- А без нее совсем не так уютно, правда? - отметила Лесли, глядя вниз на узор. - Тебе не кажется, что он потемнел? И действительно. Море, игравшее прежде яркими бликами, стало каким-то угрожающим. Даже цвета изменились. На смену мягким пастельным и серебристо-золотым краскам пришли малиновые и темно-красные, дорожки на дне казались черными, как уголь. Я поежился. - Жаль, мы еще о многом не успели ее спросить. - Почему она была так уверена, что мы сами со всем справимся ? - спросила Лесли. - Если она - это мы, только ушедшие далеко вперед, - ответил я, - она, пожалуй, должна знать. - М-м... - Может, выберем место и посмотрим, что случится, ты как думаешь? Она кивнула. - Я попробую, как говорила Пай, выбрать что-нибудь важное, найти то, что имеет самое большое значение. - Она закрыла глаза, сконцентрировалась. Через пару минут она их снова открыла. - Ничего! Странно, но интуиция никуда меня не ведет. Давай я буду управлять самолетом, а ты попробуешь. Я тут же ощутил, как что-то во мне напряглось. Это не страх, подумал я, просто осторожность, обычное чувство для человека из двадцатого века. Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза, расслабился и мгновенно почувствовал, что нужно снижаться. - Сбрось газ! Прямо здесь! Садимся! Мы остановились в нескольких метрах от грубо сработанного многоугольного шатра. Крыша его представляла собой сшитые друг с другом куски кожи, швы на ней лоснились от смолы. Стены были сделаны из темной, грязно-серой ткани, на которой вишневыми бликами отражался свет факелов. В пустыне вокруг нас виднелись сотни костров, оттуда доносились грубые пьяные голоса людей, ржание и топот лошадей. У входа в шатер стояли двое стражников. Если бы они не были такими грязными и нечесанными, мы бы приняли их за центурионов. Это были люди небольшого роста, их грубая кожа была сплошь покрыта шрамами, на них были плохо сидящие туники с бронзовыми застежками, шлемы и отделанные сталью кожаные сапоги, у каждого к поясу были подвешены короткий меч и кинжал. Огонь и мрак, поежился я. Куда это я нас затащил? Посмотрев на стражников, я обернулся к Лесли и взял ее за руку. Они нас не видят, но если бы видели, она бы явно привлекла их внимание! - Есть ли у тебя какие-нибудь идеи по поводу того, что мы здесь делаем? - спросил я шепотом. - Нет, солнышко, - прошептала в ответ Лесли, - это ведь была твоя посадка. Невдалеке двое сцепились друг с другом и завязалась драка. Никто нас не заметил. - Я полагаю, тот, с кем мы должны встретиться, - в шатре, - сказал я. Она с опаской поглядела на меня. - Если это альтернативный ты, то нам нечего бояться, правда ведь? - Может, нам с ним и незачем встречаться. Я думаю, здесь какая-то ошибка. Давай вернемся назад. - Ричи, вдруг это важно, вдруг это самое важное. Должна же быть причина, по которой мы здесь очутились, наверняка это чему-то должно нас научить. Разве тебе не интересно узнать все это? - Нет, - ответил я. У меня была ровно столько же желания встречаться с человеком в шатре, как и встречаться с огромным пауком в центре его паутины. - У меня нехорошее предчувствие. На какой-то момент ее охватило сомнение, она озабочено оглянулась. - Ты прав. Только глянем мельком и возвращаемся. Мне просто интересно узнать, кто... Прежде, чем я успел что-либо сделать, она проскользнула сквозь стену шатра вовнутрь. Секундой позже оттуда донесся крик. Я ринулся вслед за ней и увидел как зловещая фигура с ножом в руке пытается добраться до шеи Лесли. -НЕТ! Я бросился вперед и в тот же момент нападавший на Лесли пролетел сквозь нее, выронив от удивления нож. Это был низкорослый, крепко сложенный человек, но реакция у него была мгновенной. Он подхватил свое оружие, вскочил на ноги и, не говоря ни слова, набросился на меня. Я попытался по возможности отойти в сторону, но он уловил мое движение и ударил меня ножом прямо в живот. Я остался стоять, где стоял, а он пролетел сквозь меня, как камень сквозь огонь, и ударился о стойку шатра. Стойка переломилась, и крыша над нами провисла. Нож он потерял, но тут же вытащил из-за голенища другой, развернулся и снова бросился в атаку. Пролетев сквозь меня на уровне плеча, он приземлился на низкую остроугольную деревянную табуретку, разбив вдребезги светильник. Через какое-то мгновение он уже снова был на ногах, в щелочках его глаз пылал гнев, все мускулы напряжены, как у борца, кинжал - снова в руке. Вцепившись в меня взглядом, он медленно двигался вперед. Ростом он доходил Лесли до плеча, но глаза его несли смерть. Вдруг он с быстротой молнии обернулся, ухватил Лесли за воротник блузки и дернул вниз. Потом тупо уставился на свои руки, в которых ничего не было. - Стоп! - крикнул я. Он повернулся и запустил кинжал мне в голову. - ПРЕКРАТИ НАСИЛИЕ! Он замер и уставился на меня. Самым страшным в его глазах была не жестокость - это были разумные глаза. Когда этот человек убивал, это было не случайно. - Ты можешь говорить?- спросил я, хотя и не ожидал, что он поймет английский. - Кто ты? Он, злобно нахмурившись, тяжело дышал. Затем, к моему удивлению, ответил. Не знаю, какой это был язык, но мы поняли. Он показал на свою грудь и гордо произнес: - Ат-Ила. Ат-Ила, Бич Бога! - Ат-Ила? - произнесла Лесли. - Аттила? - Хан Аттила? Воин заметил, как я потрясен, и оскалился в усмешке. Потом глаза его снова сузились. - Стража! - рявкнул он. Тут же в шатре возник один из стоявших снаружи оборванцев. Он ударил себя кулаком в грудь, отдавая честь. Аттила показал на нас. - Ты не сказал мне, что у меня гости, - произнес он вкрадчиво. Солдат испуганно обвел глазами помещение. - Но здесь нет никаких гостей, о, Великий! - Здесь нет мужчины? Здесь нет женщины? - Здесь никого нет! -Хорошо. Оставь меня. Стражник отдал честь, обернулся и поспешил к выходу из шатра. Аттила его опередил. Его рука взметнулась, словно атакующая кобра, и он с неимоверной силой всадил кинжал стражнику в спину. Это действие произвело поразительный эффект. Впечатление было такое, будто стражника не убили, а разделили надвое. Тело почти беззвучно рухнуло на пол у выхода, а призрак этого человека спокойно вернулся на свой пост, даже не заметив, что он умер. Лесли в ужасе посмотрела на меня. Убийца вытащил кинжал из тела. - Стража! - позвал он. На пороге возник второй оборванец. - Убери это отсюда. Стражник отдал честь и вытащил тело наружу. Аттила вернулся к нам, вложил окровавленный кинжал в ножны. - Почему? - произнес я. Он пожал плечами, на лице его отразилось презрение. - Если мой стражник не видит того, что вижу я в моем собственном шатре... - Нет, - остановил его я. - Почему ты такой жестокий? Зачем столько убийств? Столько насилия, разрушений? Я имею в виду не только этого человека, - ты уничтожаешь целые города, целые народы без всякой причины!. Он захлебывался от презрения. - Трус! Ты что, предлагаешь мне не обращать внимания на вторжения дьявольских сил Римской империи и ее марионеток? Безбожники! Бог приказал мне смести безбожников с лица земли, и я подчиняюсь слову Бога! Его глаза сверкали. - Горе вам, земли Запада! Я обрушу на вас свою кару! Бич Бога уничтожит ваших мужчин, под моими колесницами падут ваши женщины, копыта моих лошадей растопчут ваших детей! - Слово Бога, - сказал я. - Пустой звук, но он сильнее стрел, потому что никто не осмеливается восстать против него. Как легко с его помощью обрести власть над дураками! Он уставился на меня широко раскрытыми глазами. - Ты говоришь мои слова! - Сначала стань безжалостным, - продолжал я, сам поражаясь тому, что говорю, - затем объяви, что ты - Бич Бога - и твои армии наполнятся теми, у кого недостаточно разума, чтобы вообразить любящего Бога, кто слишком боится восстать против злого. Прокричи во всеуслышание, что тому, кто погибнет с мечом, обагренным кровью безбожников. Бог обещает женщин, апельсины, вино и все золото Персии, и вот уже у тебя есть сила, способная обращать города в руины. Чтобы удержать над ней власть, призови на помощь слово Всевышнего, ведь оно лучше всего превращает страх в гнев на любого нужного тебе врага! Мы пристально смотрели друг на друга, Аттила и я. Это были его слова. Это же были и мои слова. Он знал это, и я тоже. Как просто было увидеть себя в Тинк и Аткине, в их мире, полном радостного творчества! И как трудно было сейчас узнать себя в этом полном жестокости убийце. Я так долго носил его в себе запертым в клетку, прикованным цепями в маленьком внутреннем подземелье, что не узнал, когда встретился с ним лицом к лицу! Он повернулся ко мне спиной, отошел на несколько шагов, остановился. Он не мог ни убить нас, ни прогнать. У него была только одна возможность - победить разумом. Затем, грозно нахмурившись, он вернулся на прежнее место. - Я запугиваю так же, как запугивает Бог! - заявил он. Что делается с разумом, когда он начинает верить в придуманную для других ложь? Неужели он гибнет в мрачных дырах, куда его затягивают водовороты безумия? Тут заговорила Лесли, в ее голосе слышалась печаль. - Если ты веришь, что сила исходит от страха, - сказала она, - ты окружаешь себя теми, кто охвачен страхом. Это не слишком симпатичная компания, и как глупо, что это делает такой умный человек! Если бы ты использовал свой ум... - ЖЕНЩИНА! - проревел он. - Замолчи/ - Ты запуган теми, кто чтит страх, - продолжала она мягко. - Те, кто чтит любовь, могли бы любить тебя. Он пододвинул стул и уселся лицом ко мне, спиной к Лесли. Каждая черточка его лица источала гнев, он стал читать: - Всевышний говорит: "Я разрушу твои высокие башни, превращу в руины твои стены, камня на камне не оставлю от твоих городов!" - Так говорит Бог. Здесь ни слова нет о любви. Если бы гнев мог кипеть, этот человек представлял бы собой бурлящий котел. - Я ненавижу Бога, - прошипел он. - Ненавижу Его приказы. Но других Он мне не дает! Мы промолчали. - Ваш Бог, полный любви. Он никогда не обратил против меня Свой меч, никогда не открыл мне Своего Лица! - он вскочил на ноги, схватил одной рукой тяжелый стул и с силой ударил им о землю - только щепки полетели. - Если Он так силен, почему Он не встал на моем пути? Я знал, что гнев означает страх. Тот, кто злится, - испуган, он боится что-либо потерять. И я никогда еще не видел такого злого человека, как это отражение моего собственного дикого я, запертого и захороненного глубоко внутри. - Почему тая так боишься ? - спросил я. ОН придвинул ко мне, глаза - сплошной огонь. - Ты ОСМЕЛИЛСЯ! - зарычал он. - ТЫ ОСМЕЛИЛСЯ сказать, что Ат-Ила боится?!! Я изрежу тебя на куски и скормлю шакалам! Мои кулаки сжались. - Но ты не можешь коснуться меня, Ат-Ила! Ты не можешь причинить мне вреда, и я ничего не могу тебе сделать! Я ведь - твой собственный дух, только из будущего, которое наступит через две тысячи лет! - Ты ничего не можешь мне сделать ? - спросил он. - Ничего! - Если бы мог, сделал бы, несомненно! - Нет. Он на секунду задумался. - Почему? Я же Смерть, Божий Бич! - Пожалуйста, - сказал я, - хватит лжи! Лочему ты так боишься? Если бы стул еще был цел, он бы снова разнес его вдребезги. - Потому что, я одинок в этом сумасшедшем мире! - взревел он. - Бог зол. Бог жесток! И я должен быть самым жестоким, чтобы быть повелителем. Бог приказывает: убей или умри! Затем он вдруг тяжело вздохнул, его бешенство прошло. - Я одинок, вокруг одни чудовища, - проговорил он едва слышно. - Все это бессмысленно... - Как это все печально, - сказала Лесли, на ее лице изобразилась мука. - Довольно. - Она повернулась и вышла сквозь стену шатра. Я задержался еще на мгновение, глядя на него. Это один из самых свирепых людей в истории, - подумал я. - Если бы он мог, он бы нас убил. Почему же мне его жаль? Я последовал за Лесли и увидел, что она стоит невдалеке от призрака убитого стражника, глядя невидящими от скорби глазами в пустыню. Он же, совершенно сбитый с толку, смотрел, как его тело грузят на повозку, пытаясь понять, что же произошло. - Ты меня видишь, правда? - обратился он к ней. - Я ведь не умер? Потому что я... здесь! Ты пришла забрать меня в рай? Ты - моя женщина? Она не ответила. - Идем? - спросил я ее. Он резко обернулся на мой голос. - НЕТ! Не трогай меня! - Лесли, поднимай Ворчуна в воздух, - сказал я. - На этот раз попробуй ты, - ответила она устало. - Я ни о чем думать не могу. - У меня это неважно получается, ты ведь знаешь. Она словно не услышала, осталась стоять неподвижно, неотрывно глядя в пустыню. Я решил попробовать, расслабился, насколько это было возможно в таком месте, вообразил, что мы - в кабине Ворчуна, потянулся к ручке газа. Ничего не произошло. Ворчун, - мысленно взмолился я, - ДАВАЙ! - Женщина, - крикнул призрак, - иди сюда! Моя жена не сдвинулась с места. Вдруг он решительно направился к нам. Смертные не могут нас коснуться, - подумал я, - а призраки варваров-стражников? Я встал между ним и Лесли. - У меня не выходит вернуть нас отсюда, - сказал я ей в отчаянии. - Придется это сделать тебе! Стражник бросился вперед. Как быстро мы меняемся, когда нам угрожают! Мной овладел пещерный разум Аттилы, все его навыки пошли в ход. Никакой защиты! Когда на тебя нападают, атакуй первым! В ту же секунду я бросился к нему, целясь в лицо, пригнулся в последний момент и ударил ниже колен. Он был крепкий малый, но и я не из слабых. Ниже колен - это нечестно, - подумал я. К черту честность, - ответил примитивный разум. Он перелетел через меня, упал, вскочил на ноги и тут я изо всех сил ударил его сзади, по шее. Порядочные люди не нападают сзади. Убей - завопил внутренний зверь. Я уже собирался ударить его ребром ладони, как топором, ниже подбородка, но вдруг этот ночной мир исчез, мы оказались в кабине взлетающего гидросамолета. Свет ударил мне в глаза. Ночь сменилась ясным небом. - Ричард, стоп! - закричала Лесли. Моя рука застыла в воздухе, едва не разбив вдребезги альтиметр. Глаза все еще были налиты кровью, как у разъяренного буйвола. Я обернулся к ней. - С тобой все в порядке? Она кивнула, передвинула ручку и самолет устремился вверх. - Я не знала, что он может нас коснуться. - И он, и мы были призраками, - сказал я. - Видимо, в этом все дело. Я обессиленно откинулся на сидение. Не верится. Всегда и везде, где Аттила мог выбирать, он выбирал ненависть и уничтожение. И все это делалось в угоду злому богу, которого нет. Почему? Некоторое время мы летели молча, я приходил в себя. Уже второй раз я видел себя в образе разрушителя - сначала современный лейтенант, затем древний генерал. Почему это так, я не знал. Неужели даже ветеранов, реально не участвовавших в военных действиях, преследуют события, которые могли произойти, картины того, что они могли совершить. - Я? Хан Атилла? - сказал я. - Хотя по сравнению с пилотом, который испепелил Киев, Аттила - просто безобидный котенок! Лесли надолго задумалась. - Что все это значит? Мы знаем, что все события происходят одновременно, но, может быть, сознание эволюционирует? Однажды в этой жизни государство готовило тебя в убийцы. Теперь это уже невозможно. Ты изменился, ты эволюционировал! Она взяла меня за руку. - Наверное, и во мне есть что-то от Аттилы, наверное это есть в каждом, кому хоть раз приходила в голову насильственная мысль. Видимо, поэтому мы забываем прошлые жизни, когда рождаемся заново, чтобы начать сначала, сосредоточиться, чтобы на этот раз получилось лучше. Что получилось лучше ? - едва не произнес я вслух, и прежде, чем вопрос успел оформиться в слова, услышал. - Выразить любовь. Ощущение было такое, словно после этой посадки наш самолет вымазался, словно на него налипла грязь. Под нами сверкала чистая прозрачная вода. - Ты не будешь против, если мы пополощемся немного, омоем Ворчуна? Она вопросительно посмотрела на меня. - Просто символически. Она поняла, что я имею в виду и поцеловала меня в щеку. - Давай, пока ты не научишься жить за других, ты будешь нести ответственность лишь за жизнь Ричарда Баха, а Аттила пускай отвечает за свою. На небольшой скорости мы коснулись поверхности волн, замедлились, но не остановились; вокруг нас поднялись целые фонтаны брызг. Они искрящимся хвостом извивались позади нас, когда я поворачивал влево-вправо, смывая память об этом ужасном мире. Чтобы брызги улеглись, я немного сбавил скорость. Они улеглись, но мы, разумеется, оказались в новом мире.

Мы остановились на лужайке. Впечатление было такое, словно кто-то налил целое озеро изумрудной травы в чашу из гор. Пурпурные облака укутали догорающий закат. Швейцария, - тут же подумал я, - мы приземлились на открытке со швейцарским пейзажем. Внизу, в долине, среди деревьев были разбросаны домики с остроугольными крышами, высился купол церквушки. По сельской дороге катила телега, но ее тянул не трактор и не лошадь, а животное, похожее на быка. Поблизости не было ни души, а на лугу - ни тропинки, ни козьего следа. Только озеро травы, кое-где усыпанное полевыми цветами, в полукольце скалистых гор, увенчанных снежными шапками. - Как ты думаешь, почему... - сказал я. - Где это мы? - Во Франции, - ответила, не задумываясь Лесли, и прежде, чем я успел поинтересоваться, откуда она это знает, она, затаив дыхание, прошептала: - Смотри! Она указала на расщелину в скале, где у небольшого костра стоял на коленях старик в грубом полотняном коричневом одеянии. Он занимался сваркой. Скалу позади него озаряли яркие белые и желтые вспышки. - Что здесь делает сварщик? - недоуменно спросил я. Лесли пригляделась внимательнее. - Это не сварка, - сказала она так, словно эта сцена не происходила у нее перед глазами, а всплывала в памяти. - Он молится. Она направилась к старику, я последовал за ней, решив пока не вмешиваться. Может быть, моя жена увидела себя в этом отшельнике так же, как я увидел себя в Аттиле? Мы подошли ближе и убедились, что никакого сварочного аппарата там действительно нет. Ни звука, ни дыма, вместо этого в метре от старика поднимался от земли яркий пульсирующий столб солнечного света. -... и в мир отдашь ты то, что было тебе передано, - услышали мы мягкий голос, доносящийся из света. - Отдашь тем, кто жаждет узнать истину о том, откуда мы приходим сюда, смысл нашего существования и тот путь, который ведет в наш вечный дом. Мы остановились в нескольких шагах позади него, пораженные увиденным. Однажды я уже видел этот яркий свет много лет назад. Тогда я был совершенно поражен, случайно взглянув на то, что до сегодняшнего дня я зову Любовью. И теперь мы смотрели на тот же самый свет, и по сравнению с ним мир вокруг казался призрачным, погруженным в сумерки. В следующее мгновение свет исчез, а на том месте, из которого он исходил, остался лежать ворох золотистых страниц, исписанных исключительно ровным и красивым почерком. Старик все еще стоял на коленях с закрытыми глазами, не догадываясь о нашем присутствии. Лесли ступила вперед и подняла с земли сияющий манускрипт. В этом загадочном месте ее рука не прошла сквозь страницы. Мы ожидали увидеть руны или иероглифы, но обнаружили английский текст. Разумеется, - подумал я, - старик прочтет это по-французски, а перс - на языке фарси. Так и должно быть со всяким откровением - язык не имеет значения, важно восприятие идей. Вы - существа света, - начали читать мы. - Из света вы пришли, в свет вам, суждено вернуться, и на каждом шагу вас окружает свет вашего безграничного бытия. Лесли перевернула страницу. По своей воле оказались вы в мире, который создали для себя сами. Что держите в сердце своем, то и исполнится, чем больше всего восхищаетесь, тем и станете. Не бойтесь и не поддавайтесь смятению, увидев призраков тьмы, личину зла и пустые покровы смерти, поскольку вы сами выбрали их, чтобы испытать себя. Все это - камни, на которых оттачивается острие вашего духа. Знайте, что вас повсюду окружает реальность мира любви, и в каждый момент у вас есть силы, чтобы преобразить свой мир в соответствии с тем, чему вы научились. Страниц было очень много, сотни. Мы листали их, охваченные благоговением. Вы - это жизнь, создающая формы. И погибнуть от меча или от старости вы можете не более, чем умереть на пороге двери, проходя из одной комнаты в другую. Каждая комната дарит вам свое слово - вам его сказать, каждый переход - свою песню, вам ее спеть. Лесли посмотрела на меня, глаза ее сияли. Если это писание так тронуло нас, людей двадцатого века, - подумал я, - то какое впечатление оно должно произвести на живущих... в каком же это?.. двенадцатом! Мы сноба принялись читать манускрипт. В нем не было ни слова о ритуалах, поклонении, никаких призывов обрушить огонь и разорение на головы врагов, не было упоминания о каре за неверие, не было жестоких богов Аттилы. Там не упоминалось о храмах, священниках, раввинах, братствах, хорах, рясах и священных праздниках. Эта рукопись была написана для полного любви существа, живущего у нас внутри, и только для него. Стоит лишь выпустить эти идеи в мир, - подумал я, - дать людям этот ключ к осознанию власти над воображаемым миром, к раскрытию силы любви, как исчезнет всякий ужас. И тогда мир сможет обойтись без Темных Веков в своей истории! Наконец старик открыл глаза, увидел нас, и поднялся, ничуть не испугавшись, словно рукопись была его сутью. Он скользнул по мне взглядом, задержал его на Лесли. - Я - Жан-Поль Ле Клерк, - представился он. - А вы - ангелы. Прежде, чем мы оправились от изумления, он радостно рассмеялся. - А вы заметили, - поинтересовался он. - Свет? - Это было вдохновение! - сказала моя жена, вручая ему золотистые страницы. - Воистину, вдохновение. - Он поклонился так, словно помнил ее, и она, как минимум, была ангелом. - Эти слова - ключ к истине для тех, кто их прочтет, они подарят жизнь каждому, кто их услышит. Когда я был маленьким ребенком, мне было обещано Светом, что эти страницы попадут ко мне в руки в тот вечер, когда явитесь вы. Теперь, когда я стал стар, наступил это вечер - вот вы, вот и они. - Они изменят этот мир, - сказал я. Он как-то странно посмотрел на меня. - Нет. - Но ведь они были даны тебе... -... в испытание, - закончил он. - Испытание? - Я много путешествовал, - сказал он. - Я изучил писания сотен верований, от Китая до земель северных викингов. И, несмотря на все свои изыскания, я научился вот чему. Каждая из великих религий уходит своими корнями в свет. Но лишь сердце может сохранить свет. Писания этого сделать не могут. - Но у тебя в руках... - начал я. - Ты должен прочесть. Это великолепно! - В моих руках бумага, - сказал старец. - Если отдать эти слова в мир, их поймут и оценят те, кто уже знает истину. Но прежде чем это сделать, нам придется дать им название. А это их погубит. - Разве дать имя чему-то прекрасному - значит погубить его? Он удивленно посмотрел на меня. - В том, чтобы дать имя какой-либо вещи, нет ничего плохого. Но дать имя этим идеям - означает создать религию. - Почему? Он улыбнулся и вручил мне манускрипт. - Я отдаю эти страницы тебе,... ? - Ричард, - сказал я. - Я отдаю эти страницы, пришедшие прямо из Света Любви, тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свою очередь, подарить их миру, людям, жаждущим узнать, что в них написано, тем, кому не выпала честь быть на этом месте, когда явился сей дар? Или ты хочешь оставить эту рукопись лично для себя? - Конечно, я хочу отдать их в мир! - А как ты назовешь свой дар? Интересно, куда это он клонит, подумал я. - Какая разница? - Если ты не дашь ему название, это сделают другие. Они назовут их Книгой Ричарда. - Ага, я понял. Ладно, тогда я назову это... ну хотя бы просто Страницы. - Будешь ли ты оберегать Страницы? Или позволишь другим править их, изменять то, что им непонятно, выбрасывать то, что им не понравится? - Нет! Никаких изменений. Они появились из самого Света. Какие могут быть изменения! - Ты уверен? Ни единой строчки? Даже из самых благих побуждений? "Многие этого не поймут?", "Это их обидит?", "Здесь непонятно изложено?" - Никаких изменений! Он изогнул брови вопросительной дугой. - А кто ты такой, чтобы так на этом настаивать? - Я был здесь, когда они явились, - не унимался я. - Я сам видел, как они были даны миру. - Итак, - продолжил он, - ты станешь Хранителем Страниц? - Не обязательно я. Пусть будет любой другой, кто пообещает следить, чтобы не было никаких изменений. - Но все-таки нужно, чтобы кто-то стал Хранителем Страниц? - Да, я думаю, нужно. - Так появятся служители Страниц. Те, кто всю свою жизнь посвятят защите некоего образа мысли, сделаются служителями этою образа. Но любой новый образ мысли, любой новый порядок означает изменение. А когда появляются изменения, наступает конец тому миру, который есть сейчас. - Эти страницы не несут никакой угрозы, - не сдавался я. - Они несут любовь и свободу! - А любовь и свобода - конец страху и рабству. - Разумеется! - горячо воскликнул я. Куда же он всетаки клонит? Почему Лесли стоит молча? Разве она не согласна, что... - Как ты думаешь, тем, кто наживается на страхе и рабстве, - продолжил Ле Клерк, - принесет ли им счастье то, что написано на этих Страницах? - Скорее всего, нет. Но не можем же мы допустить, чтобы этот... свет... был утрачен! - Обещаешь ли ты защищать этот свет? - спросил он. - Конечно! - А другие последователи Страниц, твои друзья, они тоже станут его защищать? -Да. - А если поборники страха и рабства убедят власти этих земель, что ты опасен, если они придут к тебе в дом с мечами, как тогда ты защитишь Страницы? - Я убегу вместе с ними! - А если за тобой снарядят погоню, настигнут, загонят в угол? - Если нужно будет сражаться, я буду сражаться, - ответил я. - Есть принципы более важные, чем даже жизнь. За некоторые идеи стоит умереть. Старик вздохнул. - Так начнутся Страничные Войны, - сказал он. - В дело пойдут кольчуги, мечи, щиты, стяги, на улицах появятся лошади, огонь, кровь. Это будут немалые войны. Тысячи истинно верующих присоединятся к тебе, Десятки тысяч ловких, сильных, находчивых. Но принципы, провозглашенные в Страницах, бросают вызов правителям всех тех государств, где власть держится на страхе и невежестве. Десятки тысяч встанут на борьбу с тобой. Наконец, до меня понемногу начало доходить то, что пытался сказать мне Ле Клерк. - Чтобы вас узнавали, - продолжал он, - чтобы могли отличить от других, вам понадобится символ. Какой символ ты выберешь? Какой знак изобразишь на своих стягах? Мое сердце застонало под тяжестью его слов, но я продолжал сопротивляться. - Символ света, - сказал я, - знак огня. - Я будет так, - сказал он, читая еще не написанные страницы этой истории. - Знак Огня встретится со Знаком Креста в битве на полях Франции, и Огонь одержит славную победу. Первые города Креста будут сожжены твоим священным огнем. Но Крест объединится с Полумесяцем, и их армии вторгнутся в твои владения с юга, востока и севера; сто тысяч человек против твоих восьмидесяти. "Стой", - хотел сказать я. Я знал, что будет дальше. И за каждого воина Креста, за каждого солдата Полумесяца, которых ты убьешь, защищая свой дар, сотни проклянут твое имя. Их отцы, матери, жены, дети и друзья возненавидят Страничников и проклятые Страницы, которые погубили их возлюбленных. А все Страничники станут презирать всех христиан и проклятый Крест, каждого мусульманина и проклятый Полумесяц, за смерть их родных Страничников. - Нет! - воскликнул я. Каждое его слово было чистой правдой. - И во время этих Войн появятся алтари, вознесутся шпили соборов и храмов, чтобы увековечить священные Страницы. А те, кто искал нового знания и духовного роста, вместо них получат новые предрассудки и новые ограничения: колокола и символы, правила и песнопения, церемонии и молитвы, одеяния, благовония и подношения золота. Сердце Страницизма вместо любви наполнит золото. Золото, чтобы сооружать все больше храмов, золото, чтобы купить на него мечи, которыми потом обращать неверующих, спасая их души. - А когда ты умрешь. Первый Хранитель Страниц, понадобится золото, чтобы запечатлеть твой лик. Появятся величественные статуи, огромные фрески, полотна, своим бессмертным искусством превозносящие эту сцену. Вообрази огромный гобелен: здесь Свет, здесь Страницы, там, в небе, распахнулись ворота в Рай. Вот преклонил колени Ричард Великий в сияющих доспехах; а вот прекрасный Ангел Мудрости - держит в своих руках Священные Страницы; рядом с ней старый Ле Клерк у своего скромного костра в горах, свидетель этого чуда. Нет! - воскликнул я мысленно, - это невозможно! Но это было не только возможно, это было просто неизбежно. - Отдай эти страницы в мир, и возникнет еще одна религия, новое духовенство, снова будут Мы и будут Они, настроенные друг против друга. За сотню лет миллионы погибнут за эти слова, которые мы держим в руках; за тысячи лет - десятки миллионов. И все из-за этой бумаги. В его голосе не было даже намека на горечь, сарказм или усталость. Жан-Поль Ле Клерк был исполнен знания, которое он получил в своей жизни, спокойно принимая то, что он в ней нашел. Лесли поежилась. - Дать тебе мою куртку? - спросил я. - Спасибо, Буки, - ответила она, - я не замерзла. - Холодно? - спросил Ле Клерк. Он нагнулся, достал из костра горящую веточку, поднес ее к золотистым страницам. - Это тебя согреет. - Нет! - Я отдернул ворох страниц. - Сжечь истину? - Истину невозможно сжечь. Истина ждет любого, кто пожелает ее найти, - сказал он. - Сгореть могут лишь эти страницы. Выбирайте, желаете ли вы, чтобы Страницизм стал еще одной религией в этом мире? - Он улыбнулся. - Церковь объявит вас святыми... Я в ужасе посмотрел на Лесли и прочел в ее глазах то же выражение. Она взяла веточку из его рук, коснулась краев манускрипта. В моих руках распустился солнечно-огненный цветок, я опустил его, и на землю упали догорающие лепестки. Еще мгновение - и снова стало темно. Старец облегченно вздохнул. - Благословенный вечер! - сказал он. - Не часто нам выпадает шанс уберечь мир от новой религии! Затем он, улыбаясь, посмотрел на мою жену и спросил с надеждой. - А мы спасли его? Она улыбнулась в ответ. - Спасли. В нашей истории, Жан-Поль Ле Клерк, нет ни слова о Страничниках и их войнах. Они нежным взглядом попрощались друг с другом, скептик и скептик, полный любви. Затем старик слегка поклонился нам обоим, повернулся и пошел прочь, в горы, под покров темноты. Охваченные огнем страницы все еще догорали у меня в сознании, вдохновение обращалось в пепел. - Но как же те, кому нужно то, что говорилось на этих страницах, - обратился я к Лесли. - Как же они... как мы узнаем все, что там было написано? - Он прав, - ответила она, провожая взглядом фигурку старца, - тот, кто хочет света и истины, сможет найти их сам. - Я не уверен. Иногда нам нужен учитель. Она обернулась ко мне. - Попробуй вообразить, что ты искренне, страстно желаешь узнать, кто ты, откуда пришел и почему ты здесь оказался. Представь, что тебе не будет покоя, пока ты этого не узнаешь. Я кивнул и вообразил, как я не покладая рук прочесываю в поисках знания библиотеки, ищу книги, изучаю рукописи, посещаю лекции и семинары, веду дневники, куда записываю свои надежды, размышления, интуитивные прозрения, пришедшие во время медитаций на горных вершинах, изучаю свои сны, ищу подсказку в случайных совпадениях, беседую с различными людьми - словом, делаю все то, что мы делаем, когда самым главным в нашей жизни становится познание. - Представил. - А теперь, - продолжала она, - можешь ли ты вообразить, что не найдешь того, что искал? Вот это да! - подумал я, - как этой женщине удается открывать мне глаза! Я поклонился в ответ. - Моя Леди Ле Клерк, Принцесса Знания. Она присела в медленном реверансе. - Мой Лорд Ричард, Принц Огня. Мы стояли рядом, нас окружала тишина и чистый горный воздух. Я обнял ее, и звезды, спустившись с небосвода, окружили нас. Мы стали одним целым со звездами, с Ле Клерком, с рукописью и полнящей ее любовью, с Пай, Тинк, Аткиным и Атгилой, со всем что есть, что когда-либо было или еще будет. Одним. Единым.

Миля за милей проносились под нами, мы летели, охваченные тихой радостью. Если бы только шанс не был одной триллионной, подумал я. Если бы любой мог хотя бы раз в каждой своей жизни попасть в это место! Лучащиеся коралловые отблески, возникшие на дне, под водой, словно магнитом притягивали нас к себе. Лесли кружила над ними, заставляя Ворчуна выделывать виражи. - Это великолепно, - сказала она. - Стоит приземлиться, ты как думаешь? - Я полагаю, да. Что тебе говорит твоя интуиция? Что мы пытаемся отыскать? - То, что важнее всего. Я кивнул. Я готов был поклясться, что мы остановились на Красной Площади после наступления темноты. Вымощенная булыжниками мостовая, возвышающиеся справа от нас величественные стены, освещенные прожекторами, позолоченные луковицы куполов на фоне зимнего ночного неба. Вне всяких сомнений, мы очутились в самом центре Москвы без визы и без экскурсовода. - О, Боже! - вырвалось у меня. Толпы людей, одетых в пальто и меха, озабоченные своими вечерними проблемами, спешно проходили мимо нас, недовольно щурясь на снегопад. - Можешь ли ты определить, где мы находимся, по людям ? - спросила Лесли заинтересованно. - Представь себе, что они - жители Нью-Йорка, надевшие лохматые шапки. Ну как, сможешь определить? Для Нью-Йорка это место было слишком просторным, не хватало страха ночных улиц. Однако, если отвлечься от самого города, то разницу в людях, которую я почувствовал, выразить словами было трудно. - Дело тут не в шапках, - произнес я. -Эти люди похожи на русских точно так же, как день-следующий-зачетвергом похож на пятницу. - А могли бы они быть американцами ? - спросила она. - Если бы мы находились в Миннеаполисе и наблюдали там этих людей, могли бы мы сказать о них - русское ? - Она на мгновение умолкла. - Похожа ли я на русскую? Я посмотрел на нее искоса, наклонил голову. Посреди этой советской толпы - голубые глаза, знакомая скуластость, золотистые волосы... - Вы, русские, - весьма красивые женщины! - Спасибо, - застенчиво ответила она по-русски. Вдруг, не более чем в шести метрах от нас в толпе остановились, держась за руки, двое. Они уставились на нас так, словно мы были марсианами, высадившимися из летающей тарелки, и вместо рук у нас были щупальца. Остальные пешеходы, косо поглядывая на эту пару за то, что она так некстати остановилась посреди тротуара, обходили ее двумя потоками. Пара не обращала на них внимания, их взгляд был прикован к нам, к тому, как их сограждане, как ни в чем не бывало, проходили сквозь нас, будто мы были голограммами, спроецированными у них на пути. - Привет! - крикнула Лесли с некоторым колебанием в голосе. Не последовало никакой реакции. Они глазели на нас с таким недоумением, словно не поняли ее слов. Неужели наша удивительная способность владения любым языком не оправдала себя в Советском Союзе? - Привет! - я предпринял еще одну попытку заговорить с ними. - Как дела? Не нас ли вы ищете? Первой пришла в себя женщина. Ее темные волосы ниспадали каскадом выбивались из под шапки, ее пытливые глаза изучали нас. - Это вы нам? - спросила она, застенчиво улыбаясь. - Ну, тогда добрый вечер! Она направилась к нам, увлекая за собой мужчину, и тот очутился совсем рядом .с нами, даже ближе, чем ему хотелось бы. - А ведь вы - американцы, - сказал он нам. Только когда я снова стал дышать, то сообразил, что на какое-то время у меня перехватило дух. - Как вам удалось это определить? - поинтересовался я. - Мы как раз только сейчас об этом говорили! - У вас вид, как у американцев. - А что в нас такого особенного? Или в наших глазах есть что-то от Нового Света? - Все дело в ваших ботинках. Мы отличаем американцев по их ботинкам. Лесли рассмеялась. - А как вы тогда отличаете итальянцев? Он запнулся, улыбнувшись едва заметной улыбкой. - Итальянцев не получится отличить, - сказал он. - У них и так всегда все отлично... Мы все рассмеялись. Как странно, - подумал я, меньше минуты прошло после нашей встречи, а мы уже ведем себя как друзья. Мы рассказали им, кто мы такие и что с нами произошло. Но в том, что мы реальны, мне кажется, их окончательно убедило то странное состояние нереальности, в котором мы пребывали. Более того, Татьяна и Иван Кирилловы пришли в полнейший восторг, поскольку обрели среди американцев альтернативных себя. - Пойдемте, прошу вас, - пригласила Татьяна, - к нам в гости! Это недалеко... Мне всегда казалось, что мы избрали в качестве своих соперников именно советских, потому что они так похожи на нас. На редкость цивилизованные варвары. Тем не менее, их жилье не выглядело варварским, оно было таким же уютным и светлым, каким бы мы хотели видеть и свой собственный дом. - Входите, - сказала Татьяна, приглашая нас в гостиную. - Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Трехцветный котенок, распластавшись, дремал на софе. - Привет, Петрушка, - сказала Татьяна. - Ты была сегодня примерной девочкой? - Она села рядом с кошкой, придвинула ее ближе к своим коленям, ласково поглаживая. Петрушка прищурилась, взглянула на хозяйку и, свернувшись клубочком, снова уснула. Большие окна, выходящие на восток в ожидании утренней зари. Стены напротив доверху уставлены книжными полками, пластинками и кассетами с теми же записями, которые мы слушаем у себя: Барток, Прокофьев, Бах, А Crowd of One (Толпа из Одного) Пика Джеймсона, Private Dancer (Приватная танцовщица) Тины Тернер. Множество книг. Три полки книг, посвященных сознанию, жизни после смерти и экстрасенсорике. Я думаю, Татьяна не прочла ни одной из них. Не хватало только персональных компьютеров. Как они могут обходиться без компьютеров? Иван, как мы узнали, был авиаинженером, состоял в партии и, пойдя на повышение, оказался в Министерстве авиации. - Ветру все равно, какие крылья обдувать - советские ли, американские ли, - начал он. - Стоит лишь превысить критический угол атаки, и они тут же теряют подъемную силу. - Только не американские крылья, - возразил я, открыто глядя ему в лицо. - Американские крылья никогда не теряют подъемную силу. - Знаем, знаем, - сказал Иван. - Да, испытывали мы ваши крылья, не теряющие подъемную силу. Но при этом мы так и не придумали, как доставить пассажиров на борт самолета, который не может сесть! Пришлось бы ловить самолет с вашими крыльями сачком и отправлять обратно в Сиэтл. Наши жены нас не слушали. - За последние двадцать лет я чуть с ума не сошла! - жаловалась Татьяна. - Правительство никому не дает возможности работать слишком хорошо. Они полагают, что если мы работаем менее эффективно, то при этом образуется больше рабочих мест, и стране не грозит безработица. Я утверждаю, что у нас чересчур много бюрократии. Нам не следует мириться с этим безобразием. Особенно у нас, на киностудии, ведь наша задача - распространять информацию! " Ну-ну, - смеются мои сослуживцы и говорят, - Татьяна, сохраняй спокойствие". Но теперь пришла лерестройка, гласность - и все сдвинулось с мертвой точки! - А что, теперь не нужно сохранять спокойствие? - поинтересовался ее муж. - Ваня, - ответила она. - Теперь я могу делать все, на что способна. Я могу упрощала все там, где это требуется. Я вполне спокойна. - Вот бы нам упростить наше правительство, - сказала Лесли. - Ваше правительство приобретает облик нашего, это замечательно, - добавил я, - но наше начинает походить на ваше, вот что ужасно! - Лучше уж нам походить друг на друга, чем уничтожать, - сказал Иван. - А вы видели газеты? Нам не верится, что ваш президент мог такое сказать! - Об Империи Зла? - уточнила Лесли. - Наш президент любит все несколько драматизировать в своих выступлениях... - Нет, - возразила Татьяна. - Давать нам такие прозвища просто глупо, но это уже дела давние. А вот - совсем свежее, прочтите! - Она отыскала газету, пробежала по ней беглым взглядом, нашла нужное место. - Вот здесь. - Она зачитала нам выдержку. - Временное радиационное заражение почвы зарубежной страны лучше, чем постоянное влияние коммунизма на умы подрастающих американцев, - утверждал капиталистический лидер. - Я горжусь мужеством моих сограждан и благодарен им за их молитвы. С именем Господа на устах, следуя Его воле, я обещаю вести свободу к ее окончательной победе. Кровь застыла в моих жилах. Когда на свет появляется Бог ненависти, будь бдителен! - Как это понимать? - воскликнула Лесли. - Временная радиация? Окончательная победа свободы? О чем это он? - Он утверждает, что у него есть прочная поддержка общественности, - сказал Иван. - Люди Америки и в самом деле хотят уничтожить людей Советского Союза? - Конечно же, нет, - успокоил я Ивана. - Уж таков стиль речей всех президентов. Они всегда говорят о том, что обладают полнейшей поддержкой народа, и если в вы. пуске новостей не показывают, как толпа кричит и швыряет булыжники в сторону Белого Дома, то они думают, что мы им поверим. - Наш маленький мир рос и развивался, - сказала Татьяна. - Наконец мы подумали, что слишком много средств тратим на защиту от американцев, но теперь... эти слова нам кажутся абсурдом! Может быть, мы потратили на защиту не чересчур много, может, мы наоборот, недостаточно средств израсходовали? Как нам избежать этого ужаса... эта бегущая дорожка так никогда не остановится! Мы все бежим и бежим, и кто знает, когда это кончится? - А что если бы вы унаследовали дом, которого никогда раньше не видели, - начал я. - И вот однажды приехали бы с ним познакомиться и обнаружили, что из его окон торчат... - Пушки! - изумившись, закончил за меня Иван. Откуда американец мог знать, что русский придумал для себя ту же метафору. - Пулеметы, артиллерийские орудия и ракеты, нацеленные через поле на другой дом, находящийся неподалеку. И что окна того другого дома тоже забиты пушками, направленными в противоположную сторону! Оружия в этих домах хватит, чтобы сотню раз убить друг друга! Что бы мы сделали, если бы нам вдруг достался такой дом? Он сделал мне жест рукой, чтобы я продолжил этот рассказ, если смогу. - Жить среди пушек и называть это миром? - произнес я. - Накупать все больше оружия только потому, что его накупает человек из дома напротив? С наших стен сыплется штукатурка, у нас протекает крыша, но пушки наши смазаны и нацелены друг на друга! - Интересно, в каком случае сосед выстрелит вероятнее всего, - если мы уберем из окон пушки, - вмешалась Лесли, - или если добавим новые? - Если мы уберем из наших окон несколько пушек, - ответила Татьяна, - так, что сможем убить его лишь девяносто раз, станет ли он в нас стрелять потому, что теперь сильнее нас? Я не думаю. Так что я уберу одну старую маленькую пушку. - Односторонне, Татьяна ? - спросил я. - Ни соглашения? Ни переговоров, длящихся годы? Ты собираешься разоружаться односторонне, в то время как у него есть пушки и ракеты, нацеленные в твою спальню? - Она вызывающе вскинула голову. - Односторонне! - Поступите так, - соглашаясь, кивнул ее муж, - а затем позовите его на чай. И угостите его маленьким пирожным, говоря при этом следующее: "Послушай, я на днях унаследовал от своего дяди этот дом, впрочем, как и ты унаследовал свой. Возможно, они недолюбливали друг друга, но у меня нет оснований для ссоры с тобой. У тебя тоже течет крыша?" Он скрестил на груди руки. - И что предпримет этот человек? Разве, съев наше пирожное, он вернется домой и пальнет в нас из пушек? - Он повернулся ко мне, улыбаясь. - Американцы - отчаянный народ, Ричард. Но неужели вы такие безумцы? Неужели ты, проглотив наше пирожное, придешь домой и откроешь по нам огонь ? - Американцы - не безумцы, - возразил я, - мы - хитрецы. Он искоса посмотрел на меня. - Вы убеждены, что Америка тратит миллиарды на ракеты и сложнейшие системы управления к ним? Это не так. Мы экономим миллиарды. Как, спросите вы?- Я поглядел ему в глаза, ни тени улыбки. - Как? - переспросил он. - Иван, на наших ракетах нет систем управления! Мы даже не ставим на них двигатели. Только боеголовки. А остальное - картон и краска. Еще задолго до Чернобыля мы осознали следующее: не имеет значения, откуда стартуют боеголовки! Он посмотрел на меня важно, будто судья. - Не имеет значения? Я покачал головой. - Мы, хитрые американцы, осознали две вещи. Во-первых, мы поняли, что где бы мы ни начали строить ракетную базу, это будет не пусковая площадка для наших ракет, а цель для ваших! Как только перевернута первая лопата земли, мы уже знаем, что с вашей стороны сюда нацелено пятьсот мегатонн. Во-вторых, Чернобыль был крошечной ядерной катастрофой, которая произошла в другой части мира. По мощности он равнялся не более чем сотой доле одной боеголовки, тем не менее, шесть дней спустя после этих событий мы в Висконсине выливали молоко, которое подверглось воздействию ваших гамма-лучей! Русский изогнул брови дугой. - Поэтому вы поняли... Я кивнул. - Если у нас друг для друга припасено по десять миллионов мегатонн, то какая разница, откуда они стартуют? Все погибнут! Зачем тогда тратить миллиарды на ракеты и управляющие компьютеры? Как только мы засечем первую советскую ракету, выпущенную по нам... мы взорвем Нью-Йорк, Техас и Флориду, и вы обречены! А тем временем, производя ракеты, вы подрываете свою экономику. - Я посмотрел на него лукаво, как койот. - Где мы, по-вашему, взяли деньги на строительство Диснейленда? Татьяна слушала меня с открытым ртом. - Совершенно секретно, - сказал я ей. - Мои старые приятели по Воздушным Силам теперь стали генералами Стратегического Ракетного Командования, лиственные в Америке ракеты, у которых настоящие двигатели, - это РОИ. - РОИ? - словно эхо повторила Татьяна, глядя на мужа. Оба они занимали высокие партийные должности, но никто из них не слышал о РОИ. - Ракеты Общественной Информации. Изредка мы запускаем одну из них, чтобы произвести эффект... - И все это вы снимаете четырьмя сотнями камер, - сказал Иван, - а потом показываете по телевидению не для американцев, а для нас! - Разумеется, - признался я. - Вас никогда не удивляло, что все изображения ракет в наших выпускам новостей напоминают одну и ту же ракету? Это и есть одна и та же ракета! Татьяна посмотрела на мужа, на лице которого, клянусь, не было и тени улыбки, и залилась хохотом. - Если КГБ нас подслушает, - спросил я, - и услышит только русскую часть нашей беседы, что они подумают? - А если ЦРУ подслушает американскую часть? - спросил Иван. - Если ЦРУ подслушает нас, - ответил я, - нам крышка! Они назовут нас предателями, выдавшими Главную Американскую Тайну в наши планы не входит бомбить вас, наш план состоит в том, чтобы разорить вас производством ракет. - Если наше правительство узнает... - начала Татьяна. - ...то ему вообще не нужно будет строить ракет, - продолжила за нее Лесли. - Вы можете сидеть здесь безоружными. Мы не сможем вас атаковать, потому что в наших ракетах вместо двигателей - опилки. Нет, мы конечно могли бы отправить их в Москву по почте, посылкой, прикрыв сверху для маскировки свистульками, но что в этом толку... - ...через шесть дней мы погибнем от нашей же радиации, - подхватил я. - Стоит сбросить на вас бомбы, и прощай футбол в понедельник вечером! Я обращаюсь к вам двоим, послушайте: первым правилом капитализма является Создание Потребителей. Вы что, могли подумать, что мы станем разорять, наших дорогих потребителей, что согласимся потерять доход от парфюмерной промышленности, от рекламной индустрии ради Бог знает чего? Он вздохнул, посмотрел на Татьяну. Она едва заметно кивнула. - У СССР есть свои собственные тайны, - сказал Иван. - Чтобы выиграть в гонке вооружений, нам нужна Америка, которая бы недооценивала нас, глядела бы свысока на наши перемены. Пусть в Америке думают, что для Советского Союза идеология важнее экономики. - Вы строите подводные лодки, - сказал я, - авианосцы. На ваших ракетах стоят рабочие двигатели. - Конечно. Но обратило ли ЦРУ внимание, что на борту наших новых подводных лодок нет ракет и что у них - стеклянные окна? - Он замолчал и снова посмотрел на жену. - Расскажем им? Она решительно кивнула в знак согласия. - От подводных лодок тоже может быть определенная польза... - начал он. - ...подводные экскурсии! - прибавила она. - Первая страна, которая доставит туристов на дно океана, разбогатеет на этом! - Вы думаете, мы строим авианосцы ? - спросил он. - Ну-ну, думайте. Это не авианосцы - это плавающие кварталы! Для тех, кто любит путешествовать, но не желает расставаться с домом. Это бездымные города с самыми большими в мире теннисными кортами, плывущие туда, где бы вам хотелось жить. Скажем, где климат потеплее. - Космическая программа, - продолжил он. - Знаете ли вы, сколько людей стоят в очереди на двухчасовой полет в космос, за любую цену, которую мы запросим? Скорее в Сибири наступит жара, - сказал он, улыбнувшись, словно довольный кот, - чем Советский Союз обанкротится! Настала моя очередь прийти в изумление. - Вы собираетесь продавать полеты в космос? А как же коммунизм? - А что ? - пожал он плечами. - Коммунисты тоже любят деньги. Лесли повернулась ко мне. - Что я тебе говорила? - А что она тебе говорила? - спросил Иван. - Что вы такие же, как и мы, - ответил я, - и что надо приехать к вам и самим в этом убедиться. - Для большинства американцев, - стала объяснять Лесли, - холодная война закончилась, когда по телевидению показали фильм, в котором Советы захватили Соединенные Штаты и установили у нас свои порядки. К тому времени, как фильм кончился, вся наша страна едва не умерла от скуки, мы никак не могли поверить, что где-то в мире может быть такая глупость. Нам захотелось посмотреть на все самим, и буквально за пару дней поток туристов в Советский Союз вырос в три раза. - Ну и как, у нас скучно? - спросила Татьяна. - Не настолько скучно, - ответил я. - Кое-что в Советской системе - действительно глупость, но некоторые американские политики тоже индейку в транс загонят. Остальное по обе стороны не так уж плохо. Каждый из нас выбирает, что для него самое важное. Вы жертвуете свободой во имя безопасности, мы жертвуем безопасностью во имя свободы. У вас нет порнографии, у нас нет законов о невыезде. Но никто еще не заскучал настолько, чтобы пора было покончить со всем миром! - В любом конфликте, - сказала Лесли, - можно защищаться, а можно учиться. Защита довела мир до такого состояния, что в нем невозможно жить. А что произойдет, если мы вместо нее выберем учебу? Вместо того, чтобы говорить я тебя боюсь, мы скажем ты мне интересен? - Нам кажется, наш мир очень медленно идет к тому, чтобы это стало возможным, - сказал я. Интересно, чему нас научит эта встреча, подумал я. Что Они - это Мы? Американцы - это русские, они же китайцы, они же африканцы, они же арабы, азиаты, скандинавы или индийцы? Различные выражения одного и того же духа, которые произрастают из разных выборов, различные повороты бесконечного узора жизни в пространстве-времени? Наш вечер незаметно перевалил за полночь, а мы все говорили о том, что нам нравится и что не нравится в двух суперсилах, которые так влияют на нашу жизнь. Мы сидели рядом, словно старые друзья, и чувствовали, что любили этих двоих всю нашу жизнь. Как все изменилось, когда мы познакомились с ними! После сегодняшнего вечера начать войну против Татьяны и Ивана Кирилловых было бы все равно, что сбросить бомбы на самих себя. Когда из шаблонного образа жителей Империи Зла они превратились в равные нам человеческие существа, в людей, которые, как и мы, изо всех сил пытаются строить разумный мир, исчезли все страхи, которые могли у нас по отношению к ним возникнуть. Для нас четверых бегущая дорожка остановилась. - У нас есть история о волке и танцующем кролике, - начал Иван, поднимаясь, чтобы изобразить нам ее в лицах. - Ш-ш-шш! - вдруг перебила его Татьяна, вскинув руку. - Слушайте! Он тревожно взглянул на нее. Из темноты за окном донесся глубокий медленный стон, словно город вдруг охватила боль. Завыли сотни сирен, их звук слился в одну мощную струю. Он грохотал, бился в окна. Татьяна вскочила на ноги, глаза - размером с блюдца. - Ваня! - закричала она. - Американцы! Мы подскочили к окну. По всему городу вспыхивали огни. - Этого не может быть! - вырвалось у Лесли. - Но это случилось! - воскликнул Иван. Он повернулся к нам, махнул рукой от боли и безысходности. Затем подбежал к шкафу, вытащил оттуда две сумки, одну из них вручил жене. Она подхватила с софы сонную Петрушку, запихнула ее в одну из сумок, и они выбежали из квартиры, оставив дверь открытой. Через секунду на пороге опять возник Иван, он посмотрел на нас недоуменно. - Чего вы ждете ? - закричал он. - У нас есть пять минут! Давайте бегом! Мы вчетвером пронеслись вниз по лестничным пролетам и выскочили в хаос, который творился на улице. Толпы перепуганных людей бежали в направлении метро. Родители с младенцами на руках, дети, цепляющиеся за плащи взрослых, чтобы не отстать, старики, отчаянно пытающиеся двигаться вместе с толпой. Одни в ужасе кричали, толкались, другие шли и бежали молча, зная, что все это бесполезно. Иван заметил, что толпа несется сквозь нас, ухватил Татьяну и выскочил из этой реки отчаявшихся. Он тяжело дышал. - Вы, вы, Ричард и Лесли, - сказал он, сдерживая слезы, безо всякого гнева и ненависти к нам. - Вы единственные, кто может отсюда выбраться. - Он остановился, чтобы перевести дыхание, помотал головой. - Не идите с нами. Возвращайтесь... обратно, откуда вы пришли. - Он кивнул, выдавив из себя улыбку. - Возвращайтесь в свой мир и расскажите им. Расскажите всем, что это такое! Пусть с вами этого не случится... С этими словами они нырнули в толпу и скрылись из виду. Мы с Лесли остались стоять на этой московской улице, полные беспомощного отчаяния. На наших глазах становился реальностью кошмарный сон. Нам было все равно, выберемся ли мы отсюда, останемся живы, или погибнем. Что толку рассказывать об этом в нашем мире, - подумал я. В вашем мире, Иван, это все тоже было известно, и тем не менее он совершил самоубийство. Пойдет ли наш по другому пути? Затем над городом громыхнуло, он содрогнулся и превратился в мириады брызг, стекающих по лобовому стеклу Ворчуна. Еще долго после взлета Лесли держала руку на ручке газа, и все это время никто из нас не проронил ни слова.

Почему ? - закричал я. - Что, черт возьми, так притягательно в убийстве себе подобного, что никто за всю историю мира так и не нашел более умного решения проблем, чем убить каждого, кто с ним не согласен? Неужели человеческий разум так ограничен? Неужели мы - все еще неандертальцы? "Бог испуган, Бог убивает!" Неужели это... Я не могу поверить, что все всегда были такими... идиотами. Что никто никогда... Я захлебнулся от бессилия и посмотрел на Лесли. По ее щекам текли слезы. То, что вызвало у меня бешеную ярость, ее повергло в глубокую печаль. - Татьяна... - всхлипнула она, в ее голосе звучала такая боль и обреченность, словно это на нас вот-вот должны были упасть бомбы. - Иван... Какие родные, светлые, веселые... и Петрушка... О, Боже! - Она разрыдалась. Не выпуская ее руки из своей, я взял управление самолетом на себя. Как я хотел, чтобы здесь была Пай! Что бы она сказала, увидев наш гнев и наши слезы? Черт возьми, подумал я, неужели, несмотря на все то прекрасное, чего мы можем достичь, невзирая на все то великолепное, чего многие уже достигли, все обязательно должно закончиться тем, что какой-то последний кретин нажмет на кнопку и всему наступит конец? Неужели во всем узоре не найдется никого, кто смог бы предложить что-нибудь лучше, чем... Я это услышал, или мне показалось? Поверни влево. Лети прямо, пот узор внизу не приобретет янтарную окрасу, Лесли не спросила, почему мы повернули и куда мы направляемся. Ее глаза были закрыты, но из них по-прежнему катились слезы. Я крепче сжал ее руку, чувствуя охватившее ее отчаяние. - Держись, малыш, - сказал я. - Мне кажется, на этот раз мы увидим, на что похож мир без войн. Это было недалеко. Я сбросил газ, поплавки коснулись воды, мир обратился в брызги и... Мы оказались в самолете, который летел, перевернувшись вверх брюхом, на высоте около шести тысяч футов. В следующее мгновение он ринулся прямо вниз. На какую-то долю секунды мне показалось, что это наша амфибия потеряла управление, но потом я понял, что это не Ворчун - мы неслись на полной скорости вниз в боевом самолете. Кабина была маленькой, и если бы мы с Лесли не были призраками, то никак не уместились бы рядом друг с другом позади пилота. Прямо перед нами, то есть прямо под нами, пятьюста футами ниже еще один боевой самолет вертелся в воздухе, отчаянно стараясь улизнуть. Я посмотрел сквозь наше лобовое стекло, и мурашки пробежали у меня по коже: этот самолет почти полностью попадал в рамку наводки, яркая точка прицела плясала в поисках его кабины. Мир без войн? После того, что произошло в Москве, нам предстояло увидеть, как чей-то самолет вот-вот разнесут в воздухе на кусочки. Одна моя половина сжалась от ужаса, другая бесстрастно наблюдала. Самолет не реактивный, заметила эта другая половина, это не Мустанг, не Спитфайр, не Мессершмидт, такого самолета, как этот, вообще никогда не существовало, военный летчик во мне тоже наблюдал, одобряя действия пилота. Хорошая техника полета, подумал я. Плавно ведет цель, подходя на расстояние прицельного выстрела, взмывает вслед за ней вверх, повторяет ее вращения, снова пикирует вместе с целью вниз. Лесли, затаив дыхание, застыла рядом со мной, ее глаза были прикованы к самолету под нами, к земле, со свистом несущейся нам навстречу. Я крепко обнял ее. Если бы я мог перехватить штурвал и увести наш самолет в сторону, если бы я мог сбросить газ, я бы сделал это. В кабине было чересчур шумно, поэтому обращаться к пилоту, поглощенному этим убийством, было бессмысленно. На крыльях самолета, что вертелся в нашем прицеле, были красные звезды Китайской Народной Республики. О, Господи, подумал я, неужели безумие охватило все эти миры? Неужели мы и с Китаем воюем? Со стороны китайский самолет был как две капли воды похож на спортивный того типа, на котором в авиа-шоу выполняют приемы воздушной акробатики. Снизу он был раскрашен к небесно-голубой цвет, сверху покрыт коричневыми и зелеными пятнами. Кроме того, несмотря на шум и динамичность событий, наш индикатор скорости показывал лишь триста миль в час. Если это война, подумал я, где же реактивная авиация? какой же это год? Изо всех сил стараясь уйти, цель заложила такой крутой вираж, что с кончиков ее крыльев сорвались струйки пара. Наш пилот повторил маневр, не желая прекращать преследования. Мы не чувствовали перегрузок, которые испытывал он, но сзади было видно, как его тело вдавило в кресло и как вместе с ним поехал вниз его шлем. Это я, - решил я. Я снова пилот. Проклятая армия! Сколько же еще раз я буду совершать одну и ту же ошибку? В этом мире я вот-вот кого-то убью .и буду сожалеть потом об этом до конца жизни... Цель резко ушла вправо, потом, отчаявшись, снова влево. Уже буквально на расстоянии прямого выстрела она оказалась точно в центре нашего прицела, и альтернативный я нажал гашетку на штурвале. В крыльях приглушенным фейерверком застрекотали пулеметы, и тут же из двигателя китайского самолета вырвалось облако белого дыма. Наш пилот произнес два слова. - Готов! - сказал он. - Почти... - Это был голос Лесли! Оказывается в кабине сидел не альтернативный я, а альтернативная Лесли! В поле прицела вспыхнула надпись: ЦЕЛЬ ПОВРЕЖДЕНА. - Черт возьми! - донеслось спереди. - Давай же, Линда!.. Она еще ближе подобралась к подбитому самолету и выпустила по ней длинную очередь. В кабине запахло порохом. Белый дым стал черным, из двигателя жертвы полилось масло, капли которого попали даже на наше лобовое стекло. ЦЕЛЬ УНИЧТОЖЕНА. - Есть! Все-таки есть! - воскликнула альтернативная Лесли. Из ее шлемофона до нас едва слышно донеслось: - Дельта Лидер, уходи вправо! Сейчас же! Немедленно! Уходи, вправо! Она, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, где опасность, резко бросила штурвал вправо, словно от этого зависела ее жизнь. Поздно. В тот же момент наше лобовое стекло залила струя горячего масла из двигателя, из под обтекателя повалил дым. Двигатель чихнул раз-другой и заглох, пропеллер замер. В кабине прозвучал гонг, будто закончился боксерский раунд. В поле прицела зажглась надпись: СБИТ. Стало тихо, лишь снаружи доносился свист ветра, да дым клубами вырывался из двигателя. Я обернулся и посмотрел назад. За нами тянулся черный хвост. Самолет, двойник того, что мы сбили, только раскрашенный в желто-оранжевую шахматную клеточку, с рокотом обгонял нас. До него было не более пятидесяти футов. Его пилот засмеялся и помахал нам рукой, радостно при этом улыбаясь. Альтернативная Лесли подняла стекло своего шлема и помахала в ответ. - У, проклятый Хиао, - проворчала она. - Ты у меня еще получишь! Самолет проплыл мимо, на его борту под кабиной выстроились в ряд знаки одержанных побед нарисованные чем-то блестящим, они вспыхивали на солнце. Затем он задрал нос и в меньшом развороте ушел вверх, навстречу нашему ведомому, коршуном пикирующему на него, чтобы отомстить. Через полминуты оба самолета, описывая круги друг вокруг друга, скрылись из вида. Огня в кабине нашего самолета не было, дыма тоже почти не осталось, да и пилот наш выглядел чересчур спокойным для того, кто только что проиграл битву. - Дельта Лидер, отзовись, - раздался голос из шлемофона, в тишине он прозвучал громко. - Твоя камера отключена! Я здесь вижу по лампочкам, что тебя сбили. Скажи, что это неправда! - Сожалею, тренер, - ответила женщина-пилот. - Где-то выигрываешь, где-то проигрываешь, черт побери! Меня сбил Хиао Хиен Пинг. - Извинения, оправдания... Скажешь их своим поклонникам. Я поставил двести долларов на то, что Линда Олбрайт будет сегодня в тройке лучших асов, и вот так пролетел! Где ты приземляешься? - Ближе всего Шанхай Три. Могу зайти на Второй, если хочешь. - Третий подходит. Я назначу тебе вылет назавтра с Шанхай Три. Позвонишь вечером, ладно! - О'кей, - и она добавила виновато. - Извини меня. Голос стал мягче. - Всех не победишь. Небо было замечательным, лишь несколько по-летнему пушистых облаков парили в нем. Запас высоты у нас был достаточный, до аэродрома хватит. Даже учитывая заглохший двигатель и потеки масла на переднем стекле, посадка будет нетрудной. Она коснулась переключателя радиодиапазонов. - Шанхай Три, - произнесла Линда в микрофон. - Дельта Лидер Соединенных Штатов, юг-десять высота пять. Сбит, прошу посадки. Диспетчеры ждали ее запроса. - Дельта Лидер, даю посадку под номером два в безмоторной части, полоса два восемь правая. Добро пожаловать в Шанхай... - Спасибо. - Она вздохнула, откинулась на спинку кресла. Я, наконец, осмелился нарушить тишину. - Привет, - сказал я. - Ты не могла бы объяснить нам, что здесь происходит? На ее месте я, наверное, так подскочил бы от испуга, что вылетел бы из самолета. Однако Линду Олбрайт мой вопрос, кажется, не удивил. Она ответила, вся охваченная злостью, не задумываясь над тем, кто спрашивает. - Целый день пошел насмарку, - резко выпалила она, стукнув кулаками по приборной панели. - Считается, что я самая что ни на есть суперзвезда, а я только что принесла нам потерю десяти очков в Международном Полуфинале! Плевать мне на ведомого, на всех мне наплевать, я больше никогда... Я буду смотреть, смотреть, смотреть ц еще смотреть - назад! - Она выдохлась и тут вдруг прислушалась к своим собственным словам, резко обернулась, чтобы посмотреть назад - на нас. - Вы кто? Мы рассказали ей, и к тому времени, как она зашла на посадку, она уже настолько освоилась с тем, что мы сказали, словно жители параллельных Вселенных появлялись у нее в гостях как минимум раз в несколько дней. У нее все не выходили из головы эти десять очков. - Здесь это спорт? - спросил я. - Вы превратили воздушный бой в технический вид спорта? - Да, это так и называется - Авиа-Игры, - ответила она мрачно. - Но это не игра, это большой бизнес! Как только ты становишься хоть сколько-нибудь пилотомпрофессионалом, как сразу попадаешь на большое телевидение. В прошлом году я сбила его в Синглс, сбила Хиао Хиен Пинта в двадцатишестиминутном бою, черт побори! А только что позволила ему меня слопать лишь потому, что не смотрела по сторонам, и вот теперь я - вчерашняя новость. - Она в сердцах ударила по рычажкам шасси, словно это могло изменить то, что уже произошло. - Колеса вышли и стали на замки, - произнесла она вяло. В бою смотреть по сторонам - это задача ведомого, но наш ведомый предупредил об опасности слишком поздно. Китайский истребитель вышел прямо со стороны солнца совершенно открыто, и в первом же заходе ее сбил. Мы спланировали на посадочную полосу, колеса мягко скрипнули по бетону, самолет покатился и остановился у красной линии прямо возле рулежной дорожки. Над ним склонились шеи телекамер. Мы находились не столько в аэропорту, сколько на огромном стадионе. По бокам пары посадочных полос стояли огромные трибуны. На них было не менее двухсот тысяч человек. На десяти огромных телеэкранах застыл наш истребитель в тот момент, когда он коснулся посадочной полосы. В отдалении, за красной линией, стояли еще два американских истребителя и тот китайский, которого сбила Линда. На каждом из самолетов, как и на нашем, была черная копоть, все брюхо от середины двигателя до хвоста вымазано маслом. Возле них трудились техники, вытирая их начисто, заменяя генераторы дыма и разбрызгиватели масла. Следует однако заметить, что те самолеты не украшала цепочка победных знаков, которые ставятся рядом с именем пилота, под кабиной. Репортеры и телеоператоры побежали в нашу сторону, чтобы взять интервью. - Терпеть этого не могу, - сказала нам Линда. - Сейчас по всему миру на Первом Военном Канале передают, что Линда Олбрайт была сбита сзади, как какой-то едва оперившийся сосунок. - Она вздохнула. - Ну, ладно. Держись красиво, Линда. Через какое-то мгновение маленький самолет оказался окружен плотным кольцом корреспондентов, телекамер, нацеленных на него, как объективы микроскопов на мошку. На огромных экранах появилось изображение альтернативной Лесли. Она открыла фонарь, сняла шлем, отбросила назад свои длинные темные волосы. Видно было, что она огорчена, недовольна собой. Нас на экранах не было. Первым к ней добрался диктор. - Американский ас Линда Олбрайт! - объявил он в свой микрофон. - Победитель в великолепной схватке с Ли Шенг-Тапок, но, к сожалению, жертва Хиао Хиен Пинта! Что вы можете сказать о своих сегодняшних боях, мисс Олбрайт? За красной линией стояла толпа фанатов, почти все в кепках и куртках с эмблемами их местных боевых эскадрилий, в основном китайских. Они заглядывали на видеомониторы, пытаясь поймать там себя рядом с изображением Линды Олбрайт. Как радушно принимали ее, героя сегодняшнего дня! Под ее изображением на экранах появилась надпись ЛИНДА ОЛЕРАЙТ, СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ No2, и ряд оценок 9.8 и 9.9. Она стала говорить, и аудитория притихла. - Отважный Хиао - один из самых великолепных игроков, достойных того, чтобы им гордиться, - сказала она, и громкоговорители разнесли ее слова по всему стадиону. - Моя рука раскрыта в знак уважения к смелости и мастерству вашего великого пилота! Соединенным Штатам Америки выпадет великая честь, если моей незначительной особе предоставится возможность снова встретиться с ним в небесных просторах вашей прекрасной страны. Толпа взорвалась одобрительными криками. Чтобы быть звездой Авиа-Игр, недостаточно было только уметь нажимать на гашетку. Диктор коснулся своих наушников, поспешно кивнул. - Благодарю вас, мисс Олбрайт, - сказал он. - Мы признательны вам за визит на Стадион Три, надеемся, вам понравится наш город, и мы желаем вам успехов в дальнейших раундах этих Международных Игр! - он повернулся к камере. - А сейчас мы перенесемся в Зону Четыре, где только что поднялся в воздух Юан Чинг Чи. Там разворачивается захватывающее сражение. На экранах возникла панорама неба. Три китайских истребителя строем шли наперерез восьми американским. По стадиону пронесся вздох тревоги и изумления. Все глаза были прикованы к этой картине. То ли эти трое были совершенно в себе уверены, толи им позарез нужны были очки и слава, но их храбрость завораживала и притягивала, как магнит. Съемка битвы велась как с камер, установленных на каждом истребителе, так и с целой сети специальных съемочных самолетов. Режиссеру, вероятно, приходилось выбирать не менее чем из двадцати картинок. С полосы одна за другой поднялись в воздух две группы по четыре китайских истребителя. Они полным ходом стали набирать высоту, стремясь поскорее присоединиться к сражению, чтобы изменить соотношение сил до того, как эта схватка в Зоне Четыре станет спортивной историей. Линда Олбрайт отстегнула привязные ремни и спустилась на землю, вся сверкая великолепием своего шелкового летного комбинезона цвета огня, который, словно трико танцовщицы, плотно облегал ее фигуру. Поверх него была синяя куртка с белыми звездами и шарф в красно-белую полоску. Нас окружили репортеры, желающие взять самое свежее, только-что-из-неба, интервью. Видно было, что летные тренировки научили ее не только высшему пилотажу и мастерству ведения боя, но также такту и вежливости. На каждый вопрос она давала неожиданный ответ, причем он был одновременно и искренним и убедительным. Когда вопросы корреспондентов кончились, ее окружила толпа людей, которые тоже хотели задать вопросы, получить автограф, они подсовывали ей программки на китайском языке с ее фотографией на всю страницу. - Если ее так принимают в чужой стране, когда она потерпела поражение, - сказала Лесли, - то что творится, когда она с победой возвращается домой, в свою страну? Полицейские освободили нам путь к лимузину, и через полчаса мы втроем были в тихой и спокойной обстановке. Из одного окна нашего номера был виден аэропортстадион, из другого - город, река и все остальное. Этот Шанхай был очень похож на тот, что остался в нашем мире, только больше, здания - выше и современнее. На экране телевизора мелькали повторы эпизодов Авиа-Игр и комментарии к ним. Линда Олбрайт выключила его, коснувшись пульта управления, затем рухнула на диван. - Что за день! - Как это произошло? - спросила Лесли. - Что привело.,. - Я нарушила собственное правило, - сказало в ответ ее альтернативное "я". - Всегда смотри назад, Хиао - чудесный пилот, у нас могла бы завязаться потрясающая битва, но... - Нет, - сказала моя жена. - Я имела в виду, как появились Игры? И почему? Что они для вас значат? - Вы ведь из другого мира, правда? - спросила Линда. - Из какого-то утопического, где нет соревнований, да? Из мира, где нет войн? Это же скука. - Нет, мы не из того мира, где нет войн, - ответил я, - и наш мир не скучный, - он глупый, идиотский. Тысячи людей погибают, миллионы. Наши политики нас запугивают, религии пытаются натравить друг на друга... Линда взбила подушку и улеглась поудобнее. - У нас тоже тысячи погибают, - сказала она с раздражением. - Как вы думаете, сколько раз я нюхнула пороху, пока стала профессионалом? Исток уж много, но такие дни, как сегодняшний, иногда бывают. В 1980 году американскую команду три дня подряд сбивали в полном составе! И можете представить, что творилось с нашими на суше и на море, когда они на, три дня лишились прикрытия с воздуха! Поляки... - она сделала руками движение вверх, покачала головой, - их невозможно было остановить, они разнесли нас в пух и прах. Три дивизии, триста тысяч игроков выбыли из соревнований! Всю американскую команду обратили в ноль! В процессе рассказа ее гнев на себя за сегодняшнее поражение несколько поутих. - Союзники у нас были неплохие, - продолжила она. - Но они сровняли с землей Советский Союз, уничтожили Японию, Израиль. Когда в конце концов они одержали победу над Канадой и выиграли Золотой Кубок, можете себе вообразить, что там было. Польша просто бурлила, вся страна словно с ума сошла. Они закупили собственный телеканал, чтобы отпраздновать эту победу! В ее голосе можно было уловить нотки гордости. - Ты не понимаешь, - сказала Лесли. - Наши войны - это не игры. Мы убиваем людей не на бумаге. В наших войнах они умирают по-настоящему. Искорки в ее глазах угасли. - У нас тоже это иногда случается, - ответила Линда. - В Авиа-Играх бывают аварии в воздухе. Англичане в Морских Играх в прошлом году потеряли корабль во время шторма, вся команда погибла. Но хуже всего в этом отношении Сухопутные Игры, там мощная, быстрая техника на дикой, открытой местности. По-моему, у них смелость берет верх над здравым смыслом, стоит лишь им оказаться перед телекамерой. Слишком много несчастных случаев... - Ты все еще не понимаешь, о чем говорит Лесли? - спросил я. - Бриошей реальной жизни все это чересчур серьезно. - Понятно, - подхватила она. - Всегда, когда пытаешься осуществить что-то, все становится очень серьезно! Мы вместе с Советским Союзом построили станцию на Марсе, в следующем году наша экспедиция достигнет Альфы Центавра, практически каждый ученый во все мире сейчас ею занят. Но индустрия с мультитриллионным оборотом не остановится из-за каких-то несчастных случаев. - Как до тебя можно достучаться, а? - сказала Лесли. - Мы говорим не о несчастных случаях, не об играх или соревнованиях, а о преднамеренном, продуманном массовом убийстве. Линда Олбрайт села на диване и ошарашено уставилась на нас. - О, Боже! - вдруг воскликнула она. - Вы имеете в виду войну?! - Для нее это было настолько невероятно, что даже не пришло ей в голову. Ее голос наполнился сочувствием, пониманием. - Простите? - сказала она. - Я и вообразить не могла... У нас тоже были войны много лет назад. Мировые войны, пока мы не осознали, что в следующей из них нам всем придет конец. - И что вы тогда сделали? Как вам удалось остановиться? - Мы не остановились. Мы изменились. Она улыбнулась, припоминая. - Все началось с японцев и их автомобилей. Тридцать лет назад компания Мацумото приняла участие в американских соревнованиях по высшему пилотажу. Они установили в спортивный самолет автомобильный двигатель фирмы Сандай, в крыльях разместили миниатюрные кинокамеры и отсняли весьма интересный материал. А затем все это превратилось в первые коммерческие соревнования под эгидой Сандай Драйв. В тому времени, как завершились четвертые, объем экспорта фирмы Сандай невообразимо вырос. - Это изменило мир? - Да, постепенно. На сцене появился Гордон Бремер, организатор авиационных шоу. Он подал идею установить в спортивные самолеты микро-телекамеры и лазерные имитаторы пушек, разработал и сформулировал правила, установил большие призы для пилотов, участвующих в воздушных боях. Где-то около месяца эта идея существовала в виде местных шоу-выступлений, а затем вдруг воздушные бои стали новым видом спорта, превосходящим по зрелищнести все, что доселе было известно. Это блестящие выступления целых команд, это приемы каратэ, элементы шахмат, битвы на мечах, футбола, и все это в трехмерном пространстве, на бешеной скорости под рев моторов и свист ветра, когда риска и опасностей больше, чем в самом аду. Ее глаза вновь засветились. То, что привело Линду Олбрайт в спорт, жило в ней по-прежнему, невзирая на все мастерство, которого она достигла. - При помощи этих камер зритель сам словно оказывался в кабине пилота, это производит неизгладимое впечатление! Каждую неделю это были Кентукки Дерби, Индианаполис Пятьдесят и Супер Баул вместе взятые. Когда Бремер стал транслировать свое шоу на всю страну, он с тем же успехом мог бы поднести спичку к фитилю порохового погреба. Тут же воздушные бои стали вторым по величине телевизионным спортом в Америке, затем первым, а затем американские Авиа-Игры распространились через спутники по всему миру. Все произошло молниеносно! - Деньги, - сказала Лесли. - Да, представьте себе, и деньги! Сначала города покупали право выставлять в Авиа-Играх свои команды, затем по результатам отборочных соревнований стали формироваться национальные команды. Затем - вот тут-то все реально и изменилось - начались международные состязания - что-то вроде профессиональной АвиаОлимпиады. Два миллиарда зрителей семь дней кряду не отходили от своих экранов, а в это время представители всех стран, которые были способны построить самолет, рубились в воздухе как сумасшедшие. Только вообразите себе доход от рекламы при аудитории такой величины! Некоторые страны только за счет дохода от этих первых соревнований расплатились со своим национальным долгом. Мы замерли, слушая, словно нас околдовали. - Все это произошло так быстро, что даже не верится. Каждый городок, где был свой аэропорт и пара-тройка самолетов, пытался организовать свою любительскую команду. Большие города... - за несколько лет подростки-оборванцы превращались в спортивных героев. Если ты был уверен, что ты быстрый, сообразительный и смелый, если ты не имел ничего против того, чтобы стать телезвездой международного уровня, ты мог заработать больше денег, чем могли мечтать даже президенты. Тем временем начался отток асов из Воздушных Сил. Когда подходил к концу срок службы, они увольнялись и переходили в Игры. Конечно же, добровольцы в армию не шли. Кому захочется быть низкооплачиваемым офицером, жить по уставу на какой-то Бог знает где находящейся авиабазе, сидеть целыми днями в тренажерах, которые скорее перегружают нервную систему, чем создают чувство полета, летать на огромных смертоносных самолетах, где удовольствия от полета не ощутишь, и где единственное, в чем можно быть уверенными - это что тебя одним из первых убьют, если начнется война? - Думаю, немногим! Разумеется, подумал я. Если бы, когда я был мальчишкой, существовали гражданские авиаотряды, если бы была возможность вкусить скорость и великолепие полета каким-нибудь иным способом, кроме службы в армии, молодой Ричард ни за что не пошел бы туда, - это было бы все равно, что добровольно пойти в тюрьму. - Но почему, несмотря на все эти деньги, вы все еще летаете на винтовых самолетах? - спросил я. - У вас двигатели на сколько, где-то на шестьсот лошадиных сил? Почему реактивная авиация в этом не участвует? - Девятьсот лошадиных сил, - ответила Линда. - Реактивные самолеты оказались неинтересными. У них скорость сближения вдвое превышает скорость звука. короткая битва длится вообще полсекунды, длинная - до тридцати секунд, причем большую часть этого времени самолеты находятся вне зоны видимости. Моргнул глазом - и все пропустил. После того, как первая волна новизны схлынула, зрители очень быстро устали от реактивных истребителей. Не очень-то тут поболеешь за какого-то университетского технаря, который несется на сверхзвуковом компьютере с крыльями. - Понятно, что пилоты нашли в Играх, - сказала Лесли. - А как насчет сухопутных войск и флота? - Они тоже решили не слишком отставать. В Европе было такое количество танков, что сухопутное командование подумало, почему бы не установить на некоторых из них телекамеры и не заработать на этом железе немного денег? Ну и флот, разумеется, не захотел остаться за бортом. Они сразу же взялись за дело масштабно, снабдили корабли лазерными пушками, и в первый же год провели двухнедельные Морские Игры на кубок Америки. Все это получило у них название Игры в Третью Мировую Войну. Но у военных все это выглядело медленно и неинтересно. В мире телевидения не одержишь победу, когда у тебя лишь пешки, которые сами думать не способны, и машины, которые не работают, на телевидении нужны выстрелы и попадания, приносящие очки. Тогда возникли частные корпорации, появились гражданские команды для Сухопутных и Морских Игр. Они были легче на подъем, быстрее, сообразительнее. Военных вообще вытеснили из сферы Игр. И теперь уже солдат, танкистов, капитанов было не удержать в армии, когда деньги и слава перешли к невоенным боевым командам. На телефоне замигали лампочки. Она так увлеклась рассказом об Играх этим двоим с планеты-бойни, что не обратила на них внимания. - Теперь все были так заняты тренировками, планами, подготовкой к Играм, что уже никто и не думал о настоящей войне. Какой смысл готовиться к сражениям, которые когда-то там могут случиться, а могут и не случиться, если можно прямо сейчас получить удовольствие от боев, да еще заработать на этом деньги! - И что, армия осталась без работы? - спросил я в шутку. - Что-то вроде того, их к этому вынудили. Правительства еще пару лет по привычке выделяли на армию средства, но потом налоговые реформы просто положили этому конец. - И армия погибла? - спросил я. - Слава Богу! - Да нет, - Линда засмеялась. - Люди спасли ее. - Люди что? - переспросила Лесли. - О, поймите меня правильно, - стала объяснять Линда. - Мы любили военных. Каждый год, когда я заполняю налоговую декларацию, я обязательно ставлю птичку в маленький квадратик против них на бланке, выделяя им тем самым средства. Дело в том, что они изменились! Во-первых, они стали гораздо менее тяжеловесными, избавились от бюрократии и коррупции и перестали выбрасывать тонны денег на ветер. Они поняли, что у них есть лишь один шанс выжить, и он заключается в том, чтобы заняться деятельностью, которой в Играх заниматься не приходится, причем заняться этим полноценно, качественно. Это должна была быть опасная, увлекательная работа, работа, требующая усилий всей нации. И она нашлась: создание космических колоний. Через десять лет у нас появилась действующая станция на Марсе, а теперь мы на пути к Альфе Центавра. В этом что-то есть, - подумал я. - Раньше мне в голову не приходило, что существует еще какая-нибудь альтернатива войне, кроме как всеобщий мир. Оказывается, я ошибался. - Это могло бы получиться! - сказал я Лесли. - Это и получилось, - ответила она. - Здесь это получилось. - Конечно! - подхватила Линда. - Есть еще и другая сторона - влияние на экономику. Когда появились Игры, появилась острая необходимость в высококлассных специалистах: механиках, инженерах, пилотах, стратегах и тактиках, в группах наземного обслуживания... деньги здесь просто невероятные. Я не знаю, сколько получает обслуживающий персонал, но хороший игрок может заработать миллионы. Кроме основной платы, это еще премии за победы,. за каждого новичка, которого ты найдешь и обучишь... Словом, денег у нас больше, чем можно потратить. Опасностей как раз хватает, чтобы чувствовать себя счастливым - иногда их даже несколько больше, чем нужно. Особенно в первом раунде, когда в одном видеосюжете участвуют сорок восемь самолетов, тут уж держи ухо востро... Со стороны двери раздался мелодичный звонок. - На такую важную персону, как я, всегда найдется кто-нибудь из прессы, - сказала она, направившись к двери. - Ну и конечно же, незачем гадать, кто победит в следующей мировой войне, любой может включить свой телевизор двадцать первого июня и сам все увидеть. Многие, разумеется, делают ставки на фаворитов. Поэтому иногда чувствуешь себя беговой лошадью на скачках Извините, я сейчас. - Она открыла дверь. Мужчину было почти не видно за огромным букетом весенних цветов. - Бедняжка, - послышался его голос, - не побыть ли нам с тобой вместе сегодня вечером? - Крое! Она бросилась ему на шею. В рамке двери оказались две фигуры в сверкающих летных комбинезонах, словно бабочки, купающиеся в цветах. Я посмотрел на Лесли, и беззвучно спросил, не пора ли нам. Ее альтернативное "я" вряд ли будет удобно чувствовать себя, беседуя с людьми, которых ее друг не видит. Но когда я снова обернулся к двери, я понял, что никаких проблем не будет. Мужчиной был я. - Солнышко, что ты делаешь здесь? - спросила Линда. - Ты же должен был быть в Тайней, у тебя ведь вылет в третью смену из Тайней! Мужчина пожал плечами, посмотрел на носок своего летного ботинка, коснулся им ковра. - Но там была большая битва, Линда! - сказал он. У нее рот открылся от удивления. - Ты был сбит? - Только поврежден. Лидер вашей эскадрильи - удивительный пилот. - Он сделал паузу, наслаждаясь ее изумлением, потом рассмеялся. - Хотя, не такой уж и удивительный. Он забыл, что белый дым - это не черный дым. Я уже заходил на вынужденную посадку, выпустил шасси и закрылки, и вдруг на полной скорости сделал мертвую петлю, он оказался в моем прицеле, и я достал его! Повезло, но режиссер сказал, что на экране смотрелось великолепно. Все сражение длилось двадцать две минуты! К тому времени Тайней остался далеко позади, поэтому я вызвал Шанхай Три. Еще даже не приземлившись, я увидел твой самолет, черный от копоти, как овца! Ну и когда все мои интервью закончились, я подумал, что мою жену нужно немножко утешить... Тут он обвел взглядом комнату, увидел нас, снова повернулся к Линде. - А! Пресса. Прошу прощения. Мне оставить вас на некоторое время? - Это не корреспонденты, - сказэла она, глядя ему в лицо. -Затем, обращаясь к нам: - Ричард и Лесли, это мой муж Кржиштоф Собески, польский Ас Номер Один... Мужчина был чуть пониже меня, его волосы были несколько светлее, а брови гуще, чем мои. Его красно-белую куртку украшала надпись "Первая эскадрилья - Польская Команда по Воздушному Бою". Не считая этого, я мог с тем же успехом смотреть на свое собственное отражение в зеркале, которое с удивлением взирало на меня. Мы поздоровались и Линда как могла объяснила, кто мы и откуда. - Я понял, - сказал он, с трудом принимая нас, только потому, что это сделала его жена. - То место, откуда вы прибыли, оно похоже на наш мир? - Нет, - сказал я. - У нас сложилось такое впечатление, что ваш мир построен вокруг игр. Словно ваша планета - это большой аттракцион, что-то вроде огромного карнавала. Нам это кажется несколько странным. - Вы только что сказали, что ваш мир построен вокруг войны, настоящей войны, преднамеренного, продуманного массового убийства, что ваша планета катится к самоубийству, - сказала Линда. - Разве это не странно? - Вам это кажется аттракционом, - пустился объяснять ее муж, - но у нас здесь мир, есть много работы, мы процветаем. Даже военная промышленность пережидает подъем; только пушки на самолетах, кораблях и танках у нас не боевые. Вместо этого на них стоят лазерные имитаторы и холостые заряды для создания огня. Зачем воевать, убивая просто так друг друга, если все эти бои можно снять, показать по телевизору, и за счет этого жить по-королевски? Какой смысл гибнуть в настоящем бою, лишь один раз? Разве актеры умирают на съемках лишь одного фильма? Игры - это огромная индустрия. Некоторые говорят, что Игры ни к чему хорошему не ведут, но нам кажется, уж лучше играть в Игры, чем... как это сказать... уничтожать самих себя. Он подвел свою жену к дивану, взял ее за руку и продолжил. - Кроме того, Линда не сказала, как легко живется, когда не нужно кого-нибудь ненавидеть! Сегодня я узнал, . что мою жену сбил китайский пилот. Стану ли я сходить с ума от ненависти к нему, ко всем китайцам, к самой жизни? Мне просто не хотелол бы быть на его месте, когда в следующий раз моя Линда настигнет его в небе. Она - Американский Ас Номер Два! - Он посмотрел на нее, увидел, как она нахмурилась. - Надо полагать, она вам этого не сказала? - Мой номер будет последним, если я не буду глядеть по сторонам, - сказала она. - Никогда так глупо себя не чувствовала, Крис. Никогда не чувствовала себя так... прежде, чем я успела понять, в чем дело, прозвучал сигнал, что я сбита, и заглох двигатель. И тут же рядом проносится Хиао и заливается смехом... Лампочки, которые поначалу мигали на телефонах изредка, стали мигать чаще, настойчивее. Наконец аппараты зазвонили - обрушилась целая лавина звонков. Звонили продюсеры, режиссеры, официальные представители команд, представители городских властей, прессы, телевидения. Если бы эти двое жили в наше время и в нашем мире, мы бы решили, что они - рок-звезды, совершающие турне. Столько всего можно было бы у них еще спросить, - подумал я, - но им надо еще обсудить завтрашнюю стратегию со своими тренерами, поговорить друг с другом, поспать, наконец. Мы с Лесли поднялись и молча помахали им на прощание. Оба они разговаривали по телефону. Линда прикрыла свой микрофон рукой. - Не уходите! Мы уже через минутку... Крис тоже прикрыл свой микрофон. - Подождите! Мы можем вместе пообедать! Останьтесь, пожалуйста! - Спасибо, но нам пора, - сказала Лесли. - Вы и так уделили нам чересчур много времени. - Счастливой посадки вам обоим, - добавил я. - И мисс Олбрайт, давайте с сегодняшнего дня будем оглядываться назад. 0'кей? Линда Олбрайт покраснела, закрыла лицо руками, и их мир исчез. Поднявшись снова в воздух, мы продолжили наш разговор, восхищаясь Линдой, Крисом и их временем, которое представилось нам великой альтернативой нашему времени. Ведь постоянная война и подготовка к войне, казалось, замкнули наш земной мир в мрачном технократическом средневековье. - У нас еще есть надежда! - сказал я. - Но какой контраст! - воскликнула Лесли. - Невольно замечаешь, как много мы растрачиваем на страх, подозрительность и вражду! - Интересно, много ли существует здесь, под нами, других миров, где люда живут так же творчески, как они? - спросил я. - Каких миров больше, таких, как у нас, или таких, как у них? - Может быть, они все здесь такие же творческие! Давай приземлимся еще раз! Солнце над головой представляло собой сферу мягкого медно-красного сияния в фиолетовом небе. Оно было раза в два больше, чем наше Солнце, но не такое яркое. Планета располагалась ближе к звезде, но при этом было не теплее, чем на Земле. Вся панорама отсвечивала слабым золотым сиянием. В воздухе едва заметно ощущался запах ванилина. Мы стояли на склоне холма, где лес переходил в луг, и спиральная галактика крохотных серебристых цветков сверкала вокруг нас. С одной стороны от нас вдали простирался океан, почти такой же темный, как небо, и алмазная река мерцала по пути к нему. По другую сторону до самого горизонта тянулась обширная "равнина, по которой были разбросаны необитаемые холмы и долины. Все было пустынным и спокойным. Мы словно вернулись в Эдем. С первого взгляда у меня создалось впечатление, что мы высадились на планету, нетронутую цивилизацией. Или, может быть, люди здесь превратились в цветы? - Это... это похоже на "Звездные путешествия", - сказала Лесли. Чужое небо, красивая чужая земля. - Вокруг ни души, - отметил я. - Что нам делать на этой пустынной планете? - Это не может быть необитаемая планета. Ведь здесь где-то должны быть мы. Я посмотрел более внимательно и понял, что был не прав. Далеко за естественным пейзажем слабо виднелось что-то похожее на шахматные доски. Это были едва заметные очертания городских кварталов, проспектов и улиц. Казалось, что можно разглядеть скоростные трассы, по которым когда-то ездили машины, впоследствии растаявшие в воздухе. Моя интуиция редко подводит меня. - Я знаю, что случилось. Мы находимся в районе Лос-Анджелеса, только опоздали на тысячу лет! Смотри! Вон там когда-то была Санта-Моника, а там Беверли-Хиллз. Цивилизации пришел конец! - Возможно, - ответила она. - Но над Лос-Анжелесом никогда не было такого неба, правда? И двух лун? - Она указала мне на них. Вдали над горами довольно отчетливо виднелись одна красная луна и одна желтая. Они были не такими большими, как земная Луна, и возвышались в небе одна над другой. - Да, - сказал я, соглашаясь с Лесли. - Это не Лос-Анджелес. Это "Звездные путешествия". Мы заметили какое-то движение в лесу недалеко от нас. - Смотри! Среди деревьев показался леопард, он двигался в нашу сторону, и его шерсть с отчетливыми белыми пятнами была цвета солнца на закате. Я подумал, что это леопард, потому что на шкуре зверя были пятна, хотя по размеру он был больше похож на тигра. Он передвигался каким-то странным хромающим шагом, с трудом поднимаясь на пригорок, и мы слышали его Тяжелое дыхание, когда он приблизился к нам. Он никак не может увидеть или напасть на нас, говорил я себе. Он не выглядел голодным, хотя, глядя на тигра, трудно сказать, что у него на уме. - Ричи, он ранен! Эта странная походка была вызвана тем, что какая-то ужасная сила обрушилась на животное, а не тем, что это было существо другой планеты. В золотистых глазах застыло страдание, но животное тяжело передвигалось вперед. Казалось, что его жизнь зависит от того, удастся ли ему пересечь поляну и углубиться в лес позади нас. Мы бросились на помощь, хотя я не знал, что мы могли бы сделать, даже если бы были здесь в телесном облике. Вблизи животное оказалось громадным. Гигантская кошка была высотой с Лесли и весила, должно быть, не меньше тонны. В ее дыхании мы слышали начинающуюся агонию, и поняли, что ей осталось жить совсем недолго. Запекшаяся и почти уже высохшая кровь была видна на лопатках и на боках животного. И вот сено упало, проползло несколько шагов вперед и снова растянулось среди серебристых цветов. В последние минуты своей жизни, думал я, почему оно так отчаянно стремится добраться до тех деревьев? - Ричи, что мы можем сделать? Мы же не можем просто так стоять и даже не попытаться помочь! - В ее глазах была видна боль. - Ведь должна же быть какая-то возможность... Лесли склонилась над огромной головой, протянула руки, чтобы приласкать умирающее животное, успокоить его, но они прошли сквозь его шерсть. Животное тоже не могло ощутить ее прикосновения. - Не беспокойся, дорогая, - сказал я. - Тигры выбирают себе судьбы точно так же, как и мы. Смерть - это не конец их жизни, так же, как и для нас... "Все это верно", думал я, но как слабо это утешает. - Нет! Мы не могли оказаться здесь и видеть, как это прекрасное... как оно умирает. Ричи, нет! Гигантское животное, дрожало в траве. Дорогая моя, - думал я, прижимая ее к себе, - для этого есть причина. Для всего есть причина. МЫ просто не ! знаем, что здесь сейчас происходит. Голос, который донесся с опушки леса, был приятен, как солнечный свет. Однако он прозвучал у нас за спиной неожиданно, как удар грома. -Тйин! Мы быстро повернулись, чтобы посмотреть. На краю цветочной поляны стояла женщина. Поначалу я подумал, что это Пай, но ее кожа была светлее, а легкие, как кленовые листья волосы были длиннее, чем у нашего гида. И все же, она казалась сестрой нашего "я" из этого мира в той же мере, в какой выглядела сестрой моей жены: то же плавное очертание щеки, та же заостренная линия подбородка. Ее платье было ярко-зеленого цвета, а поверх него была надета мантия темно-изумрудного цвета, которая почти касалась земли. Мы видели, как она подбежала к раненому животному. Громадное существо зашевелилось, подняло над цветами голову и прорычало в последний раз своим надломленным голосом. Женщина приблизилась к нему в мелькающей зелени своей одежды, без. страха склонилась перед ним и нежно прикоснулась к нему руками, которые выглядели крошечными на огромной морде зверя. - А сейчас поднимайся... - прошептала она. Оно послушно сделало несколько попыток, но лапы лишь загребали воздух. - Боюсь, что оно серьезно ранено, мадам, - сказал я. - Едва ли вы сможете ему помочь... Она не слышала меня. С закрытыми глазами она сконцентрировала всю свою любовь на теле зверя и легонько ударила его рукой. Затем она быстро открыла глаза и заговорила: - Тйин! Малышка, поднимайся! Снова зарычав, тигр вскочил на ноги так быстро, что вокруг него в воздух полетела трава. Он глубоко вздохнул, возвышаясь над женщиной среди цветов. Она встала в полный рост, положила руки на шею животного, прикоснулась к его ранам и разгладила шерсть на лопатках. - Глупый котенок, Тйин, - сказала она. - Куда ты смотрела? Твое время умереть еще не пришло! Запекшаяся кровь пропала, когда она смахнула ее, как пыль со шкуры экзотической раскраски. Громадное создание посмотрело вниз на женщину, на мгновение закрыло глаза и уткнулось мордой в ее плечо. - Я бы посоветовала тебе еще пожить некоторое время, - сказала женщина, - что же будет с твоими голодными малышами, а? Ну, давай, иди куда тебе нужно. Мы услышали рев, похожий на рев дракона, который не желал уходить. - Иди! И будь осторожна на скалах, Тйин, - сказала она. - Ты ведь не горный козел! Гигант покачал в ответ головой, встряхнулся и убежал прочь легкими, грандиозными прыжками. Зверь пересек поляну, тени замелькали среда деревьев, и он пропал из виду. Женщина смотрела ему вслед, пока он не скрылся, а затем повернулась к нам, как ни в чем ни бывало. - Она любит высоту, - промолвила женщина, как бы оправдывая безрассудство животного. - Просто сходит с ума от высоты и не понимает, что не каждая скала может выдержать ее вес. - Что ты с ней сделала? - спросила Лесли. - Мы думали... казалось, что нет уже никакой надежды, и мы думали... Женщина повернулась и направилась в сторону вершины холма, приглашая нас взмахом руки следовать за ней. - Исцелить животных можно очень быстро, - сказала она, - но иногда для того, чтобы им помочь, нужно немножко любви. С Тйин мы знакомы уже давно. - Мы с тобой, должно быть, тоже старые друзья, - сказал я, - если ты можешь видеть нас. Кто ты? Она пристально взглянула на нас, пока мы следовали за ней. У нее было великолепное лицо, а глаза еще более темного, чем мантия зеленого цвета, просветили каждого из нас на один миг, как лазер, заметно переводя взгляд слева направо несколько раз, она быстро читала наши души. Сколько разума в этих глазах! И никакого притворства, полная открытость. Затем она улыбнулась, будто внезапно поняла что-то. - Лесли и Ричард! - сказала она. - Я - Машара! Откуда она могла знать нас? Где мы раньше встречались? Что она делала в этом месте, и что для нее значит это место? Вопросы окружили меня со всех сторон. Какая невидимая цивилизация живет здесь? Чем руководствуются в жизни здешние люди? Кто эта женщина? - Я - это вы в этом измерении, - сказала она, будто услышав мои мысли. - Те, кто знает вас здесь, называют вас Машарой. - Какое это измерение? - спросила Лесли. - Где мы? Когда...? Она засмеялась. - У меня тоже есть к вам вопросы. Идемте. Сразу за опушкой леса мы увидели домик, который был размером не больше, чем горная хижина. Он был сложен из камней без раствора. Камни были так обработаны и подогнаны, что не было ни одной щели, куда бы поместился краешек игральной карты. В окнах не было стекол, дверь тоже отсутствовала. Целое семейство толстых нелетающих птиц прошагало одной вереницей через двор. Пушистый зверек с разноцветными полосками шерсти на хвосте и хищной мордочкой лежал, развалившись на ветке дерева. Он открыл глаза на мгновение, пока мы проходили мимо, а затем снова закрыл их и погрузился в сон. Машара пригласила нас войти, ступив первой в дверной проем. Внутри возле окна на подстилке из листьев и соломы дремал зверек цвета летних облаков, который был похож на молодого гуанако. Наше появление заставило его повернуть уши в нашу сторону, но не вызвало у него столь сильного интереса, чтобы он встал на ноги. В маленьком домике не было ни печи, ни кладовой, ни кровати. Казалось, что тот, кто живет здесь, не ест и не спит. Однако домик был наполнен уютом и казался вполне безопасным. Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что Машара - добрая лесная колдунья. Она усадила нас на скамью у стола, который стоял перед большим окном. Из него открывалась широкая панорама леса, луга и долины. - Я живу в пространстве-времени, которое существует параллельное вашим, - сказала женщина, - вы ведь знаете, что это значит. Другая планета, другое солнце, другая галактика, другая вселенная, но то же самое сейчас. - Машара, правда ли, что когда-то давно на этой планете произошло нечто ужасное? - спросила Лесли. Я понял, что она имеет в виду. Эти следы на земле, эта необитаемая планета. Может, Машара - последний представитель цивилизации, которая когда-то процветала здесь? - Вы тоже помните об этом! - вскрикнула та, кто была нашим другим "я". - Но разве это плохо, если цивилизация, которая разрушила все на этой планете от морского дна до стратосферы... разве это так ужасно, если такая цивилизация исчезает? Разве это плохо, когда планета излечивает себя? Впервые я почувствовал себя неуверенно в этих местах, воображая себе, какими должно быть были последние дни этой цивилизации, когда везде кружилась и убивала смерть. - А разве хорошо, если погибает что-то живое? - спросил я. - Не погибает, - ответила она через мгновение, - а видоизменяется. Здесь жили те ваши воплощения, которые избрали бывшее тут общество. Были также другие воплощения в других мирах, которые протестовали против него и делали все от них зависящее, чтобы изменить судьбу цивилизации в лучшую сторону. В одних вселенных вы победили, в других потерпели поражение, но везде чему-то научились. - Но планета ожила, - сказала Лесли, - посмотрите на нее! Реки, деревья, цветы... она прекрасна! - Планета ожила, но люди - нет. - Сказала Машара, глядя вдаль. В словах этой женщины совсем не чувствовалось личной заинтересованности. Они были редкими, но не осуждающими. Она просто говорила правду о том, что здесь произошло. Зверек поднялся на ножки и неторопливым легким шагом вышел наружу. - Эволюция дала в распоряжение цивилизации эту планету. Через сотни тысяч лет люди восстали против эволюции, стали разрушать, а не созидать, паразитировать, а не исцелять. Поэтому эволюция взяла обратно свой дар и положила конец цивилизации, спасая планету от разума и передавая ее на попечение любви. - Это... - сказала Лесли, - это твоя работа, Машара? Спасать планеты? Она кивнула. - Спасать эту планету. Для нее я - это терпение и защита, сострадание и понимание. Я воплощаю в себе все высшие идеалы, которые люди древности находили в себе. Здесь процветала когда-то прекрасная во многих отношениях культура и великолепное общество, но они в конце концов пали жертвой собственной жадности и недальновидности. Люди превратили леса в пустыни. Искромсали тело планеты шахтами, завалили ее отходами, отравили воздух и океан, засорили почву радиацией и ядами. У них были миллионы миллионов шансов для того, чтоб измениться, но они не сделали этого. Из земли они выкапывали изобилие для немногих, тяжкий труд для остальных и могилы для своих детей. В конце концов дети не согласились с этим, но когда это случилось, было уже слишком поздно. - Как могла целая цивилизация быть такой слепой? - спросил я. - И то, что ты сейчас делаешь... Ты знаешь ответ? Она повернулась ко мне. Эти была непобедимая любовь. - Я не знаю ответа, Ричард, - сказала она. - Я - это и есть ответ. Некоторое время мы молчали. Край солнечного диска коснулся горизонта, но до наступления темноты было еще далеко. - А что случилось с остальными? - спросила Лесли. - В последние годы, когда они поняли, что уже слишком поздно что-либо менять, они создали в своих лабораториях нас, - суперкомпьютеры на сверхпроводниках. Они научили нас восстанавливать планету и выпустили нас из лабораторий, чтобы мы работали на воздухе, которым они больше не могли дышать. Последним их действием, за которое планета простила им все их грехи, было предоставление в наше распоряжение их герметических лабораторий, чтобы спасти в них тех диких животных, которые еще не исчезли. Люди называли нас работниками по восстановлению планеты. Они попрощались с нами, благословили нас и ушли все вместе в те ядовитые места, где когда-то были леса. - Она опустила глаза. - И теперь их больше нет. Мы вслушивались в эхо ее слов и думали о том, какое одиночество и отчаяние выпало, должно быть, на долю этой женщины. Она говорила обо всем этом с такой потрясающей легкостью. - Машара, - спросил я, - они создали тебя? Ты - компьютер? Прекрасное лицо повернулось ко мне. - Меня можно описать как компьютер, - ответила она. - Но ведь и тебя тоже можно так представить. Когда я спрашивал у нее, я почувствовал, что тот великолепный образ, который у меня уже успел сложиться, был частично разрушен. - Ты... - сказал я. - Машара, ты живая? - Почему тебе это кажется невозможным? - спросила она. - Имеет ли значение, на какой структуре основывается проявление человечности, создана ли она из атомов углерода или из атомов кремния и галлия? Разве человеком рождаются? - Конечно! Самые ничтожные... даже разрушители, даже убийцы - все они люди, - запротестовал я. - Нам они могут не нравиться, но все же это люди. Она отрицательно покачала головой. - Человек - это выражение жизни, излучающее свет и любовь во всех измерениях, в которых он оказывается, в каком бы виде он там ни присутствовал. Человечность - это не физическая характеристика, Ричард. Это духовная цель. Это не то, что нам дается, а то, чего мы должны достичь. Мне эта мысль показалась восхитительной, особенно если принять во внимание, что я услышал ее на месте великой трагедии. Как я ни старался увидеть в Машаре машину, компьютер, вещь, я не мог этого сделать. Было ясно, что ее жизнь определялась не химией соединений тела, а глубиной ее любви. - Мне кажется, что я привык считать всех людей человечными, - сказал я. - Возможно, тебе следует изменить свое мнение, - сказала она. Моя любопытствующая часть уставилась на эту женщину, рассматривая ее сквозь призму ее нового названия. Суперкомпьютер! Я должен был испытать ее. - Сколько получиться, если тринадцать тысяч двести девяносто семь разделить на две целых и тридцать два миллиона триста семьдесят тысяч одну стомиллионную, возведенные в квадрат? - Тебе нужно это знать? Я кивнул. Она вздохнула. - Две тысячи четыреста шестьдесят два, запятая, четыре, ноль, семь, четыре, ноль, два, пять, восемь, четыре, восемь, два, восемь, ноль, шесть, три, девять, восемь, один... Сколько тебе нужно десятичных цифр? - Поразительно! - воскликнул я. - Откуда ты знаешь, что я не выдумала это все? - спокойно спросила она. - Извини меня. Это бы было просто... ты выглядишь такой... - Хочешь окончательной проверки? - спросила она. - Ричард, - предусмотрительно сказала Лесли. Женщина с благодарностью взглянула на мою жену. - Ты знаешь, что является окончательной проверкой на человечность, Ричард? - Нет, не знаю. Ведь никогда нельзя точно сказать... - Ответишь мне на один вопрос? - Конечно. Она смотрела прямо мне в глаза. Это была добрая лесная фея, которая не боится ничего, что должно случиться в будущем. - Скажи мне, - попросила она, - как бы ты себя чувствовал, если бы я умерла, прямо сейчас? Лесли судорожно вздохнула. Я вскочил на ноги. - Не надо! Меня внезапно, как резкий удар ножом, пронзил ужас, что высшая форма любви, которой наделена наша параллельная сущность из этого Мира, может быть такой самоубийственной. Неужели она хочет, чтобы мы чувствовали себя виноватыми л ее уходе из жизни? - Машара, не надо! Она упала легко, как цветок, и лежала неподвижно, спокойно, как неживая. Ее прекрасные зеленые глаза стали совсем безжизненными. Лесли бросилась к ней. Призрак человека так же нежно обнял призрак компьютера, как добрая колдунья совсем недавно обнимала громадную кошку, которую она любила. - А как бы ты чувствовала себя, Машара, - спросила Лесли, - если бы Тйин и ее детеныши, леса, море, и планета, которую доверили твоей любви, умерли вместе с тобой? Неужели ты не уважаешь другие жизни так, как мы уважаем твою? Очень медленно жизнь вернулась к ней. Прекрасная Машара зашевелилась и повернула лицо, чтобы посмотреть на свою сестру из другого времени. Они были подобны двум зеркалам, поставленным друг против друга. Одни и те же великие ценности сияли в различных мирах. - Я люблю вас, - сказала Машара, медленно садясь и поворачиваясь в нашу сторону. - Не думайте, что... что я не забочусь... Грустная улыбка пробежала по лицу Лесли. - Как мы можем видеть твою планету и думать, что ты не заботишься? Как мы можем любить нашу собственную Землю, не любя тебя, дорогая попечительница? - Вам пора, - сказала Машара, закрывая глаза. Затем она прошептала: - Вы запомните нашу встречу? Я взял руку своей жены и кивнул в ответ. - Первые цветы, которые мы будем отныне сажать в каждом году, первые деревья, - сказала Лесли, - мы будем сажать для Машары. Зверек-гуанако мягко подошел к дверному проему, навострил уши, а темные глазки и бархатный носик тянулись к женщине, которая для него означала дом. Последним, что мы видели, было то, как добрая лесная колдунья обняла своими руками его шейку, отвечая ему любовью на любовь. Маленький домик растаял в фонтане брызг и солнечного света. Ворчун снова свободно устремился ввысь над рисунками на поверхности воды. - Какая прекрасная душа, - сказал я. - Подумать только, одно из самых дорогих для нас человеческих существ, которых мы когда-либо знали, - это компьютер!