свое волшебное слово. Как хочешь, так и воображай. Я решил, что хочу увидеть, и вспомнил магическое слово. Закрыв глаза, я вообразил себе, что когда я произнесу слово, я увижу перед собой свою альтернативную личность, которая скажет мне то, что я должен знать. Расслабившись, я увидел пастельные краски мягких оттенков, плывущие вокруг меня. Когда я произнесу слово, я увижу этого человека, - подумал я. Спешить было некуда. Разноцветные облака спокойно плыли перед моими глазами. - Единственная, - сказал я. Передо мной как будто внезапно открылся затвор фотоаппарата, и я увидел человека, стоящего рядом с крылом старого биплана, находящегося на скошенном поле. Сверху высилось голубое небо, а за спиной у человека было солнце, ослепительное сияние которого не давало мне возможности рассмотреть его лицо. Я услышал его голос так, будто он сидел рядом с нами на берегу. - Скоро тебе понадобятся все твои знания, чтобы суметь отвергнуть видимость, - сказал он. - Помни, что для того, чтобы попасть из одного мира в другой в твоем гидроплане, который может путешествовать по различным измерениям, тебе понадобится сила Лесли, а ей нужны будут твои крылья. Вместе вы можете летать. Затвор фотоаппарата закрылся, и я удивленно открыл глаза. - Что-то было? - спросила Лесли- Да! - воскликнул я. - Но я не совсем понял, как я могу этим воспользоваться. - И я рассказал ей все, что видел и слышал. - Я не понимаю, к чему это. - Ты поймешь, как только возникнет необходимость в этом, - сказала Пай. - Когда ты вначале что-то узнаешь, не проверив еще свое знание на опыте, его смысл не сразу становится понятным. Лесли улыбнулась. - Не все из того, что мы здесь узнали, можно использовать на практике. Пай снова начертила восьмерку на песке, думая о чем-то своем. - Ничто нельзя использовать на практике, пока мы не поняли его, - сказала она. - Существуют такие ваши двойники, которые поклонялись бы вам, как Богу, потому что вы летаете на "Мартин Сиберд". А есть и другие, которых вы можете встретить и поклясться, что они - само воплощение магии. - Как ты, - сказал я. - Как любой маг, - ответила она, - я кажусь вам волшебницей, потому что вы не знаете, как много я занималась! Я - точно такой же, как и вы, фокус сознания, проявляющийся в форме. Как и вы я никогда не рождалась и никогда не умру. Даже разделение между мной и вами - запомните это - подразумевает различие, которого в действительности не существует. . - Точно так же, как вы и те Ричард и Лесли, которые были здесь секунду назад или неделю назад, составляют одно целое, - продолжала Пай, - точно так же вы составляете одно целое с теми Ричардом и Лесли, которые появятся здесь через мгновение или через неделю. Точно такое же единство характерно для вас, ваших предыдущих воплощении, ваших двойников из параллельных вселенных и сотен людей, которыми вы станете в том, что вы называете своими будущими жизнями. Она встала и смахнула песок со своих рук. - Мне пора, - сказала она. - Не забывайте о художниках и восходе солнца. Что бы ни случилось, что бы вам ни показалось, помните, что единственно реальна только любовь. Она подошла к Лесли и обняла ее на прощанье. - О, Пай! - воскликнула Лесли. - Как нам не хочется, чтобы ты уходила! - Уходила? Я могу исчезнуть из виду, мои малыши, но я никогда не покину вас! В конце концов, разве вы не знаете, сколько нас здесь? - Всего одна жизнь, дорогая Пай, - сказал я, обнимая ее перед расставанием. Она засмеялась. - Почему я люблю вас? - спросила она. - Потому что вы помните... И она исчезла. Мы с Лесли еще долго сидели на берегу возле рисунка, оставленного Пай на песке. Мы рассматривали начерченную ею восьмерку и любовались ее маленькими городами и деревьями, вспоминая ее рассказ. В конце концов мы направились к Ворчуну, обнявшись. Я смотал фал, которым гидроплан крепился к берегу, помог Лесли сесть в кабину, оттолкнул самолет от берега и запрыгнул на него сам. "Мартин" спокойно покачивался на волнах, дул небольшой ветерок, и я завел мотор. - Интересно, что ожидает нас теперь, - сказал я. - Странно, - сказала Лесли. - Когда мы приземлились здесь и поняли, что снова вернулись в наш мир, мне было жаль, что все так быстро кончилось! Но сейчас я чувствую, что... Наша встреча с Пай как-то подвела итог для меня. Мы научились так быстро стольким вещам! Я хочу теперь, чтобы мы полетели домой, - подумали хорошенько обо всем этом и разобрались, что к чему... - И я тоже! - сказал я. Мы некоторое время смотрели друг на друга и, не говоря ни слова, согласились с этим. - 0'кей, - сказал я, - домой так домой. Следующее, что нам нужно узнать, - это как нам вернуться туда. Я потянулся к рычагу газа и толкнул его вперед. Никакого воображения, никаких затруднений с визуализацией. Мотор Ворчуна загудел, и гидроплан устроимся вверх. Почему, думал я, это простое действие оказывается таким сложным, когда я не вижу рычага перед собой? В тот миг, когда Ворчун оторвался от поверхности воды, черное озеро исчезло из вида, и мы снова оказались в полете над всеми возможными мирами, которые только могут быть.

Узоры раскинулись под нами - такие же таинственные, как всегда. Никаких указателей - ни стрелок, ни надписей, ни знаков. - Идеи есть? С чего начнем? - поинтересовался я. - Как обычно, последуем интуиции? - спросила Лесли. - Интуиция - нечто чересчур общее, в ней полно сюрпризов, - сказал я. - Мы ведь не отправлялись специально на поиски Тинк или Машары. Или Аттилы. Разве интуиция сможет нас вывести точно в то же место этой структуры, куда мы попали, когда направлялись в Лос-Анджелес. Это напоминало один из этих нудных тестов на сообразительность. Когда знаешь ответ, все так просто. Но пока до него додумаешься, вполне можно спятить. Лесли тронула меня за руку. - Ричард, когда мы совершили посадку среди узоров, - сказала она, - мы не встретили Аттилу, Тинк или Машару. Поначалу мы узнавали только самих себя: в Кармеле, когда познакомились, потом себя в юности. Но чем дальше мы летели... - Верно! Чем дальше мы летели, тем сильнее мы менялись. То есть, ты хочешь сказать, что имеет смысл повернуть назад - а вдруг что-нибудь покажется знакомым? Конечно же! Она кивнула: - Можем попробовать. А назад - это куда? Мы огляделись вокруг. Яркая структура узоров со всех сторон, но ни солнца, ни указателей. Ничего, что могло бы нас вести. Мы по спирали поднялись вверх, рассматривая структуру в поисках хоть каких-то признаков места, где мы садились раньше. Наконец далеко внизу слева я заметил, как мне показалось, кромку розового с золотым, где мы повстречали Пай. - Лесли, смотри... - я положил Ворчуна на крыло, чтобы ей было видно. - Тебе не кажется... - Розовое. Розовое с золотым! - воскликнула она. Мы переглянулись, уловили проблеск надежды в глазах друг друга и поднялись по спирали еще выше. - Это оно, - сказала Лесли, - а вон там, подальше... за розовым-- не зеленое ли? Где была Машара? Мы резко свернули влево и направились к первым знакомым картинкам, которые нашлись в структуре узора. Гидросамолет монотонно гудел над матрицей воплощений - крохотная точка в бескрайнем небе - минуя зеленые и золотые цвета Машары, минуя коралловые разводы, скрывавшие ту надрывную ночь в Москве, минуя винно-багровую тьму Аттилы. Казалось, что с момента взлета прошли часы. - Когда Лос-Анджелес исчез впервые, вода была голубой, а на ней - золотою и серебряные полосы, помнишь? - спросила Лесли, указывая на далекий горизонт. - Это случайно не оно? Да! - в ее глазах блеснуло облегчение. - Все не так уж трудно. Или трудно? Да, трудно, - подумал я. Когда мы пересекли край голубизны и золота, они раскинулись перед нами насколько хватало глаз. Где-то там был тот самый, точно отмеренный фут глубины, необходимый для касания поверхности - дверь в наше собственное время. Где? Мы продолжали лететь, поворачивая то туда, то сюда в поисках двух ярких дорожек, которые привели нас к первой встрече в Кармеле. Под нами расстилались миллионы троп, миллионы параллельных и пересекающихся линий. - О, Ричи! - вырвалось наконец у моей жены. В голосе ее теперь чувствовалась тяжесть, вполне соизмеримая с легкостью, звучавшей в ней раньше. - Не найдем. Никогда не найдем! - Найдем, - сказал я. Но в глубине души я опасался, что Лесли права. - Может, пора попробовать интуицию? У нас в общемто особого выбора нет. Там, внизу, все выглядит совершенно одинаково. - 0'кей, - спросила она. - Ты или я? - Ты, - ответил я. Она расслабилась на своем сидении, закрыла глаза и на несколько мгновений погрузилась в молчание. - Поверни налево. Осознавала ли она печаль, звучавшую в ее голосе? - Полный поворот налево и вниз... Бар был почти совсем пустым. Кто-то одиноко сидел в самом конце стойки, за столом сбоку - седовласая пара. - Что мы делаем в баре? - подумал я. Всю жизнь я их ненавидел, и проходя мимо, переходил на противоположную сторону улицы. - Уйдем? Лесли остановила меня, положив ладонь мне на плечо. - Когда мы приземлялись, нам часто казалось, что мы попали не в то место, - сказала она. - Но была ли Тинк ошибкой? А озеро Хили? Она подошла к стойке, повернулась, чтобы взглянуть на пожилых людей за столом, и глаза ее расширились. Я подошел к ней. - Поразительно! - шепнул я. - Это мы, точно, одеако... Я покрутил головой. Но - измененные. Ее лицо было таким же морщинистым, как и его, складка рта - настолько же жесткая. Не старые - потрепанные. На столе стояли две бутылки пива, горячие бутерброды с мясом и французские чипсы на тарелках. Между ними титулом вниз лежал экземпляр нашей последней книги. Они с головой ушли в беседу. - И что ты по этому поводу думаешь? - спросила Лесли, тоже шепотом. - Альтернативные мы - в собственном времени - читают в баре нашу книгу? - А почему они нас не видят? - спросила она. - Пьяные, вероятно, - сказал я. - Идем. Последнее слово она проигнорировала. - Можно было бы с ними пообщаться, но я ужас как не люблю вмешиваться в разговор. Очень уж мрачно они выглядят. Давай немного посидим за соседним столом и послушаем. - Послушаем? Ты намерена подслушивать, Лесли? - Нет? - спросила она. - 0'кей, тогда ты вмешайся, а я к тебе присоединюсь, едва лишь замечу, что они не прочь пообщаться. Я изучающе посмотрел на тех двоих. - Наверное, ты права. Мы проскользнули за соседний стол и устроились за дальним его концом, так, чтобы видеть их лица. Мужчина кашлянул, постучал по книге, лежавшей перед его женой. - Это мог бы сделать и Я - проговорил он между двумя кусками бутерброда. - Все, что есть в книге! Она вздохнула: - Возможно, ты смог бы, Дэйв. - Да точно мог бы! - он снова кашлянул. - Вот смотри, Ларей, - этот парень летает на старом биплане. Ну и что? Я тоже начинал летать, ты же знаешь. Что сложного в том, чтобы летать на старом самолете? - Но я ведь не писал, что это сложно, - подумал я. - Я написал, что был странствующим пилотом, когда понял, что жизнь моя идет в никуда. - Но в книге есть не только старые самолеты, - сказала она. - Да ведь он же трепло. Никто не зарабатывает на жизнь, катая публику за деньги над лугами. Это он все придумал. А его чудная женушка - тоже придумал, наверное. Все - вранье. Неужели тебе не понятно? Почему он так циничен? Если бы я прочел книгу, написанную альтернативным мной, не увидел ли бы я себя на ее страницах? А если он - один из аспектов меня - того, кто я есть сейчас -почему у нас не одинаковые ценности? Бога ради, что он делает в баре за пивом, поедая расчлененное и опаленное тело какой-то несчастной мертвой коровы? В тот день он был несчастной душой, и, судя по всему, такое положение вещей сложилось уже достаточно давно. Лицо его было лицом, которое я ежедневно видел в зеркале, но морщины были так резки и глубоки, что казалось, будто он когда-то пытался исполосовать свое лицо ножом. У меня возникло какое-то щемящее чувство, некая напряженность повисла в воздухе, захотелось убраться подальше от этого человека, от этого места. Лесли увидела мое беспокойство, придвинулась поближе и взяла меня за руку, призывая к терпению. - Ну и что, если и то, и другое придумано, Дэйви? - спросила женщина. - Это - всего лишь книга. Что тебя так бесит? Он доел бутерброд и потянулся за чипсами в ее тарелке. - Я только говорю, что ты капаешь мне на мозги. Ты капала мне на мозги, чтобы я прочел эту книгу, и я это сделал. Я ее прочел, и в ней нет ни черта особенного. Я тоже мог бы делать все, что делал этот парень. И я не понимаю, почему для тебя это что-то такое... не важно, какое. - - Для меня это вовсе не что-то такое. Просто я думаю о том же, о чем ты только что сказал - ведь там могли быть мы. В этой книге. Когда он, опешив, взглянул на нее, она подняла руку. - Позволь мне договорить. - Если бы ты не бросил свои полеты, кто знает? И ты тоже ведь писал, помнишь, когда работал в Курьере, и по ночам сочинял рассказы. Совсем, как он. - Скажешь тоже! Рассказы по ночам. И что из этого вышло? - Отказы. Целая коробка маленьких листков с напечатанными типографским способом стандартными отказами. Даже не в формат страницы. Кому это нужно? В ее голосе была почти нежность. - Может быть, ты слишком быстро все бросил?. - Может и так. Я тебе точно говорю - я мог бы, черт возьми, не хуже него написать эту штуку с чайкой! Я, когда мальчишкой был, все время бегал на мол смотреть на птиц. Так было жаль, что у меня нет крыльев... - Я знаю. Втискивался между большущими валунами, так, чтобы тебя не было видно, и чайки пролетали так близко, что тебе был слышен шум ветра на их крыльях - покрытых перьями мечах, проносившихся мимо. Потом - поворот, взмах - и они уносились по ветру, двигаясь, как летучие мыши, свободные в небе. А ты сидел там, застряв среди твердых камней. Внезапно меня охватило сострадание к этому человеку. Я ощутил, как щиплет в глазах, когда я смотрю на его изможденное лицо. - Я мог бы написать эту книгу, слово в слово, - он еще раз кашлянул. - Сегодня я был бы уже богачом. - Да, - сказала она. Доев бутерброд, она помолчала. Он заказал еще пива, закурил и на мгновение скрылся в облаке голубого дыма. - Почему ты бросил летать, Дэйв, - спросила она, - если тебе так этого хотелось? - А я не рассказывал? Все очень просто. Нужно было либо платить черт знает сколько за каждый полет, по двадцать долларов, на которые спокойно можно было прожить неделю, либо работать как раб, полируя аэропланы и заливая бензин в баки с утра до ночи за один-единственный раз. А я никогда не был ничьим рабом! Она промолчала, - А ты бы это делала? Ты бы согласилась каждый вечер приходить домой, насквозь пропахнув бензином и полиролью - и все ради одного часа в воздухе в неделю? При таких темпах на получение летной лицензии у меня ушел бы год. Он выдохнул - длинный вздох. - Называется - мальчик на побегушках. "Мальчик, вытри масло! Мальчик, подмети ангар! Мальчик, вынеси мусор!" Это не для меня! Он затянулся так, словно в сигарете сгорал не табак, а его воспоминания. - Да и в армии было ненамного лучше, - произнес он из облака дыма, - но там хоть платили наличными. Он бросил невидящий взгляд через комнату, ум его витал где-то в ином времени. - Когда мы выезжали на учения, истребители пикировали на нас, как сверкающие копья, потом взмывали вверх и скрывались из виду. И я жалел, что не пошел в Военно-Воздушные Силы. Я бы был летчиком-истребителем. - Еще чего, - подумал я. - Армия - это был твой ход конем, Дэйв. Все, чего можно достичь в армии, - это время от времени кого-нибудь убить. Он снова сделал выдох и закашлялся. - Не знаю, возможно, ты права относительно книги. Мог быть и я. И определенно могла бы быть ты, Ты была достаточно привлекательна для того, чтобы стать киноактрисой. Он пожал плечами. - Там, в книге, они проходят через некоторые трудности. Наверняка его собственная вина. Он помолчал, сделал еще одну длинную затяжку. Он выглядел печальным. - Я, вообще-то, им не завидую. Я завидую тому, как все у них вышло. - Не нагоняй на меня тоску, - сказала она. - Я рада, что мы - не они. В их жизни есть кое-что занятное, но все это - ходьба по краю, все это мне слишком уж непонятно. Если бы я была ею, я бы спать не могла. А у нас с тобой - у нас была хорошая жизнь: приличная работа, мы никогда не были безработными, не были банкротами. Нам это никогда даже не грозило. У нас хороший домик, кое-какие деньги отложены. Мы отнюдь не относимся к самым беспутным, правда, самыми счастливыми нас тоже не назовешь, но я люблю тебя, Дейв... Он усмехнулся и похлопал ее по руке. - Я люблю тебя сильнее, чем ты - меня... - Ox, Дэвид! - она покачала головой. Они надолго замолчали. Насколько иными я увидел их вдруг в этот короткий промежуток, сидя за столом! Хотелось бы, чтобы Дэвид никогда не научился курить, но все равно мне этот парень нравился. Я переключился - антипатия к некоторой доселе неизвестной части себя трансформировалась в симпатию. Как сказала Пай, ненависть суть любовь без фактов. И когда кто-либо нам не нравится, имеет смысл проверить - а нет ли фактов, которые изменят наше отношение? - Знаешь, что. я собираюсь, подарить тебе на юбилей? - спросила она. - Юбилейные подарки? Почему ты сейчас об этом вспомнила? - поинтересовался он. - Летные уроки! - сказала она. Он взглянул на нее так, словно она была не в себе. - Ты еще можешь, Дэйви. Я знаю, у тебя получится... Они немного помолчали. - Черт, - сказал он, - как несправедливо. - А что вообще справедливо? - сказала его жена. - Но знаешь, говорят, иногда бывает так, что после шести месяцев все проходит, и человек живет еще много лет! - Ларей, все случилось так быстро. Только вчера я пошел в армию, а ведь уже миновало тридцать лет! Почему никто не предупреждает, что все идет так быстро? - Предупреждают, - отозвалась она. - Тогда почему мы не прислушиваемся? - Какое это имеет значение? - Имело бы, - если бы жил, зная. - И что бы ты сказал теперь нашим детям, если бы таковые имелись? - Чтобы каждый раз думал а хочу ли я это делать? Не важно, что делаешь, важно хочешь ли делать, Она удивленно на него посмотрела. Не часто он так высказывается, - подумал я. - Не так уж весело, - продолжал он, - когда тебе осталось всего шесть месяцев, увидеть, что случилось с тем самым лучшим в тебе, чем ты мог бы стать, с тем, что единственно имеет значение. Он кашлянул, нахмурился и затушил сигарету в пепельнице. - Что никто не собирается увязнуть в... посредственности, но именно это случается, если не думаешь о каждом шаге, если каждый раз не делаешь самый лучший выбор, какой способен сделать. -Тебе нужно было писать, Дэйви. Он сделал рукой отрицательный жест - Это как в том парадоксальном тесте: горжусь ли я собой? Я заплатил жизнью за то, чтобы стать тем, кто я есть сейчас! Стоило ли это такой цены? В голосе его вдруг зазвучала ужасная усталость. Ларей достала из сумочки платок, опустила голову на его плечо и смахнула слезы. Муж обнял ее, похлопал по плечу, и они оба погрузились в молчание, прерывавшееся только его неотступным кашлем. Говорить что-либо детям уже было бы слишком поздно, - подумал я, - но он сказал хоть кому-нибудь. Своей жене, нам, столу и всей огромной вселенной. Эх, Дэйв... Как часто я представлял себе этого человека, как много раз я проверял на нем свои решения: если отказаться от этого испытания, если не пойти на опасную игру, что я буду чувствовать, оглядываясь на сделанное? Некоторые варианты выбора отбросить было легко: нет, я не хочу грабить банки, нет, я не намерен пристраститься к наркотикам, нет, я не собираюсь продавать свою жизнь за дешевую сенсацию. Но выбор любого настоящего приключения оценивался его глазами: взглянув назад, буду я рад тому, что на это отважился, или тому, что отказался? - Бедняги! - нежно проговорила Лесли. -. Это что, Ричард, - мы, сожалеющие о том, что жили не так? - Мы слишком много работаем, - пробормотал я в ответ. - Нам так повезло, что мы есть друг у друга. Хотелось бы больше времени этим наслаждаться. Просто молча быть рядом. - Мне - тоже! Знаешь, дружок, можно было бы слегка притормозить, - сказала она. - Нам ведь не обязательно ездить на конференции, снимать кино и вести по десять проектов одновременно. Может, стоило бы уехать, податься в Новую Зеландию и там устроить себе пожизненный отпуск, как ты собирался. - Я рад, что мы этого не сделали, - сказал я. - Я рад, что мы остались. Я взглянул на нее, любя за все те годы, которые мы прожили вместе. Не важно, что годы эти были годами борьбы - они были также величайшей радостью в моей жизни. - Тяжелые времена, прекрасные времена, - читал я в ее глазах, - я ни на что не променяла бы их. - Давай по возвращении устроим себе длинный отпуск, - сказал я под впечатлением нового угла зрения, открывшегося мне, пока мы наблюдали за этой увядающей парой. Она кивнула: - Давай заново обдумаем свою жизнь. - Знаешь, о чем я подумала, Дэйви, дорогой? - сказала Ларей с вымученной улыбкой. Он прокашлялся и улыбнулся ей в ответ: - Я никогда не знаю, о чем ты думаешь. - Я думаю, нам следует взять вот эту салфетку, - она поискала что-то в сумочке, - и вот этот карандаш, и записать все, чего нам больше всего хотелось бы в жизни, и сделать эти шесть месяцев... лучшим временем в нашей жизни. Так, как если бы всех этих докторов с их "это можно, того нельзя" не существовало бы вовсе. Они признают, что не могут тебя вылечить. Тогда кто они такие, чтобы указывать нам - что делать с тем временем, которое осталось нам двоим провести вместе? Я думаю, нам следует составить такой перечень и - вперед - делать то, что хочется. - Ты - сумасбродная девчонка, - сказал он. Она написала на салфетке: - Летные уроки, наконец... - Ну-ну, продолжай, - сказал он. - Ты сам говорил, что мог бы сделать то, что делал этот парень, - она дотронулась до книги. - Ну, это так, для удовольствия. Давай. Что еще? - Ну, мне всегда хотелось попутешествовать. В Европу, может. Мечтать - так мечтать. - Куда в Европу? В какое-нибудь конкретное место? - В Италию, - сказал он таким тоном, словно это была мечта всей его жизни. Она подняла брови и записала. - А прежде чем отправиться туда, я хотел бы немного выучить итальянский, чтобы можно было там общаться с людьми. Она удивленно подняла глаза, карандаш на мгновение завис в воздухе. - Достанем какие-нибудь учебники итальянского, - сказала она, записывая. - И я знаю, есть еще учебные кассеты. Она подняла глаза. - Что еще? Этот перечень - для всего, чего ты пожелаешь, - Но у нас нет времени, - сказал он, - нам нужно было сделать это... - Нужно было! Чепуха! Какой смысл желать прошлого, которое мы никак не можем изменить? Почему не пожелать того, что мы еще можем осуществить? Он немного подумал и тоска из его глаз исчезла. Словно она вдохнула в него новую жизнь. - Черт, верно! И вовремя! Добавь серфинг. - Серфинг? - переспросила она, глаза ее округлились. - А что по этому поводу сказал бы врач? - с дьявольской усмешкой поинтересовался он. - Он сказал бы, что это вредно для здоровья, - она засмеялась и записала. - Дальше? Мы с Лесли усмехнулись друг другу. - Может быть, они и не сказали нам, как попасть домой, - сказал я, - но они совершенно точно нам объяснили, чем следует заняться, когда мы туда доберемся. Лесли кивнула и толкнула невидимый рычаг газа вперед Комната унеслась прочь.

Снова - в воздухе и опять - поиск возможного ключа в структуре узора, хоть какого-нибудь знака, указывающего путь домой. И, конечно, - пути, протянувшиеся сразу во всех направлениях. - Интересно, - сказала Лесли, - мы что, так и проведем остаток дней своих, вскакивая в жизни других людей и выскакивая из них в поисках нашей собственной? - Нет, солнышко, она где-то здесь, - солгал я. - Должна быть! Просто нужно проявить терпение, пока не отыщется ключ, чем бы он ни был. Она взглянут на меня: - Ты чувствуешь в данный момент значительно яснее, чем я. Почему бы тебе не выбрать место для следующей попытки? - Интуиция - еще один, последний раз? Едва закрыв глаза, - я тут же понял: это - именно то, что нужно. - Прямо вперед! И - на посадку! Он в одиночестве валялся на кровати в гостиничном номере. Мой двойник, мой точный двойник - опершись на локоть, глядел в окно. Он не был мною, но находился где-то настолько близко, что мне стало ясно: мы не можем быть далеко от дома. Сквозь стеклянную дверь был веден балкон, выходивший на площадку для гольфа, за ней - высокие вечнозеленые деревья. Низкие тучи, по крыше ровно барабанит дожде. Либо начинался вечер, либо тучи были такими плотными и темными, что день превратился в сумерки. Мы с Лесли стояли на втором таком же балконе с противоположной стороны комнаты и смотрели внутрь. - У меня такое чувство, что он ужасно подавлен, тебе не кажется? - шепнула она. Я кивнул - Непохоже на него - лежит и бездельничает. А где Лесли? Она покачала головой, озабоченно разглядывая его. - Я чувствую себя... как-то неловко в этой ситуации. Думаю, ты должен поговорить с ним один на один. Человек лежал неподвижно. Но он не спал. - Давай, милый, - подтолкнула она меня. - Думаю, ты ему нужен. Я пожал ее руку и сдан двинулся в комнату. Он лежал, уставившись в полумрак, и, когда я появился, едва повернул голову. Рядом с ним на покрывале - портативный компьютер. Индикатор включения светится, но на экране, как и на его лице - ничего. - Привет, Ричард, - сказал я. - Не пугайся. Я... - Я знаю, - вздохнул он. - Проекция замороченного ума. И он снова отвернулся к дождю. В моем уме промелькнул образ сожженного молнией дерева, поверженного и не способного пошевелиться. - Что случилось? - спросил я. Никакого ответа. - Почему ты так подавлен? - Что-то не так, - произнес он наконец, - я не знаю, что случилось. Еще одна пауза. - Она ушла от меня. - Лесли? Ушла от тебя? Силуэт на кровати едва заметно кивнул: - Она сказала, что если я не уберусь из дому, уйдет она, потому что выдерживать меня ей уже невмоготу. Улетел-то я, но расторгла брак - она. Невозможно, - подумал я. - Что должно было случиться, чтобы альтернативная Лесли заявила, что не может его больше выдерживать? Мы прошли сквозь такие тяжелые времена вместе - моя Лесли и я - сквозь годы борьбы после моего банкротства; были моменты, когда мы уставали настолько, что едва находили в себе силы продолжать, иногда давление обстоятельств достигало такого уровня, что мы теряли надежду и терпение, временами мы ссорились. Но это никогда не было всерьез, мы никогда не расставались, и ни разу ни один из нас не сказал: "Если не уйдешь ты, уйду я". Что могло случиться с ними, худшее чем то, что было с нами? - Она не желает со мной говорить, - его голос был таким же апатичным, как его тело, - едва только я об этом заговариваю, она вешает трубку. - А что ты сделал? - спросил я. - Запил, к наркотикам пристрастился? Ты... - Не будь идиотом! - раздраженно сказал он, - Я - это я. Он закрыл глаза. - Иди отсюда! Оставь меня в покое! - Прости, - сказал я. - Конечно, это глупо. Просто я не могу себе представить, что нужно, чтобы вас окончательно перессорить. Это должно быть что-то монументальное! -Нет! - сказал он, - мелочи, одни мелочи! Эта гора работы - налоги и счета, и фильмы, и книги, тысячи просьб и предложений - со всего мира. Она считает, что все это должно быть сделано, и сделано правильно, и потому бросается на все, как ненормальная, она никогда не останавливается. Много лет назад она пообещала мне, что моя жизнь больше не будет такой безумной кутерьмой, как до нашей встречи. И она отвечала за свои слова. Он сбивчиво заговорил, радуясь возможности пообщаться, пусть даже с проекцией своего собственного ума. - Мне ведь дела нет до текучки. И никогда не было. Вот она и взяла все это на себя, жонглируя тремя компьютерами одной рукой и тысячью форм, запросов и долговых обязательств - другой. Она не нарушит своего обещания, даже если это ее убьет, понимаешь? Последнее предложение он сказал так, что в нем явственно прозвучало - если это убьет меня. Он говорил обиженно и въедливо. - У нее нет времени на меня. Нет времени ни на что, кроме работы. А я не могу помочь ей, так как она до смерти боится, что я опять все запутаю. Поэтому я напоминаю ей, что этот мир иллюзорен, что не нужно воспринимать все серьезно, и говорю, что отправляюсь немного полетать. Простые истины, но, когда я ухожу, она так сверкает на меня глазами, словно хочет испепелить! Он улегся на кровать, как будто это была кушетка в кабинете психоаналитика. - Она изменилась, напряжение изменило ее. Она больше не очаровательна, не забавна, не красива. Она словно управляет бульдозером или экскаватором, и так много бумаги должно быть перетаскано к пятнадцатому апреля, или к тридцатому декабря, или к двадцать шестому сентября, что она окажется погребенной под этим валом, если прекратит движение, а я говорю - что случилось с нашей жизнью? а она вопит - ладно, если бы ты хоть часть нагрузки взял на себя, ты, может быть, понял бы! Если бы я не знал, что он - это я, я бы сказал, что этот человек бредет. Но однажды - было такое - я чуть не встал на его путь, я почт настолько же сошел с ума. Так легко затеряться в урагане деталей, отбросить самое важное в жизни, когда уверен .- ничто не угрожает такой особенной любви, а потом однажды обнаружить - сама по себе жизнь вся превратилась в деталь, и в процессе ты стал чужим человеку, которого больше всего любил. - Я был там, где ты - сейчас, - сказал я, сложа искажая истину. - Ничего, если я задам тебе один вопрос? - Валяй, спрашивай. Меня ничто не обидит. Это - наш конец. Это была моя вина. Мелочи могут стать смертельными, верно, но ведь это - мы! Родственные души! Ты представляешь? Я возвращаюсь к старому, становлюсь немного менее аккуратным на несколько детей, и она жалуется, что я прибавляю ей работы, в то время, как она и так уже в ней утонула. Она составляет список мелочей, которые я должен сделать, я забываю что-то, какую-нибудь глупость, например, заменить лампочку, а она обвиняет меня, мол, я перекладываю на ее плечи всю ответственность. Понимаешь, о чем я? Конечно, я должен помогать ей выбраться, но все время? А если нет, разве это - достаточное основание для того, чтобы разорвать наш брак? Но это как камешки на мосту - накапливается одой) на другом, пока мост не рухнет. Я говорю - нужно отрешиться, увидеть светлые стороны, но куда там! Наш брак всегда был любовью и уважением, но теперь это - напряжение и бесконечный труд. И злость. Она попросту не видит самого важного! Она... - Послушай, парень, скажи-ка мне вот что, - произнес я. Он прекратил жаловаться, взглянул на меня, удавленный тем, что я все еще тут. - А почему она должна думать, что ты всего этого стоишь? - спросил я. Что в тебе такого выдающегося, почему она должна быть в тебя влюблена? Он нахмурился, открыл рот, но слов не последовало. Словно я был колдуном, похитившим его дар речи. Потом он - озадаченный - опять уставился на дождь. - А какой был вопрос? - спросил он через некоторое время. - Что именно в тебе обязана любить твоя жена? Он опять задумался, пожал плечами и сдался: - Не знаю. - А ты относишься к ней с любовью? - спросил я. Он покачал головой: - Теперь уже нет, но это так трудно, когда... - А твое понимание, поддержка? - Честно? - он еще немного подумал, - по-настоящему - нет. - А ты открыт и восприимчив к ее чувствам? Заботлив, сострадателен? - Не сказал бы, - он выглядел угрюмым. - Нет. Он отвечал на каждой мой вопрос. Интересно, потребовалось ему для этого мужество, или просто отчаяние заставило его смотреть правде в глаза? - Ты общителен, с готовностью поддерживаешь беседу, предлриимчив, интересен? Несешь свет, проявляешь энтузиазм, вдохновляешь? Он в первый раз поднялся и сел на кровати, глядя на меня. - Иногда. Хотя, вряд ли. Долгая пауза. - Нет. - Ты романтичен? Склонен к размышлениям? Ты преподносишь ей маленькие приятные мелочи? - Нет. - Ты хороший повар? Твои вещи в доме - в порядке? - Нет. - Ты надежен, помогаешь в решении проблем? Она находит в тебе прибежище от стрессов? - В общем-то нет. - Ты - проницательный бизнесмен? - Нет. - Ты ей - друг? Над этим он задумался несколько дольше. - Нет, - ответил он наконец. - Если бы со всеми этими недостатками ты явился к ней на первое свидание, как ты думаешь, захотелось бы ей, чтобы состоялось второе? - Нет. - Тогда почему она не ушла от тебя до этого, - спросил я, - почему оставалась? Он поднял глаза. В них застыла боль. - Потому что она моя жена? - Вероятно. Мы оба замолчали, думая об этом. - Как думаешь, ты сможешь измениться, - задал я вопрос, - превратить все эти "нет" в "да"? Он смотрел на меня, не в себе от своих ответов: - Конечно, это возможно. Ведь я был ее лучшим другом, я был... Он остановился, пытаясь вспомнить, кем он был. - А если бы все это - все твои качества вернулись это бы тебя задело? Это каким-то образом... уменьшило бы твое значение? - Нет, - А что ты можешь потерять, если попытаешься? - Да вроде бы, ничего. - А приобрести ты смог бы многое, как по-твоему? - Очень многое! - наконец ответил он таким тоном, словно эта мысль была для него совершенно новой. - Я даже думаю, она может снова полюбить меня. А если это случится, мы оба будем счастливы. Он мысленно погрузился в прошлое. - Каждое мгновение рядом с ней было восхитительным. Это было романтично. Мы исследовали идеи, находил" новые озарения... это всегда будоражило. Если бы у нас было время, мы бы снова стали такими же. Он помолчал, а затем сформулировал свою самую главную истину - Я действительно мог бы помогать ей больше, че" помогаю. Просто я привык к тому, что она все делает, так было проще - предоставить ей возможность все брать на себя. Но если бы я ей помогала если бы я делал свою часть, я думаю, мне удалось бы восстановить свое уважение к самому себе. Он встал, посмотрел в зеркало, тряхнул головой и заходил взад-вперед по комнате. Полная трансформация. Интересно, он действительно именно так все понял? - Как это я сам не додумался? - спросил он. Потом он взглянул на меня. - Хотя, по сути, похоже, додумался. - На то, чтобы так опуститься, у тебя ушли годы, - сказал я тоном предостережения, - а сколько лет понадобится, чтобы выбраться? Вопрос был для него неожиданным. - Ни одного, я уже изменился! Я попытаюсь немедленно! - Так сразу? - Если понял, в чем дело, времени на то, чтобы измениться, не нужно вовсе, - сказал он, и его лицо возбужденно засияло. - Если тебе вручают гремучую змею, ты вряд ли задумаешься надолго, прежде чем ее выбросить, правда? А я должен держать змею только потому, что эта змея - я сам? Нет уж, спасибо! - А многие держат. Он уселся на стул у окна и посмотрел на меня. - Я - не многие. Я уже два дня лежу здесь и размышляю о том, что родные души, которыми были мы с Лесли, ускользнули в какое-то иное счастливое будущее вместе, а нас оставили в этом несчастном измерении, где мы не способны даже поговорить. Я так был уверен, что во всем виновата она, я не видел выхода, ведь чтобы все стало лучше, измениться должна была она. Но сейчас... Это - моя вина, я могу все изменить! Если я изменюсь и буду оставаться в измененном состоянии в течение месяца, но счастье не вернется, тогда мы поговорим о том, что измениться следует ей! Вскочив, он шагал по комнате, глядя на меня так, словно я был блестящим психотерапевтом: - Ты только подумай - всего несколько вопросов! Почему мне нужно было, чтобы ты явился оттуда, откуда ты явился? Почему я сам не задал себе все эти вопросы? Несколько месяцев назад! - Действительно, почему? - переспросил я. - Не знаю. Я так глубоко зарылся в возмущение по поводу нее и всех проблем... как будто она создавала их вместо того, чтобы пытаться с ними справиться, а я жалел себя, думая о том, насколько она отличается от той женщины, которую я так любил. Он снова уселся на кровать, н ненадолго склонил голову на руки: - Знаешь, о чем я думал, когда ты сюда вошел? Каково последнее действие отчаявшегося человека... Он вышел на балкон, взглянул на пейзаж, словно бы светило солнце, а не шел дождь. - Ответ - изменение. Если я не могу заставить себя измениться в своем собственном уме, я заслуживаю того, чтобы ее потерять! Но теперь, насколько я понимаю, мне известно, как сделать ее счастливой. А когда она счастлива... Он остановился и, улыбаясь, взглянул на меня: - Ты даже представить себе не можешь - А почему она должна поверить, что ты изменился? - спросил я. - Не каждой же день ты уходишь из дому, и тебе наплевать, - а возвращаешься переполненным любовью парнем, за которого она выходила замуж. Он задумался об этом, опять ненадолго погрустнел. - Ты прав. У нее нет причин этому верить. Чтобы понять, ей, вполне вероятно, потребуются дан, месяцы. А может, она так никогда об этом и не узнает. Возможно, она никогда больше не захочет меня видеть. Он обернулся ко мне и еще немного подумал. - Истина - в том, что изменение, которое со мной произошло - это мое дело. Замечать или не замечать, и что по этому поводу думать - это дело ее. - А если она не захочет тебя слушать, - спросил я, - .как ты собираешься рассказать ей, что произошло? - Не знаю, - мягко ответам он. - Я должен буду найти способ. Может, она услышит это в моем голосе. Он подошел к телефону и набрал номер. Я словно бы исчез, так целеустремлен был он, делая этот звонок, так переполнен будущим, которое чуть было не утратил. - Привет, родная, - сказал он, - я понимаю, если ты хочешь, ты можешь повесить трубку, но мне кое-что стало известно, и ты, возможно, захочешь это узнать. Он слушал. Ум его весь превратился в мысленный взор, устремленный на жену за сотни миль отсюда, - Нет, я звоню, чтобы сказать тебе, что ты права, - сказал он. - Проблема - во мне. Я был неправ и вел себя эгоистично и несправедливо по отношению к тебе, и мне даже трудно выразить, насколько я об этом сожалею! Измениться должен был я, и я это уже сделал! Он еще немного послушал. - Солнышко мое, я люблю тебя всем сердцем. Сейчас яснее, чем когда-либо, я понимаю, через что тебе пришлось пройти, чтобы так долго оставаться со мной. И я клянусь, я намерен сделать так, чтобы ты была этому рада. Он опять послушал, улыбнулся самой кроткой из всех возможных улыбок. - Спасибо. В таком случае скажи, есть ли у тебя время... для одного свидания со своим мужем, прежде чем ты расстанешься с ним навсегда?

Я ушел, пока он разговаривал, выскользнув на балкон к моей Лесли, и нежно ее поцеловал. Мы обнялись. Нам было радостно, что мы вместе, что мы есть мы. - Они останутся вместе? - спросил я. - Способен ли кто-то на такие резкие перемены? - Надеюсь, - ответила Лесли. - Я ему верю, потому что он не защищался. Он хотел измениться! - Я всегда представлял себе, что любовь между родными душами безусловна, и ничто не в силах оторвать их друг от друга. - Безусловна? - сказала она. - А если бы я была беспричинно жестока и злобна, если бы все время тебя пинала, ты бы тоже любил меня вечно? Если бы колотила тебя до бесчувствия, исчезала бы на несколько дней кряду, ложилась в постель с первым встречным, притаскивалась бы домой пьяная, проиграв последние наши гроши, ты бы все равно нежно меня любил? - Ну, при таком повороте моя любовь могла бы дрогнуть, - сказал я. Чем больше мы угрожаем, тем меньше любим. - Интересно, ведь любить кого-либо безусловно - значит не придавать значения тому, кто это, и что делает! Получается, безусловная любовь - то же самое, что и безразличие. Она кивнула: - Я тоже так думаю. - Тогда пусть твоя любовь ко мне будет обусловленной, - сказал я. - Люби меня тогда, когда я самый-самый лучший, каким только могу быть, и пусть любовь твоя остывает, когда я тупею и становлюсь нудным. Она рассмеялась. - Так и буду делать. И ты поступай, пожалуйста, точно так же. Мы еще раз заглянули в комнату, увидели, что другой Ричард все еще говорит по телефону, и улыбнулись. - Почему бы на этот раз не попробовать взлететь тебе, - сказала Лесли, - ты действительно должен знать, что сможешь это сделать, прежде чем мы отправимся домой. Я взглянул на нее и в мгновение наступившей ясности потянулся к рычагу газа нашего невидимого гидросамолета, визуализировал рычаг в руке и толкнул его вперед. Ничего. Гостиница или горы, или деревья - ничто не подернулось рябью, окружавший нас мир не начал вибрировать. - О, Ричи, - сказала она, - это ведь легко. Просто сосредоточься как следует. Прежде, чем я успел повторить попытку, послышался знакомый гул подземных толчков, сдвиг времени размыл контуры вселенной. Лесли уже успела сдвинуть рычаг вперед. - Дай-ка я еще раз попробую, - попросил я. - 0'кей, милый, - сказала она, - я верну его на место. И помни: весь фокус - в сосредоточении... В этот миг мы оказались висящими в воздухе, под нами - море. Когда она потянула рычаг назад, двигатель дал сбой - громкий выхлоп, потом начал вновь набирать обороты, но было уже поздно. Мартин дернулся вверх, а потом клюнул носом в воду. Я знал, что посадка будет трудной. Но удар - мощный и жестокий, как взрыв бомбы прямо в кабине - стал для меня неожиданностью. Чудовищная сила, словно нитку, с треском разорвала ремень безопасности и вышвырнула меня сквозь ветровое стекло в несущуюся с бешеной скоростью навстречу воду. Когда я, задыхаясь, выбрался на поверхность, "Морская Птица" виднелась метрах в пятнадцати - хвост торчит из воды к небу, двигатель, окутанный поднимающимися вверх клубами пара, скользит в глубину. Нет! Нет! НЕТ! Я нырнул вслед за самолетом, за нашим прекрасным белым Ворчуном, уже погрузившимся в подводный мрак, занырнул в развороченную кабину, уходящую все дальше в глубину. Давление в ушах, стоны изуродованной конструкции со всех сторон. Я оторвал прочь то, что осталось от фонаря, отстегнул тело Лесли - обмякшее, податливое, волна мягкого эфирного движения белой блузки вокруг, текучая грация распущенных золотых волос - я схватил Лесли и потянул вверх - к едва мерцавшей где-то далеко над нами поверхности. Она мертва. Пусть я умру немедленно, пусть легкие мои разорвутся, пусть я не выплыву! Ложь заставила меня продолжать: "Ты ведь не уверен в том, что она мертва. Ты должен попытаться". Она мертва. Ты должен попытаться! Один шанс на тысячу. К тому моменту, когда я достиг поверхности, я был безумно, абсолютно обессилен. - 0'кей, милая, все хорошо, - бормотал я, задыхаясь, - все будет нормально... Рыболовный катер - два больших подвесных мотора - скользящий на предельной скорости высоченный бурун окатывает нас пеной, человек бросается сквозь брызги - нить жизни продлевается. Он провел в воде максимум десять секунд и крикнул. - Зацепил обоих! Тяни! Я - не призрак, и это - не сон. Настоящий камень под моей щекой холодно твердел, как лед. Я не стоял в стороне осторожно, бесстрастно созерцая происходящее, я сам был в том, что происходило, и не было больше никакого наблюдателя. Я лежал на ее могиле там, на склоне холма, который она засадила дикими цветами - и всхлипывал. На камне - прямо перед моим лицом - одно-единственное слово: Лесли. Осенний ветер. Но я не чувствовал. Я дома - в своем собственном времени. Наплевать. Жуткое и полное одиночество через три месяца после аварии. Я все еще не в себе. Словно тридцатиметровый занавес сцены, окаймленный грузами, рухнул на меня, и давит, и спутывает, и я - в западне утраты безысходного разлагающего горя. Я не отдавал себе отчета в том, сколько мужества требуется оставшемуся, чтобы не покончить с собой, когда умирает муж или жена. Больше мужества, чем я имел. Меня удерживало лишь обещание, которое я дал Лесли. Как много раз мы обсуждали этот план: умереть вместе, во что бы то ни стало - вместе. - Но если не получится - предупреждала она, - и я умру первой, ты должен оставаться и продолжать жить? Обещай! - Я пообещаю, если пообещаешь ты... - Нет! Если ты умрешь, моя жизнь утратит смысл. Я хочу быть с тобой. - Лесли, как ты можешь ожидать, что я дам обещание продолжать жить, если сама обещать мне этого не собираешься? Это нечестно! Я-то пообещаю, так как существует возможность того, что это может случиться по определенной причине. Но до тех пор, пока ты не согласишься дать мне такое же обещание, я этого делать не намерен. - По определенной причине? Какая может быть причина? - Это скорее теория, но, может быть, нам с тобой удастся найти способ это обойти. Если любовь не есть мотивация для преодоления смерти, то я не знаю, что может таковой быть. Может быть, мы научимся оставаться вместе, несмотря на то, что нас учили, будто смерть есть наш конец. Может быть, это - просто взгляд с другой стороны, гипноз, что ли, и нам удастся себя разгипнотизировать. Какой будет бестселлер, если об этом написать! Она рассмеялась. - Миленький ты мой, как мне нравится манера твоего ума справляться с подобного рода вещами. Но ведь мой смысл - в тебе, разве ты не понимаешь? Ведь ты не просто человек, который читает книжки о смерти, ты - писатель. Так что, если и существует такая возможность... разгипнотизации, то именно тебе имеет смысл остаться, когда я умру. Ты можешь все это изучить и ты способен об этом написать. Но если ты умрешь, то в том, чтобы я осталась, не будет никакого смысла. Без тебя я ничего не напишу. Так что давай - обещай! - Ты вот послушай, - сказал я и прочел вслух отрывок из книжки о смерти: "... я стояла одна в нашей гостиной, сраженная отчаянием и горем по моему дорогому Роберту, и тут с полки упала книга, сама по себе. Я подпрыгнула от испуга и подняла книгу с пола, при этом она раскрылась и палец мой коснулся фразы "я - с тобой", подчеркнутой его рукой". - Все это замечательно, - произнесла она. Вечный скептицизм моей жены приправлял наши беседы на подобные темы изрядным количеством соли. - Ты что, сомневаешься? - спросил я. - Лесли-неверующая, да? - Ричард, я говорю, если ты умрешь... - А что люди подумают? - продолжал я. - Мы все время говорим, и пишем, ей-Богу, что вызов жизни в пространстве и времени заключается в использовании силы любви для превращения катастроф в славу, а ты минуту спустя после моей смерти хватаешься за свой "Винчестер" и стреляешь в себя? - Не думаю, что мне будет дело до того, кто что подумает, когда... - Она не думает, что ей будет дело! Лесли Мария..! И так вот мы говорили, и говорили, и говорили. И ни один из нас не мог вынести мысли о возможности жить без другого, но в конце концов, окончательно вымотавшись, мы пообещали друг другу, что самоубийств не будет. Теперь я пожалел о каждом сказанном тогда слове. В глубине души я знал, что, если мы не умрем вместе, то первым буду я. И еще я знал, что смогу преодолеть забор между тем миром и этим - оленем перемахнуть над измочаленным канатом, чтобы быть с нею. Но из этого мира - в тот... Я улегся на траву, облокотившись о ледяной атлас камня. Чтобы вместить все, что мне известно об умирании, потребовались бы целые стеллажи книг. То, что об этом знала Лесли, вполне вошло бы в сумочку, которую она носила с вечерним платьем, и еще бы осталось место для кошелька и записной книжки. Какой же я дурак - пообещать такое! Хорошо, Лесли, никаких самоубийств. Но ее смерть напрочь лишила меня осторожности - таким я еще никогда не был. Поздним вечером, обуреваемый воспоминаниями, я садился в ее старый разболтанный седан "Торренс" и мчался со скоростью, более приличествующей, пожалуй, спортивным автомобилям, по извилистым дорогам острова, не пристегиваясь ремнем безопасности. Я разбрасывал деньги направо и налево. Сто тысяч долларов за Хонда Старфлеш - семисотсильный двигатель на пятисоткилограммовом планере - сто тысяч за то, чтобы носиться с дикой скоростью, участвуя по выходным в безумных гонках с высшим пилотажем и спортивными воздушными боями на радость местных авиа-фанов. Никаких самоубийств. Я говорил это. Но я никогда не обещал жене, что не буду летать и стараться победить. Я оторвался от могилы и тяжелыми шагами побрел к дому. Бывало, на закате небо окрашивалось переливами огня, и Лесли, буквально паря от радости легким облачком над землей, показывала мне, во что на исходе дня превращаются ее цветы - ты посмотри сюда! а там - ты только глянь! Теперь же повсюду была серость. Пай говорила, что мы сможем отыскать обратный путь в свое собственное время. Почему она не отметила тогда, что путь домой - крушение в море, и что одному из нас при этом суждено погибнуть? Я целыми днями изучал имевшуюся у меня литературу о смерти. Я покупал еще и еще. Сколько людей расшибло себе лбы об эту стену! Но единственное направление, в котором ее когда-либо преодолевали - это отсюда - туда. Если Лесли и была где-то рядом со мной, наблюдая или слушая, она не подавала никаких знаков. Книги не падали с полок, и картины на стенах висели, как всегда, ровно. Ночью я брал подушку и спальный мешок и отправлялся на крышу - под открытое небо. Спать в нашей постели без нее было для меня невыносимо. Сон, бывший некогда для меня шкалой, лекционным залом, обителью приключений в другом мире, сделался теперь галереей потерянных теней, обрывками немых фильмов. Вот она - движение к ней и - пробуждение - одиночество, заброшенность. Черт! Она должна была учиться! Я все совершал и совершал странно замысловатые полеты над узорами - мысленно, невзирая на боль - подобно следователю, который изучает труп в поисках ключа к разгадке. Где-то должен быть ответ. Иначе я умру, независимо от данных или не данных обещаний. Стояла призрачная ночь - такой я еще не видел никогда - звезды вихрем ввинчивались во время, время - в звезды, такие же яркие как тогда, в ту ночь средневековой Франции с Ле-Клерком... Знайте: всегда рядом с вами - реальность вашей любви, и вы обладаете силой в любое мгновение преобразовать мир силой своего знания, Да не охватит вас страх, и уныние не сразит при виде того, что есть тьма той маски пустой, имя которой - смерть, Ибо твой мир суть в той же степени мираж, что и любой другой. Единство ваше в любви - вот реальность. Миражам же изменить реальность не под силу. Не забывайте об этом. И не имеет значения, что вам кажется... И куда бы ни направились вы, вы вместе, защищенные тем, кот любите больше всех, и где бы вы ни были, перед вами всегда открыты любые пути. Вы создаете не свою собственную реальность, но лишь свои собственные проявления. Тебе нужна ее сила. Ей - твои крылья. И вместе вы сможете летать! Ричи, это - легко, Просто сосредоточься! В ярости я ударил кулаком по крыше - свирепый дух Аттилы прорывался мне на помощь. Да мне плевать на то, что мы разбились, я даже не верю в то, что мы разбились, да мы, черт возьми, вообще не разбивались! И мне плевать на то, что я видел или ощущал, мне плевать на самые очевидные вещи, мне не наплевать только на саму жизнь! Никто не умирал, никого не хоронили. Никто не остался один, я всегда был с нею, я - с нею сейчас, я всегда буду с нею и она - со мной, и ничто, ничто, ничто не вендах встать у нас на пути! И я услышал Лесли, шепот ее крика: - Ричи! Это - правда! Никакой аварии не было - только в моем уме, и я отказываюсь принимать эту ложь за истину. Я не приемлю этого так называемого пространства и этого так называемого времени, и такой вещи, как эта чертова Хонда Старфлеш, не существует вовсе, и вообще, "Хонда" не производит самолетов, никогда их не делала и делать не будет, я отказываюсь принять, что я худший ясновидец, чем она, я знаю, что тысячи книг ничего для нее не значат, черт возьми, и я доберусь до этого рычага газа, и я затолкаю эту чертову штуковину туда, где ей место, если даже для этого мне придется встать на уши, никто не разбивался, никого никуда не выбрасывало, была просто-напросто еще одна посадка на поле этого чертова узора, хватит верить в смерть и в горе, и в плач на ее могиле, и я должен доказать ей, что могу, что это - не невозможно... Я всхлипнул в ярости, немыслимой мощи сила хлынула сквозь меня, я ощутил себя Самсоном, вышибающим колонны, поддерживающие мир. Я почувствовал, как мир сдвинулся, как сминающееся железо, землетрясение разнесло дом в кусочки. Вздрогнули звезды и четкость их нарушилась. Я мгновенно сдвинул правую руку вперед. Дом исчез. Морская вода с грохотом стекала с крыльев, Ворчун вырвался из волн, отряхнулся от воды и воспарил. - Лесли! Ты вернулась! Мы - вместе! Смеющееся лицо в слезах. - Ричи, милый, дорогой! - кричала она, - ты смог! Я люблю тебя! ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ!