http://www.rufs.ru/abs

http://hristus.narod.ru/christus_biblioteka.html

Эта история началась с того, что в самый разгар рабочего

дня, когда я потел над очередной рекламацией в адрес

китежградского завода маготехники, у меня в кабинете объявился

мой друг Эдик Амперян. Как человек вежливый и воспитанный, он

не возник прямо на колченогом стуле для посетителей, не

ввалился нагло через стену, и не ворвался в открытую форточку в

обличье булыжника, пущенного из катапульты. В большинстве мои

друзья постоянно куда-то спешили, что-то не успевали, где-то

опаздывали, а потому возникали, вламывались и врывались с

совершенной непринужденностью, пренебрегая обыкновенными

коммуникациями. Эдик был не из таких: он скромно вошел в

дверь. Он даже предварительно постучал, но у меня не было

времени ответить. Он остановился передо мной, поздоровался и

спросил:

- Тебе все еще нужен черный ящик?

- Ящик? - пробормотал я не в силах оторваться от

рекламации.

- Как тебе сказать? Какой, собственно ящик?

- ?!

- Кажется, я мешаю, - осторожно сказал вежливый Эдик. -

ты меня извини, но меня послал шеф... Дело в том, что через час

будет произведен запуск лифта новой системы за пределы

тринадцатого этажа. Нам предлагают воспользоваться. - мой мозг

был все еще окутан ядовитыми парами рекламационной фразеологии,

и поэтому я только тупо проговорил:

- Какой лифт должен быть отгружен в наш адрес еще

тринадцатого этажа сего года...

Однако затем первые десятки битов Эдиковой информации

достигли моего серого вещества. Я положил ручку и попросил

повторить. Эдик терпеливо повторил.

- Это точно? - спросил я замирающим шепотом.

- Абсолютно, - сказал Эдик.

- Пошли, - сказал я, вытаскивая из стола папку с копиями

своих заявок.

- Куда?

- Как куда? На семьдесят шестой!

- Не, - вдруг сказал Эдик, покачав головой. - сначала

надо зайти к шефу.

- Зачем это?

- Он просил зайти. С этим семьдесят шестым какая-то

история. Он хочет нас напутствовать.

Я пожал плечами, но спорить не стал. Я надел пиджак,

извлек из папки заявку на черный ящик, и мы отправились к

Эдиковому шефу, Федору Симеоновичу Киврину, заведующему отделом

линейного счастья. На лестничной площадке первого этажа перед

решетчатой шахтой лифта царило необычайное оживление. Дверь

шахты была распахнута, дверь кабины тоже, горели многочисленные

лампы, сверкали зеркала, тускло отсвечивали лакированные

поверхности. Под старым, уже поблекшим транпарантом "сдадим

лифт к празднику! " толпились любопытные и жаждущие покататься.

Все почтительно внимали замдиректора по ахч Модесту Матвеевичу

Камноедову, произносившему речь перед строем соловецкого

котлонадзора.

-... Это надо прекратить, - внушал Модест Матвеевич. -

это лифт, а не всякие там спектроскопы-микроскопы. А также

средство передвижения, это первое. Лифт есть мощное средство

передвижения, это первое. А также средство транспорта. Лифт

должен быть как самосвал: приехал, вывалил и обратно. Это

во-первых. Администрации давно известно, что многие товарищи

ученые, в том числе отдельные академики, лифтом экплуатировать

не умеют. С этим мы боремся, это мы прекращаем. Экзамен на

право вождения лифта, не взирая на прошлые заслуги...

Учреждение звания отличного лифтовода... И так далее. Это

во-вторых. Но монтеры со своей стороны должны обеспечивать

бесперебойность. Ничего, понимаете, ссылаться на объективные

обстоятельства. У нас лозунг: "лифт для всех". Не взирая на

лица. Лифт должен выдержать прямое попадание в кабину самого

необученного академика.

Мы пробрались через толпу и двинулись дальше. Чувст-

вовалось, что сегодня лифт, наконец, действительно зара-

ботает и будет работать может быть целые сутки. Это было

значительно. Лифт всегда был Ахиллесовой пятой нашего

института и лично Модеста Матвеевича. Собственно, ничем

особенным он не отличался. Лифт был, как лифт, со своими

достоинствами и со своими недостатками. Как полагается

порядочному лифту, он постоянно норовил застрять между

этажами, вечно был занят, вечно пережигал ввинченные в

него лампочки, требовал безукоризненного обращения с

шахтными дверьми, и, входя в кабину, никто не мог ска-

зать с уверенностью, где и когда удасться выйти. Но была

у нашего лифта одна особенность. Он терпеть не мог под-

ниматься выше двенадцатого этажа. То есть, конечно, ис-

тория института знала случаи, отдельные умельцы ухитря-

лись взнуздать строптивый механизм и дав ему шенкели,

поднимались на совершенно фантастические высоты, но для

массового человека вся бесконечная громада института вы-

ше двенадцатого этажа оставалась сплошным белым пятном.

об этих территориях, почти полностью отрезанных от мира

и от административного здания, ходили всевозможные, за-

частую противоречивые, слухи. Так утверждалось, напри-

мер, что сто двадцать четвертый этаж имеет выход в со-

седнее пространство с иными физическими свойствами, на

двести тринадцатом этаже обитает якобы неведомое племя

алхимиков - идейных наследников знаменитого "союза девя-

ти', учрежденного просвещенным индийским царем ашокою, а

на тысяча семнадцатом до сих пор живут себе не тужат у

самого синего моря старик, старуха и золотые мальки зо-

лотой рыбки.

Лично меня, как и Эдика, больше всего интересовал

семьдесят шестой этаж. Там, согласно инвентарной ведо-

мости, хранился идеальный черный ящик, необходимый для

вычислительной лаборатории, а также проживал некий гово-

рящий клоп, в котором крайне и давно нуждался отдел ли-

нейного счастья. Насколько нам известно, на семьдесят

шестом этаже размещалось нечто вроде склада дефицитных

явлений природы и общества, и многие наши сотрудники

вожделели попасть туда и запустить хищные руки свои в

эту сокровищницу. Федор Симеонович, например, бредил о

раскинувшихся там гектарах гранулированной почвы для оп-

тимизма. Ребятам из отдела специальной метеорологии по-

зарез нужен был хотя бы один квалифицированный холодный

сапожник - а там их значилось трое, все как один с эф-

фективной температурой, близкой к абсолютному нулю.

Кристобаль Хозевич Хунта, заведующий отделом смысла жиз-

ни и доктор самых неожиданных наук, рвался выловить на

семьдесят шестом уникальный экземпляр так называемой

мечты бескрылой приземленной, дабы набить из нее чучело.

шесть раз он пытался пробиться на семьдесят шестой нап-

ролом через перекрытия, используя свои исключительные

способности к вертикальной трансгрессии, но даже ему это

не удавалось: все этажи выше двенадцатого были, в соот-

ветствии с хитроумным замыслом древних архитекторов,

наглухо блокированы против всех видов трансгрессии. Та-

ким образом успешный запуск лифта означал бы новый этап

в жизни нашего коллектива.

Мы остановились перед кабинетом Федора Симеоновича, и

старенький домовой тихон, чистенький и благообразный,

приветливо распахнул перед нами двери. Мы вошли.

Федор Симеонович был не один. За его обширным столом

сидел небрежно развалясь в покойном кресле, оливковый

Кристобаль Хозевич Хунта и сосал пахучую гаванскую сига-

ру. Сам Федор Симеонович, заложив большие пальцы за яр-

кие подтяжки, расхаживал по кабинету, опустив голову и

стараясь ступать по самому краю шемаханского ковра. На

столе красовались в хрустальной вазе райские плоды:

крупные румяные яблоки познания зла и совершенно несъе-

добные на вид, но тем не менее всегда червивые яблоки

познания добра. Фарфоровый сосуд у локтя кристобаля хо-

зевича был полон огрызков и окурков. Обнаружив нас, фе-

дор Симеонович остановился.

- А вот и они сами, - произнес он без обычной улыбки. -

п-прошу садиться. В-время дорого. К-Камноедов - это бол-

тун, но он с-скоро закончит. Кристо, изложи обстоятельс-

тва, а то у меня это плохо получается.

Мы сели, Кристобаль Хозевич, прищуря правый глаз от

дыма, оценивающе оглядел нас.

- Изволь, изложу, - сказал он Федору Симеоновичу. - об-

стоятельства дела таковы, что первым на семьдесят шестой

этаж надлежало бы отправиться нам, людям опытным и уме-

лым. К сожалению, по мнению администрации, мы слишком

стары и слишком уважаемы для первого испытательного за-

пуска. Поэтому отправитесь вы, и я вас сразу предупреж-

даю, что это не простая прогулка, что это разведка, мо-

жет быть разведка боем. От вас потребуется выдержка, от-

вага и предельная осмотрительность. Лично я не наблюдаю

в вас этих качеств, однако я готов уступить рекомендации

Федора Симеоновича. И, во всяком случае, вы должны

знать, что скорее всего вам придется действовать на тер-

ритории врага - врага неумолимого, жестокого и ни перед

чем не останавливающегося.

От такого вступления у меня мурашки пошли по коже, но

тут Кристобаль Хозевич принялся излагать, как обстоит

дело.

А дело обстояло так. На семьдесят шестом этаже распо-

лагался, оказывается, древний город тьмускорпионь, зах-

ваченный в свое время в качестве трофея мстительным ве-

щим олегом. Испокон веков тьмускорпионь был сосредоточе-

нием странных явлений и ареной странных событий. Почему

это происходило - неизвестно, но все, что на каждом эта-

пе научного, технического и социального прогресса не

могло быть разумно объяснено, попадало туда для хранения

до лучших времен. Так что еще во времена петра великого,

одновременно с учреждением в санкт-петербурге знаменитой

куншткамеры, в подражание ей тогдашняя соловецкая адми-

нистрация в лице бомбардирпоручика птахи и его полуроты

гренадер, учредило в тьмускорпиони "его величества пре-

чудесных и преудивительных кунштов камеру с острогом и

двумя банями". В те времена семьдесят шестой этаж был

вторым, о лифтах никто и слыхом не слыхал, и в "кунштов

камеру" было легче попасть, чем в баню. В дальнейшем же,

по мере повсеместного роста здания науки, доступ туда

все более затруднялся, а с появлением лифта прекратился

почти вовсе. А между тем "кунштов камера" все росла,

обогащаясь новыми экспонатами, превратившись при екате-

рине второй в "зоологических и прочих чудес натуры импе-

раторский музеум", затем при александре втором в "рос-

сийский императорский заповедник магических, спиритичес-

ких и оккультных феноменов" и, наконец, в государствен-

ную колонию необ'ясненных явлений при ниичаво академии

наук. Разрушительные последствия изобретения лифта меша-

ли использовать эту сокровищницу для научных целей. Де-

ловая переписка с тамошней администрацией была чрезвы-

чайно затруднена и имела неизбежно затяжной характер:

спускаемые сверху тросы с корреспонденцией рвались, поч-

товые голуби отказывались летать так высоко, радиосвязь

была неуверенной из-за отсталости тьмускорпионьской тех-

ники, а применение воздухоплавательных средств приводило

лишь к расходу дефицитного гелия. Впрочем все это была

только история.

Примерно двадцать лет назад взыгравший лифт забросил

на семьдесят шестой этаж инспекционную комиссию соловец-

кого горпромхоза, скромно направлявшуюся обследовать за-

битую канализацию в лабораториях профессора выбегаллы на

четвертом этаже. Что с точностью произошло осталось не-

известным, сотрудник выбегаллы, дожидавшийся комиссии на

лестничной площадке, рассказывал, что кабина лифта с бе-

зумным ревом пронеслась вверх по шахте, за стеклянной

дверцей промелькнули искаженные лица, и видение исчезло.

ровно через час кабина была обнаружена на двенадцатом

этаже, взмыленная, всхрапывающая и еще дрожащая от воз-

буждения. Комиссии в кабине не было. К стене канцелярс-

ким клеем была приклеена записка на обороте "акта о неу-

довлетворительном состоянии". В записке значилось: "вы-

хожу на обследование. Вижу странный камень. Тов. Фарфур-

кису об'явлен выговор за уход в кусты. Председатель ко-

миссии Вунюков'.

Долгое время никто не знал, где, собственно, покинул

кабину л. Вунюков с подчиненными. Приходила милиция, бы-

ло много неприятностей. Потом, месяц спустя, на крыше

кабины обнаружили два запечатанных конверта, адресован-

ных заведующему горпромхоза. В одном пакете содержалась

пачка приказов на папиросной бумаге, в которых об'явля-

лись выгсовора то товарищу Фарфуркису, то товарищу хле-

бовводову за какую-то непонятную "зубовщину'. Во втором

пакете находились материалы обследования канализации

тьмускорпиони /состояние признавалось

неудовлетворительным/ и заявление в бухгалтерию о начис-

лении высокогорных и дополнительных командировочных.

после этого корреспонденция сверху стала поступать до-

вольно регулярно. Сначала это были протоколы заседаний

инспекционной комиссии горпромхоза, потом протоколы

просто инспекционной комиссии, потом - особой комиссии

по расследованию обстоятельств, потом вдруг временной

тройки по расследованию деятельности коменданта колонии

необ'ясненных явлений т. Зубо и, наконец, после трех

подряд докладных "о преступной небрежности', л. Вунюков

подписался в качестве председателя тройки по рационали-

зации и утилизации необ'ясненных явлений /тпруня/, свер-

ху перестали спускать протоколы и принялись спускать

циркуляры и указания. Бумаги эти были страшны как по

форме, так и по содержанию. Они неопровержимо свидетель-

ствовали о том, что бывшая комиссия горпромхоза узурпи-

ровала власть в тьмускорпиони и что распорядиться этой

властью разумно она была не в состоянии.

- Главная опасность заключается в том, - размеренным

голосом продолжал Кристобаль Хозевич, посасывая потухшую

сигару, - что в расположении этих проходимцев имеется не-

безызвестная большая круглая печать. Я надеюсь, вы пони-

маете, что это значит?

- Понимаю, - сказал Эдик тихо, - не вырубишь топором. -

ясное лицо его затуманилось, - а что, если применить ре-

молизатор?

Кристобаль Хозевич переглянулся с Федором Симеонови-

чем.

- Можно, конечно, попытаться. Однако боюсь, что про-

цессы зашли слишком далеко.

- Ну нет, п-почему же, - возразил Федор Симеонович, -

п-примените, примените, Эдик, не автоматы же там приме-

нять... К-кстати, у них же там еще Выбегалло....

- Как так? - изумились мы.

Оказалось, что три месяца назад сверху поступило тре-

бование на научного консультанта с фантастическим окла-

дом денежного содержания. Никто в этот оклад не верил, а

более всех - профессор Выбегалло, который в это время

как раз заканчивал большую работу по выведению путем пе-

ревоспитания самонадевающегося на рыболовный крючок дож-

девого червя. О своем недоверии Выбегалло во всеуслыша-

нии об'явил на ученом совете и тем же вечером бежал,

бросив все. Многие видели, как он, взявши портфель в зу-

бы, карабкался по стене шахты, выходя на этажах, кратных

пяти, дабы укрепить свои силы в буфете. А через неделю

сверху был спущен приказ о зачислении профессора выбе-

галлы а. А. Научным консультантом при тпруня с обещанным

окладом и надбавками за знание иностранных языков.

- Спасибо, - сказал вежливый Эдик, - это ценная инфор-

мация. Так мы пойдем?

- Идите, идите, г-голубчики, - растроганно произнес

Федор Симеонович. Он поглядел в магический кристалл, -

да, уже пора, к-Камноедов б-близится к концу. - и

п-поосторожней там.... Дремучее место, ж-жуткое....

- И никаких эмоций! - настойчиво напомнил Кристобаль

Хозевич. - не будут вам давать никаких клопов, ящиков, -

не надо. Вы - лазутчики. С вами будет установлена однос-

торонняя телепатическая связь. Мы будем следить за каж-

дым вашим шагом. Собирайте информацию - вот ваша основ-

ная задача.

- Мы понимаем, - сказал Эдик.

Кристобаль Хозевич снова оценивающе оглядел нас.

- Модеста бы им с собой взять, - пробормотал он, - кли-

ном клин... - он безнадежно махнул рукой, - ладно, идите.

буэвентура.

Мы вышли, и Эдик сказал, что теперь надо зайти к нему

в лабораторию и взять ремолизатор. Последнее время он

увлекался практической реморализацией. В лаборатории у

него в девяти шкафах размещался опытный агрегат, принцип

действия которого сводился к тому, что он подавлял в об-

лучаемом примитивные рефлексы и извлекал на поверхность

и направлял в нем разумное, доброе и вечное. С помощью

этого реморализатора Эдику удалось излечить одного фила-

телистатиффози, вернуть в лоно семьи двух слетевших с

нарезки хоккейных болельщиков и ввести в рамки застаре-

лого клеветника. Теперь он лечил от хамства нашего боль-

шого друга Витьку Корнеева, но пока безуспешно.

- Как мы все это потащим? - сказал я, со страхом ози-

рая шкафы.

Однако Эдик успокоил меня. Оказывается, у него был

почти готов портативный вариант, менее мощный, но доста-

точный, как Эдик надеялся, для наших целей. "там я его

допаяю, отлажу', - сказал он, пряча в карман плоскую ме-

таллическую коробочку.

Когда мы вновь вернулись на лестничную площадку, мо-

дест Матвеевич заканчивал свою речь.

-... Это мы тоже прекратим, - утверждал он несколько

осипшим голосом, - потому что, во-первых, лифт бережет

наше здоровье. И бережет рабочее время. Лифт денег сто-

ит, и курить в нем мы категорически не позволим.... Кто

здесь добровольцы? - спросил он неожиданно, поворачиваясь

к толпе.

Несколько голосов тотчас откликнулись, но Модест мат-

веевич эти кандидатуры отвел. "молоды еще в лифтах

ездить', - об'явил он, "это вам не спектроскоп'. Мы с эди-

ком молча протиснулись в первый ряд.

- Нам на семьдесят шестой, - негромко сказал Эдик. Во-

царилась почтительная тишина. Модест Матвеевич с огром-

ным сомнением оглядел нас с ног до головы. - жидковаты, -

пробормотал он раздумчиво. - зеленоваты еще... Курите? -

спросил он.

- Нет, - ответил Эдик.

- Изредка, - сказал я.

Из толпы на Модеста Матвеевича набежал домовой тихон

и что-то прошептал на ухо. Модест Матвеевич поджал губы

и нахмурился.

- Это мы еще проверим, - сказал он недовольно, - за чем

едете?

- За говорящим клопом, - ответил Эдик.

- А вы привалов?

- За черным ящиком.

- Хм... - Модест Матвеевич полистал книжку, - верно...

имеется... Такая... Колония необ'яснимых явлений....

покажите заявки.

Мы показали.

- Ну что ж, поезжайте... Не вы первые, не вы послед-

ние...

Он взял под козырек. Раздалась печальная музыка. Тол-

па заволновалась. Мы вступили в кабину. Мне было грустно

и страшно, я вспомнил, что не попрощался со стеллочкой.

'стопчут их там', об'яснил кому-то Модест Матвеевич. -

'жалко... Ребята не плохие... Амперян вон даже не курит,

в рот не берет... "

Металлическая дверь шахты с лязгом захлопнулась.

Эдик, не глядя на меня, нажал кнопку семьдесят шестого

этажа. Дверь автоматически закрылась, вспыхнула надпись

'не курить! Пристегнуть ремни! ", и мы отправились в

путь. Поначалу кабина шла лениво, вялой трусцой. Чувст-

вовалось, что ей никуда не хочется. Медленно уплывали

вниз знакомые коридоры, печальные лица друзей, самодель-

ные плакаты "молодцы! " и "вас не забудут! ". На двенадца-

том этаже нам в последний раз помахали платочками, и ка-

бина вступила в неизвестные области. Показывались и ис-

чезали необитаемые на вид, пустынные помещения, толчки

становились все реже, все слабее, кабина, казалось, за-

сыпала на ходу и на шестнадцатом этаже остановилась сов-

сем.

Мы едва успели перекинуться парой фраз с какими-то

вооруженными людьми, которые оказались сотрудниками от-

дела заколдованных сокровищ, как вдруг кабина с железным

ржанием взвилась на дыбы и устремилась в зенит бешеным

галопом.

Замигали лампочки, защелкали тумблеры. Страшная пе-

регрузка вдавила нас в пол. Чтобы удержаться на ногах

нам с Эдиком пришлось ухватиться друг за друга. В зерка-

лах отразились наши вспотевшие от напряжения лица, и мы

приготовились к самому худшему, но тут галоп сменился

мелкой рысью, сила тяжести упала до полутора "же', и мы

приободрились. Екая селезенкой, кабина причалила к пять-

десят седьмому этажу. Раздвинулась дверь и вошел грузный

пожилой человек с аккордеоном наизготовку, небрежно ска-

зал нам "общий привет! " и нажал кнопку шестьдесят треть-

его этажа. Когда кабина двинулась, он прислонился к

стенке и, мечтательно закатив глаза, принялся тихонько

наигрывать "кирпичики'. "снизу? "- лениво осведомился он,

не поворачивая головы. "снизу', - ответили мы. "Камноедов

все работает? " -'работает'. "ну привет ему', - сказал

незнакомец и больше не обращал на нас никакого внимания.

кабина неторопливо поднималась, подрагивая в такт "кир-

пичикам', а мы с Эдиком от стесненности принялись изу-

чать правила пользования, вытравленные на медной доске.

мы узнали, что запрещается селиться в кабине летучим мы-

шам, вампирам и белкам-летягам, выходить сквозь стены в

случае остановки кабины между этажами, провозить в каби-

не горючие и взрывчатые вещества, а также сосуды с джи-

нами и ифритами без огнеупорных намордников, пользовать-

ся лифтом домовым и вурдалакам без сопровождающих. Зап-

рещалось также всем без исключения производить шалости,

заниматься сном и совершать подпрыгИвание. Дочитать до

конца мы не успели. Кабина снова остановилась, незнако-

мец вышел, и Эдик снова нажал кнопку семьдесят шестого.

в ту же секунду кабина рванулась вверх так стремительно,

что у нас потемнело в глазах. Когда мы отдышались, каби-

на стояла неподвижно, двери были раскрыты. Мы были на

семьдесят шестом этаже. Поглядев друг на друга, мы выш-

ли, подняв заявки над головой, как белые парламентские

флаги. Не знаю, чего мы, собственно, ожидали. Чего-то

плохого.

Однако ничего страшного не произошло. Мы оказались в

пустом, круглом, очень пыльном зале с низким серым по-

толком. Посредине возвышался вросший в паркет белый ва-

лун, похожий на надолб, вокруг валуна в беспорядке валя-

лись старые пожелтевшие кости. Пахло мышами, было сум-

рачно. Вдруг шахтная дверь позади нас с лязгом захлопну-

лась сама собой, мы вздрогнули, обернулись, но успели

увидеть только мелькнувшую крышу провалившейся кабины.

зловещий удаляющийся гул прокатился по залу и замер. Мы

были в ловушке. Мне немедленно и страстно захотелось на-

зад, вниз, но выражение растерянности, промелькнувшее на

лице Эдика, придало мне силы. Я выпятил челюсть, заложил

руки за спину, храня вид независимый и скептический,

направился к камню. Как я и ожидал, камень оказался

чем-то вроде дорожного указателя, часто встречающегося в

сказках.

Надпись на нем выглядела следующим образом:

1. На лево пойдешь -

Головушку потеряешь,

2. На право пойдешь -

Никуда не придешь,

3. Прямо пойдешь...

- Последнюю строчку скололи, - пояснил Эдик. - ага, тут

еще какая-то надпись карандашом... "мы здесь посоветова-

лись с народом, и есть... Мнение, что идти следует пря-

мо, подпись л. Вунюков. "

Мы посмотрели прямо. Теперь, когда глаза наши привык-

ли к рассеянному свету, попадающему в зал неизвестно ка-

ким образом, мы увидели двери. Их было три. Ведущие, так

сказать, направо и налево, были заколочены досками, а к

двери прямо, огибая камень, вела протоптанная в пыли

тропинка.

- Не нравится мне все это, - сказал я с мужественной

прямотой.

- Кости какие-то...

- Кости, по-моему, слоновьи, - сказал Эдик. - впрочем

это не важно. Не возвращаться же нам.

- Может все-таки напишем записку и бросим в лифт. -

сгинем ведь бесследно.

- Саша, - сказал Эдик. -не забудь, что мы находимся в

телепатической связи. Неудобно. Встряхнись.

Я встряхнулся. Я снова выпятил челюсть и решительно

двинулся к двери прямо. Эдик шел рядом со мной.

- Рубикон перейден, - заявил я и пнул дверь ногой.

Впрочем, эффект пропал даром: на двери оказалась ма-

лоприметная табличка "тянуть к себе', и рубикон пришлось

переходить вторично, уже без жестов и через унизительное

преодоление мощной пружины.

Сразу за дверью оказался парк, залитый солнечным све-

том. Мы увидели песчаные аллейки, подстриженные кусты и

предупреждение "по газонам не ходить и траву не есть'.

напротив стояла чугунная садовая скамейка с проломленной

спинкой, а на скамейке читал газету, пошевеливая длинны-

ми пальцами босых ног, какой-то странный человек в пенс-

не. Заметив нас, он почему-то смутился, не опуская газе-

ты, ловко снял ногой пенсне, протер линзы о штанины и

вновь водрузил на место. Потом положил газету и поднял-

ся. Он был велик ростом, неимоверно волосат, одет в чис-

тую белую безрукавку и синие холщовые штаны на помочах.

золоченное пенсне сжимало его широкую черную переносицу

и придавало ему какой-то иностранный вид. Было в нем

что-то от политической карикатуры в центральной газете.

он повел большими острыми ушами сделал несколько шагов

нам навстречу и произнес хриплым, но приятным голосом:

- Добро пожаловать в тьмускорпионь, и разрешите пред-

ставиться. Федор, снежный человек.

Мы молча поклонились.

- Вы снизу, - продолжал он. - слава богу. Я жду вас уже

больше года - с тех пор, как меня рационализировали. Да-

вайте присядем. До начала вечернего заседания тройки ос-

тается около часа. Мне бы очень хотелось, чтобы вы яви-

лись на это заседание хоть как-то подготовленными. Ко-

нечно, я знаю немного, но позвольте рассказать вам все,

что я знаю....

1. Дело 42 старикашка Эдельвейс

 

 

 

 

Мы перешагнули порог комнаты заседаний ровно в пять

часов. Мы были проинструктированы, мы были ко всему го-

товы, мы знали на что идем. Во всяком случае мне так ка-

залось. Признаться, Федины об'яснения несколько успокои-

ли меня, Эдик же, наоборот, впал в подавленное состоя-

ние. Эта подавленность удивляла меня, я относил ее за

счет того, что Эдик всегда был человеком чистой науки,

далеким от всяких там входящих и исходящих, от дыроколов

и ведомостей. Эта же подавленность возбуждала во мне,

человеке сравнительно опытном, ощущение превосходства. Я

чувствовал себя старше и готов был вести себя соответст-

венно.

В комнате наличествовал пока только один человек -

судя по Фединому описанию, комендант колонии товарищ зу-

бо. Он сидел за маленьким столиком, держа перед собой

раскрытую папку и так и подсигивал от какого-то нетерпе-

ливого возбуждения. Был он тощ и походил на дуремара,

губы у него непрерывно двигались, а глаза были белые как

у античной статуи. Нас он сначала не заметил, и мы ти-

хонько уселись.

У двери стоял голый демонстрационный стол, у стены

напротив -другой стол, огромный, покрытый зеленой сукон-

ной скатертью. В углу возвышался чудовищный коричневый

сейф. Комендантский столик, заваленный канцелярскими

папками, ютился у его подножия. В комнате был еще один

маленький столик под табличкой "научный консультант" и

гигантский, на полторы стены, матерчатый лозунг: "народу

не нужны нездоровые сенсации. Народу нужны здоровые сен-

сации. ". Я покосился на Эдика. Эдик не отрываясь глядел

на лозунг. Эдик был убит. Комендант вдруг встрепенулся,

повел большим носом и обнаружил нас.

- Посторонние? - произнес он с испуганным изумлением.

мы встали и поклонились. Комендант, не спуская с нас

напряженного взора, вылез из-за своего столика, сделал

несколько крадущихся шагов и, остановившись перед эди-

ком, протянул руку. Вежливвый Эдик, слабо улыбнувшись,

пожал эту руку и представился, после чего отступил на

шаг и поклонился снова. Комендант, казалось был потря-

сен. Несколько мгновений он стоял в прежней позе, затем

поднес свою ладонь к лицу и недоверчиво осмотрел ее.

что-то было не так. Комендант быстро замигал, а потом с

огромным беспокойством, как бы ища оброненное, принялся

осматривать пол под ногами. Тут до меня дошло.

- Документы! - прошипел я. - документы дай ему!

Комендант, болезненно улыбаясь, продолжал озираться.

Эдик торопливо сунул ему свое удостоверение и заявку.

комендант ожил. Действия его снова стали осмысленными.

он пожрал глазами сначала заявку, потом фотографию на

документе, на закуску самого Эдика. Сходство фотографии

с оригиналом привело его в явный восторг.

- Очень рад! - воскликнул он. - зубо моя фамилия. Ко-

мендант. Рад вас приветствовать. Устраивайтесь, товарищ

Амперян, располагайтесь, нам с вами еще работать и рабо-

тать... Он вдруг остановился и поглядел на меня. Я уже

держал удостоверение и заявку на готове. Процедура пожи-

рания повторилась. - очень рад! - воскликнул комендант с

совершенно теми же интонациями. - зубо моя фамилия. Ко-

мендант. Рад вас приветствовать. Устраивайтесь, товарищ

привалов, располагайтесь...

- Как насчет гостиницы? - деловито спросил я. Мне ка-

залось что это будет верный тон. И я ошибся. Комендант

пропустил мой вопрос мимо ушей. Он уже разглядывал заяв-

ки.

- Черный ящик идеальный... - бормотал он. - есть у меня

таковой, не рассматривали еще... А вот клоп уже рациона-

лизирован, товарищ Амперян... Не знаю, не знаю... Это

еще как Лавр Федотович посмотрит а я бы на вашем месте

поостерегся...

Он вдруг замолчал, прислушался и рысью кинулся на

свое место. В приемной послышались шаги, голоса, кашель,

дверь распахнулась, движимая властной рукой, и в комнате

появилась тройка в полном составе- все четверо. Лавр фе-

дотович Вунюков в полном соответствии с описанием - бе-

лый, холеный, могучий, ни на кого не глядя, проследовал

на председательское место, сел, водрузил перед собой ог-

ромный портфель, с лязгом распахнул его и принялся вык-

ладывать на зеленое сукно предметы, необходимые для ус-

пешного председательствования: номенклатурный бювар кро-

кодиловой кожи, набор авторучек в сафьяновом чехле, ко-

робку "герцеговины флор', зажигалку в виде триумфальной

арки, а также призматический театральный бинокль. Ру-

дольф архипович Хлебовводов, желтый и сухой, как пле-

тень, сел около Лавра Федотовича и принялся немедленно

что-то шептать ему на ухо, бесцельно бегая воспаленными

глазами по углам комнаты.

Рыжий рыхлый Фарфуркис не сел за стол, он демократи-

чески устроился на жестком стуле, напротив коменданта,

вынул толстую записную книжку в дряхлом переплете и сра-

зу же сделал в ней пометку.

Научный консультант профессор Выбегалло, которого мы

узнали без всякого описания, оглядел нас, сдвинул брови,

поднял на мгновение глаза к потолку, как бы стараясь

припомнить, где это он нас видел, не то припомнил, не то

не припомнил, уселся за свой столик и принялся деятельно

готовиться к исполнению своих ответственных обязаннос-

тей. Перед ним появился первый том "малой советской эн-

циклопедии', затем второй, третий, четвертый...

- Грррм, - поизнес Лавр Федотович и оглядел присутст-

вующих взглядом проникающим сквозь стены и видящим нас-

возь. Все были готовы: Хлебовводов нашептывал, Фарфуркис

сделал вторую пометку, комендант, похожий на ученика пе-

ред началом опроса, судорожно листал страницы, а выбе-

галло положил перед собой шестой том. Что же касается

представителей, то есть нас, то мы, по-видимому, значе-

ния не имели. Я посмотрел на Эдика и поспешно отвернул-

ся. Эдик был близок к полной деморализации, появление

Выбегалло его доконало.

- Вечернее заседание тройки об'являю открытым, - ска-

зал Лавр Федотович. - следующий! Докладывайте, товарищ

зубо. Комендант вскочил и, держа перед собой раскрытую

папку, начал высоким голосом: - дело N42. Фамилия - маш-

кин, имя - Эдельвейс, отчество - Захарович...

- С каких это пор он машкиным заделался? -брезгливо

спросил Хлебовводов - бабкин, а не машкин! Бабкин эдель-

вейс петрович. Я с ним работал в одна тысяча девятьсот

сорок седьмом году в комитете по молочному делу. Эдик

бабкин, плотный такой мужик, сливки очень любит... И,

кстати, никакой он не Эдельвейс, а эдуард, эдуард петро-

вич бабкин.

Лавр Федотович медленно обратил к нему каменное лицо.

- Бабкин, - произнес он, - не помню. Продолжайте, това-

рищ зубо.

- Отчество- Захарович, - дернув щекой, повторил комен-

дант, год и место рождения 1901. Город смоленск. Нацио-

нальность....

- Э-дуль-вейс или э-доль-вейс? -спросил Фарфуркис.

- Э-дель-вейс, -сказал комендант.

- Национальность: белорус, образование: неполное

среднее общее, неполное среднее техническое. Знание

иностранных языков: русский - свободно, украинский и бе-

лорусский со словарем. Есть работы....

Хлебовводов вдруг звонко шлепнул себя по лбу.

- Да нет же! -закричал он, - он же помер!

- Кто помер? -деревянным голосом спросил Лавр Федото-

вич.

- Да этот бабкин! Я как сейчас помню- в 1956-ом помер

от инфаркта. Он был тогда финдиректором всеросийского

общества испытателей природы и помер. Так что тут

какая-то путаница.

Лавр Федотович взял бинокль и некоторое время изучал

коменданта, потерявшего дар речи.

- Факт смерти у вас отражен? - осведомился он.

- Христом богом... - пролепетал комендант, - какой

смерти? Да почему же смерти?... Да живой в приемной до-

жидается....

- Одну минуточку, - вмешался Фарфуркис, -вы разрешите,

Лавр Федотович? Товарищ зубо, кто дожидается в приемной?

только точно фамилия, имя, отчество.

- Бабкин! -с отчаянием сказал комендант, -то есть что я

говорю? Не бабкин - машкин дожидается. Эдельвейс Захаро-

вич.

- Понимаю, - сказал Фарфуркис, - а где бабкин?

- Бабкин помер, - сказал Хлебовводов авторитетно, - это

я вам точно могу сказать. В 1956-ом. Правда, у него сын

был. Пашка, по-моему, павел, значит, эдуардович. Заведу-

ет он сейчас магазином текстильного лоскута в голицыне,

что под москвой. Толковый работяга, но, кажется, не па-

вел он все-таки, не пашка....

Фарфуркис налил стакан воды и передал коменданту. В

наступившей тишине было слышно, как комендант гулко гло-

тает. Лавр Федотович размял и продул папиросу. - никто не

забыт и ничто не забыто, произнес он. - это хорошо. Това-

рищ Фарфуркис, прошу занести в протокол, в констатирую-

щую часть, что тройка считает полезным принять меры к

отысканию сына бабкина, эдуарда петровича, на предмет

выяснения его имени. Народу не нужны безымянные герои. У

нас их нет.

Фарфуркис закивал и принялся быстро писать в записной

книжке.

- Вы напились? - осведомился Лавр Федотович, разгляды-

вая коменданта в бинокль. - тогда продолжайте доклады-

вать.

- Место работы и профессия в настоящее время.

пенсионер-изобретатель, - нетвердым голосом прочел

комендант. - был ли за граицей? Не был, краткая сущность

необ'яснимости: эвристическая машина, то есть

электронно-механическое устройство для решения научных,

социологических и иных проблем. Ближайшие родственники:

сирота, братьев и сестер нет. Адрес постоянного места

жительства: новосибирск, ул. Пушкинская 23, кв. 88. Все.

- Какие будут предложения? - спросил Лавр Федотович,

притупив тяжелые веки.

- Я бы предложил впустить, - сказал Хлебовводов, - я

почему предлагаю? А вдруг это пашка?

- Других предложений нет? - спросил Лавр Федотович. Он

пошарил по столу, ища кнопку, не нашел и сказал

коменданту: - пусть дело войдет, товарищ зубо.

Комендант опрометью высунулся и тотчас вернулся, пя-

тясь на свое место. Следом за ним, перекосившись набок

под тяжестью огромного черного футляра, вкатился сухопа-

рый старичок в толстовке и в военных галифе с оранжевым

кантом. По дороге к столу он несколько раз пытался прек-

ратить движение и с достоинством поклониться, но футляр,

обладавший, по-видимости, чудовищной инерцией, неумоли-

мо нес его вперед и, может быть, не обошлось бы без

жертв, если бы мы с Эдиком не перехватили старичка в по-

луметре от затрепетавшего уже Фарфуркиса. Я сразу же уз-

нал этого старичка - он неоднократно бывал в нашем инс-

титуте, и во многих других институтах он тоже бывал, од-

нажды я видел его в приемной заместителя министра тяже-

лого машиностроения, где он сидел первым в очереди, тер-

пеливый, чистенький, пылающий энтузиазмом. Старичок он

был неплохой, безвредный, но, к сожалению, не мыслил себя

вне научно-технического прогресса.

Я забрал у него тяжелый футляр и водрузил изобретение

на демонстрационный станок. Освобожденный наконец стари-

чок поклонился и сказал дребезжащим голосом: - мое почте-

ние. Машкин Эдельвейс Захарович, изобретатель.

- Не он, - сказал Хлебовводов вполголоса. - не он и не

похож. Надо полагать, совсем другой бабкин, однофамилец,

надо полагать.

- Да-да, - согласился старичок. - принес вот на суд об-

щественности. Профессор вот товарищ Выбегалло, дай бог

ему здоровья, рекомендовал. Готов демонстрировать, если

на то будет ваше желание, а то засиделся я у вас в коло-

нии неприлично, - внимательно разглядывавший его Лавр фе-

дотович отложил бинокль и медленно наклонил голову. Ста-

ричок засуетился. Он снял с футляра крышку, под которой

оказалась громоздкая старинная пишущая машинка, извлек

из кармана моток провода, воткнул один конец куда-то в

недра машинки, затем огляделся в поисках штепселя и, об-

наружив, размотал провод и воткнул вилку.

- Вот, изволите видеть, так называемая эвристическая

машина, сказал старичок. - точный электронно-механический

прибор для отвечания на любые вопросы, а именно, на на-

учные и хозяйственные. Как он у меня работает? Не имея

достаточно средств и будучи отфутболиваем различными бю-

рократами, она у меня пока не полностью автоматизирова-

на. Вопросы задают устным образом, я их печатаю и ввожу

к ней внутрь, довожу, так сказать, до ейного сведения.

отвечание ейное, опять таки через неполную автоматиза-

цию, печатаю снова я, в некотором роде посредник, хе-хе!

так, ежели угодно, прошу.

Он встал за машинку и шикарным жестом перекинул тумб-

леры. В недрах машинки загорелась неоновая лампочка.

- Прошу вас, - повторил старичок.

- А что это у вас за лампа? - с любопытством спросил

Фарфуркис. Старичок тут же ударил по клавишам, потом

быстро вырвал из машинки листок бумаги и рысцой поднес

его Фарфуркису. Фарфуркис прочитал вслух: - вопрос: что у

нея... Гм,... У нея внутре за лпч... Лэпэчэ... Кепеде,

наверное? Что это еще за лпч?

- Лампочка, значит, - сказал старичок хихикая и поти-

рая руки. Кодируем по-маленьку. - он вырвал у Фарфуркиса

листок и побежал обратно к своей машине. - это значит,

был вопрос, - произнес он, загоняя листок под валик. - а

сейчас посмотрим, что она ответит....

Члены тройки с интересом следили за его действиями.

профессор Выбегалло благодушно отечески сиял изысканными

и плавными движениями пальцев выбирая из бороды какой-то

мусор. Эдик пребывал в спокойной, теперь уже полностью

осознанной тоске. Между тем старик бодро простучал по

клавишам и снова выдернул листок. - вот, извольте, ответ.

Фарфуркис прочитал: - "у мине внутре... Гм... Не... Не-

онка'. Что такое - неонка?

- Айн секунд! - воскликнул изобретатель, выхватил лис-

ток и вновь побежал к машинке. Дело пошло. Машинка дала

безграмотное об'яснение, что такое неонка. Затем она от-

ветила Фарфуркису, что пишет "внутре" согласно правил

грамматики, а затем...

Фарфуркис: какой такой грамматики?

Машина: а нашей руской грамматики.

Хлебовводов: известен ли вам бабкин эдуард петрович?

Машина: никак нет.

Лавр Федотович: гррм... Какие будут предложения?

Машина: признать мине за научный факт.

Старичок бегал и печатал с неимоверной быстротой. Ко-

мендант восторженно подпрыгивал на стуле и показывал нам

большой палец. Эдик медленно восстанавливал душевное

равновесие.

Хлебовводов / раздраженно /: я так работать не могу.

чего он взад-вперед мотается как жесть по ветру?

Машина: введу стремления.

Хлебовводов: да уберите вы от меня ваш листок! Я вас

не про чего не спрашиваю, можете вы это понять?

Машина: так точно, могу.

До тройки, наконец, дошло, что, если они хотят кон-

чить когданибудь сегодняшнее заседание, то им надлежит

воздержаться от вопросов, в том числе и от риторических.

Наступила тишина. Старичок, который основательно ума-

ялся, присел на краешек кресла, и, часто дыша полураск-

рытым ртом, утирался платочком. Выбегалло горделиво ози-

рался.

- Есть предложение, - тщательно подбирая слова, сказал

Фарфуркис. - пусть научный консультант произведет экспер-

тизу и доложит нам свое мнение.

Лавр Федотович поглядел на Выбегалло и величественно

наклонил голову. Выбегалло встал. Выбегалло любезно оск-

лабился. Выбегалло прижал правую руку к сердцу. Выбегал-

ло заговорил.

- Это... - сказал он. - неудобно, Лавр Федотович, может

получиться. Как-никак, я же суизан рекомендатель сет

нобль ве. Пойдут разговоры... Эта... Кумовство, мол, про-

тексион.... А между тем случай очевидный, достоинства

налицо, рационализация... Эта... Осуществлена в ходе

эксперимента... Не хотелось бы подставлять под удар доб-

рое начинание, гасить инициативу. Лучше будет что? Лучше

будет, если экспертизу произведет лицо незаинтересован-

ное... Эта... Посторонние. Вот тут среди представителей

снизу наблюдается товарищ привалов александр

Иванович... / я вздрогнул/. Компетентный товарищ по элек-

тронным машинам. И незаинтересованный. Пусть он. Я так

полагаю, что это будет ценно. Лавр Федотович взял би-

нокль и начал нас поочередно рассматривать. Оживший Эдик

умоляюще прошептал: саша, надо! Дай им! Такой случай!

- Есть предложение, - сказал Фарфуркис. - просить това-

рища представителя снизу оказать содействие работе трой-

ки.

Лавр Федотович отложил бинокль и дал согласие. Я бы,

конечно, ни за что не стал путаться в эту историю, если

бы не старичок. Сет нобль ве хлопал на меня красными ве-

ками столь жалостливо и весь вид его являл такое очевид-

ное обещание век за меня бога молить, что я не выдержал.

я неохотно встал и приблизился к машине. Старичок радос-

тно мне улыбнулся. Я посмотрел агрегат и сказал:

- Ну хорошо,... Имеет место пишущая машинка "реминг-

тон" выпуска 1906 года в сравнительно хорошем состоянии.

шрифт дореволюционный, тоже в хорошем состоянии. - я пой-

мал умоляющий взгляд старикашки, вздохнул и пощелкал

тумблером. - короче говоря, ничего нового данная печатная

конструкция, к сожалению, не содержит, содержит только

очень старое...

- Внутре! - прошелестел старичок. - внутре смотрите,

где у нее анализатор и думатель...

- Анализатор, - сказал я. - нет здесь анализатора. Се-

рийный выпрямитель есть, тоже старинный. Неоновая лам-

почка обыкновенная. Тумблер. Хороший тумблер, новый.

та-ак... Еще имеет место шнур. Очень хороший шнур, сов-

сем новый... Вот, пожалуй, и все.

- А вывод? - осведомился Фарфуркис.

Эдик ободряюще мне кивнул, и я дал ему понять, что

постараюсь.

- Вывод, - сказал я. - описанная машина "ремингтон" в

соединении с выпрямителем, неоновой лампочкой, тумблером

и шнуром не содержит ничего необ'ясненного.

- А я? - вскричал старичок.

Эдик показал мне, как надлежит делать хук слева, но

это я не мог.

- Нет, конечно... - промямлил я. - проделана большая

работа... /Эдик схватился за голову/, я, конечно, пони-

маю... Добрые намерения... /Эдик посмотрел на меня с

презрением/. Ну в самом деле, сказал я. - человек старал-

ся... Нельзя же так....

- Побойся бога, - отчетливо произнес Эдик.

- Нет... Ну что ж... Ну, пусть человек работает, раз

ему интересно. Я только говорю, что необ'ясненного

нет... Вообще-то даже остроумно...

- Какие будут вопросы к врио научного консультанта? -

осведомился Лавр Федотович.

Уловив вопросительную интонацию, старичок взвился бы-

ло и рванулся к своей машине, но я удержал его, схватив

за талию.

- Правильно, - сказал Хлебовводов. - подержите его, а то

тяжело работать, в самом деле. Все-таки у нас не вечер

вопросов и ответов. И вообще выключите ее пока, нечего

ей подслушивать.

Высвободив одну руку, я щелкнул тумблером, лампочка

погасла, и старик затих.

- А все-таки у меня есть вопрос, - продолжал хлебовво-

дов. Как же она все-таки отвечает?

Я обалдело возрился на него. Эдик пришел в себя и те-

перь жестко прищурившись разглядывал тройку. Выбегалло

был доволен. Он извлек из бороды длинную щепку и вонзил

ее между зубами.

- Выпрямители там, тумбы разные, - говорил

Хлебовводов. - это нам товарищ врио довольно хорошо об-

'яснил. А имеется неприложенный факт, что, когда задаешь

вопрос - получаешь ответ. В письменном виде, и даже,

когда не ей, а другому задаешь вопрос, все равно обратно

получаешь ответ. А вы говорите, товарищ врио, ничего не-

об'ясненного нету. Не сходятся у вас концы с концами.

непонятно нам, что же говорит по данному поводу наука.

Наука в моем лице потеряла дар речи. Хлебовводов меня

сразил. Зарезал он меня, убил и в землю закопал. Зато

Выбегалло отреагировал немедленно.

- Эта... - сказал он. - так ведь я и говорю, ценное же

начинание. Элемент необ'яснимого имеется, порыв снизу...

почему я и рекомендовал. Эта... - сказал он. - об'ясни,

мон шер, товарищам, что тут у тебя к чему.

Старичок словно взорвался.

- Высочайшее достижение нейтронной мегалоплазмы! - про-

возгласил он. - ротор поля наподобие дивергенции градуи-

рует себя вдоль спина и там, внутре, обращает материю

вопроса в спиритуальные электрические вихри, из коих и

возникает синегдоха отвечания....

У меня потемнело в глазах, рот наполнился хиной, за-

болели зубы, а проклятый нобль все говорил и говорил, и

речь его была гладкой и плавной, это было хорошо состав-

ленная, вдумчиво отрепетированная и уже неоднократно

произнесенная речь, и каждый эпитет, каждая интонация

были преисполнены эмоционального содержания, это было

настоящее произведение искусства. Старик был никаким не

изобретателем, а художником, гениальным оратором, дос-

тойнейшим из последователей демосфена, цицерона, иоана

златоуста... Шатаясь я отступил в сторону и прислонился

лбом к холодной стенке.

Тут Эдик негромко ударил в ладоши, и старикашка за-

молчал. На секунду мне показалось, что Эдик остановил

время, потому что все сделались неподвижны, словно вслу-

шиваясь в глубокую средневековую тишину, мягким бархатом

повисшим в комнате. Потом Лавр Федотович отодвинул крес-

ло и встал.

- По закону и по всем правилам я должен был бы гово-

рить последним, - начал он. - но бывают случаи, когда за-

коны и правила оборачиваются против своих адептов, и

тогда их приходится отбрасывать. Я начинаю говорить пер-

вым потому, что мы имеем дело с таким случаем. Я начинаю

говорить первым потому, что не ожидаю и не потерплю ни-

каких возражений.

Ни о каких возражениях не могло быть и речи. Рядовые

члены тройки были настолько потрясены этим приступом

красноречия, что позволяли себе только переглядываться.

- Мы - гардианы науки, - продолжил Лавр Федотович. - мы

- ворота в ее храмы, мы - беспристрастные фильтры, обе-

регающие от фальши, от легкомыслия, от заблуждений. Мы

охраняем посевы знаний от плевел невежества и ложной

мудрости. И пока мы делаем это - мы не люди, мы не знаем

снисхождения, жалости, лицемерия. Для нас существует

только одно мерило: истина. Истина отдельна от добра и

зла, истина отдельна от человека и человечества, но

только до тех пор, пока существует добро и зло, пока су-

ществует человек и человечество. Нет человечества -к че-

му истина? Никто не ищет знаний, значит - нет человечес-

тва, и к чему же тогда истина. Когда поэт сказал: "и на

ответы нет вопросов', он описал самое страшное состояние

человеческого общества - конечное его состояние... Да,

этот человек, стоящий перед нами - гений. В нем воплоще-

но и через него выражено конечное состояние человечест-

ва. Но он - убийца, ибо он убивает дух. Более того, он -

страшный убийца, ибо он убивает дух всего человечества.

и потому нам больше не можно оставаться беспристрастными

фильтрами, а должно нам помнить, что мы - люди, и как

людям нам должно защищаться от убийцы. И не обсуждать

должно нам, а судить. Но нет законов для такого суда, и

потому должно нам не судить, а беспощадно карать, как

карают охваченные ужасом. И я, старший здесь, нарушая

законы и правила, первым говорю: смерть!

Рядовые члены тройки разом вздрогнули и заговорили:

- Которого? - с готовностью спросил Хлебовводов, по-

нявший по-видимому, только последнее слово.

- Импосибель! - испуганно прошептал Выбегалло.

- Позвольте, Лавр Федотович! - залепетал Фарфуркис. -

все это правильно, но можем ли мы...

Тогда Эдик снова хлопнул в ладоши.

- Грррм! - произнес Лавр Федотович, ворочая шеей, и

сел.

- Есть предложение считать сумерки сгустившимися и в

соответствии с этим зажечь свет.

Комендант сорвался с места и включил свет. Лавр федо-

тович, не щурясь как орел на солнце, глядел на лампу и

перевел взгляд на "ремингтон'.

- Выражая общее мнение, - сказал он, - постановляю:

данное дело номер сорок второе считать рационализирован-

ным. Переходя к вопросу об утилизации, предлагаю товари-

щу зубо огласить заявку.

Комендант принялся торопливо листать дело, а тем вре-

менем профессор Выбегалло выбрался из-за стола, с чувст-

вом пожал руку старикашке, а потом, прежде, чем я успел

увернуться, и мне. Он сиял, а я не знал, куда деваться.

я не смел оглянуться на Эдика. Пока я тупо размышлял, не

запустиь ли мне "ремингтоном" в Лавра Федотовича, меня

схватил старикашка. Он, как клещ, вцепился мне в шею и

троекратно поцеловал, оцарапав щетиной. Не помню, как я

добрался до своего стула. Помню только, что Эдик шепнул

мне: "эх, саша!... Ну, ничего, с кем не бывает... "

Между тем комендант перелистал все дело и жалобным

голосом сообщил, что на данное дело заявок не поступило.

Фарфуркис тотчас заявил протест и процитировал статью

инструкции, из которой следовало, что рационализация без

утилизации есть нонсенс и может быть признана действи-

тельной лишь условно. Хлебовводов начал орать, что эти

штучки не пройдут, что он даром деньги получать не жела-

ет, и что он не позволит коменданту отправить коту под

хвост четыре часа рабочего времени. Лавр Федотович с ви-

дом одобрения продул папиросу, и Хлебовводов взыграл еще

пуще.

- А вдруг это родственник моему бабкину? - вопил он. -

как так нет заявок? Должны быть заявки! Вы только погля-

дите, старичок какой! Фигура какая самобытная, интерес-

ная! Как это мы будем такими старичками бросаться!

- Вот именно! - рявкнул вдруг Выбегалло. - именно об-

щественность и не позволит. Как же это нет заявок, това-

рищ зубо? Почему же это нет? - он сорвался с места и яст-

ребом набросился на гору бумаг перед комендантом, - как

это нет? - бормотал он, это что? Птеродактиль обыкновен-

ный... Хорошо. А это?... Шкатулка пандоры! Чем же это

вам не шкатулка... Пусть не пандоры, пусть машкина...

это же формалитет, в конце концов... Это, например, клоп

говорящий, пишущий, печатающий... А! Как же это нет зая-

вок, товарищ зубо? А это что? Черный ящик! Заявочка на

черный ящик есть, а вы говорите, что нет!

Я обомлел.

- Погодите, - сказал я, но меня никто не слушал.

- Так это же не черный ящик! - вскричал комендант,

прижимая к груди руки. - черный ящик совсем по другому

номеру проходит!

- Как так это не черный? - вскричал Выбегалло, хватая

обшарпанный черный футляр "ремингтона', - какой же он

по-вашему ящик-та? Зеленый? Или белый? Дезинформацией

занимаетесь, общественными старичками бросаетесь.

Комендант, оправдываясь, выкрикивал, что это, конеч-

но, тоже черный ящик, не зеленый и не белый, явно чер-

ный, но не тот ящик-то, тот ящик проходит по делу номер

97, и на него заявка имеется вот товарища привалова

александра Ивановича, сегодня только получена, а этот

черный ящик и не ящик вовсе, а эвристическая машина и

проходит она по делу под номером 42, и заявки на нее

нет. Выбегалло орал, что нечего тут... Эта... Жонглиро-

вать цифрами и бросаться старичками: черное есть черное,

оно не белое и не зеленое, и нечего тут, значит, махизм

разводить и всякий империокритицизм, а пусть вот товари-

щи, члены авторитетной тройки сами посмотрят и скажут,

черный это ящик или, скажем, зеленый. Хлебовводов кричал

что-то о бабкине, Фарфуркис требовал не уклоняться от ин-

струкции, Эдик с удовольствием вопил: "долой', а я, как

испорченный телефон, только твердил: "мой черный ящик -

это не ящик... Мой черный ящик - это не ящик... "

Наконец до Лавра Федотовича дошло ощущение некоторого

непорядка.

- Грррм! -сказал он, и все стихло. - затруднение? Това-

рищ Хлебовводов, устраните.

Хлебовводов твердым шагом подошел к выбегалле, взял у

него из рук футляр и внимательно осмотрел его.

- Товарищ зубо, - сказал он. - на что вы имеете заявку?

- На черный ящик, - уныло сказал комендант. -дело номер

97-ое.

- Я тебя не спрашиваю, какое номер дело, - возразил

Хлебовводов. - я тебя спрашиваю: ты на черный ящик заяв-

ку имеете?

- Имею, - признался комендант.

- Чья заявка?

- Товарища привалова из ниичаво. Вот он сидит.

- Да, - страстно сказал я, - но мой черный ящик-это не

ящик, точнее, не совсем ящик...

Однако Хлебовводов внимания на меня не обратил. Он

посмотрел на свет, потом приблизился к коменданту и зло-

веще произнес:

- Ты что же это бюрократию разводите? Ты что же, не

видите, какого оно цвета? На твоих глазах рационализацию

произвели, вот товарищ от науки представитель на твоих

глазах сидит, ждет, понимаете ли, выполнения заявки,

ужинать давно пора, на дворе темно, а ты что же, номера-

ми здесь жонглируете?

Я чувствовал, что на меня надвигается какая-то тоска,

что будущее мое заполняется каким-то унылым кошмаром,

непоправимым и совершенно иррациональным. И я не пони-

маю, в чем дело, и только продолжаю жалко бубнить, что

мой ящик- это не совсем черный яшик. Мне хотелось раз-

'яснить, рассеять недоразумение. Комендант тоже бубнил

что-то неубедительное, но Хлебовводов, погрозив ему ку-

лаком уже возвращался на свое место.

- Ящик, Лавр Федотович - черный, - с торжеством доло-

жил он. Ошибки никакой быть не может, сам смотрел. И заяв-

ка имеется, и представитель присутствует.

- Это не тот ящик! - хором проныли мы с комендантом,

но Лавр Федотович, тщательно изучив нас в бинокль, обна-

ружил по-видимому, в обоих какие-то несообразности и

сославшись на мнение народа, предложил приступить к не-

медленной утилизации.

Возражений не последовало, все ответственные лица ки-

вали.

- Заявку, - воззвал Лавр Федотович.

Моя заявка легла перед ним на сукно.

- Резолюция!!

На заявку пала резолюция.

- Печать!!!

С лязгом распахнулась дверь сейфа, пахнуло затхлой

канцелярией и перед Лавром Федотовичем засверкала медью

большая круглая печать. И тогда я понял, что сейчас про-

изойдет. Все во мне умерло.

- Не надо! - просипел я. -помогите!

Лавр Федотович взял печать обеими руками и занес ее

над заякой. Собравшись с силами я вскочил на ноги.

- Это не тот ящик, - завопил я в полный голос. - да что

же это?.. Эдик!

- Одну минуту, - сказал Эдик. - остановитесь пожалуйс-

та, и выслушайте меня.

Лавр Федотович задержал неумолимое движение.

- Посторонний? -осведомился он.

- Никак нет, - тяжело дыша, сказал комендант. - предс-

тавитель. Снизу.

- Тогда можно не удалять, - произнес Лавр Федотович и

возобновил было процесс приложения большой круглой печа-

ти, но тут оказалось, что возникло затруднение. Что-то

мешало печати приложиться. Лавр Федотович сначала просто

давил на нее, потом встал и навалился всем телом, но

приложения все-таки не происходило - между бумагой и пе-

чатью оставался зазор, и величина его явно не зависела

от усилий товарища Вунюкова. Можно было подумать, что

зазор этот был заполнен невидимым и чрезвычайно упругим

веществом, препятствующим приложению. Лавр Федотович,

видимо, осознав тщету своих стараний, сел, положив руки

на подлокотники и строго, хотя без всякого удивления,

посмотрел на печать. Печать неподвижно висела в санти-

метрах 20-ти над моей заявкой.

Казнь откладывалась, и я снова начал воспринимать ок-

ружающее. Эдик что-то горячо и красиво говорил о разуме,

об экономической реформе, о добре, о роли интеллигенции

и о государственной мудрости присутствующих.... Он дер-

жал печать, милый друг мой, спасая меня, дурака и слюн-

тяя от беды, которую я сам накачал себе на голову....

присутствующие слушали его внимательно, но с недовольст-

вием, а Хлебовводов ерзал, поглядывая на часы. Надо было

что-то делать. Надо было немедленно что-то предприни-

мать....

-... И в-седьмых, наконец, - рассудительно говорил

Эдик, любому специалисту, а тем более такой авторитетной

организации, должно быть ясно, товарищи, что так называ-

емый черный ящик есть не более как термин теории инфор-

мации, ничего общего не имеющий ни с черным цветом, ни с

определенной формой какого бы то ни было реального пред-

мета. Менее всего черным ящиком можно назвать данную пи-

шущую машинку "ремингтон" вкупе с простейшими электрон-

ными приспособлениями, которые можно приобрести в любом

электротехническом магазине, и мне кажется странным, что

профессор Выбегалло навязывает авторитетной организации

изобретение, которое изобретением не являет ся и реше-

ние, которое может подорвать ее авторитет.

- Я протестую, - сказал Фарфуркис, - во-первых, товарищ

представитель снизу нарушил здесь все правила ведения

заседания, взял слово, которое ему никто не давал, и

вдобавок, еще привысил регламент. Это раз. /я с ужасом

увидел, что печать колыхнулась и упала на несколько

сантиметров/ далее, мы не можем позволить товарищу пред-

ставителю порочить наших лучших людей, чернить заслужен-

ного профессора и научного консультанта товарища выбе-

галло и обелять имеющий здесь место и уже заслуживший

одобрение тройки черный ящик. Это два. / печать провали-

лась еще на несколько сантиметров/. Наконец, товарищ

представитель, надо бы вам знать, что тройку не интере-

суют никакие изобретения. Об'ектом работы тройки являет-

ся необ'ясненное явление, в качестве какового и выступа-

ет уже рассмотренный и рационализированный черный ящик,

он же эвристическая машина.

- Это же до ночи можно просидеть, - обиженно добавил

Хлебовводов. Ежели каждому представителю слово давать.

Печать снова осела. Зазор был теперь не более десяти

сантиметров.

- Это не тот черный ящик, - сказал я и проиграл еще

два сантиметра. - мне не нужен этот ящик! / еще

сантиметр/. Я протестую! На кой черт эта старая песочни-

ца с "ремингтоном'? Я жаловаться буду.

- Это ваше право, - вежливо сказал Фарфуркис. / санти-

метр /.

- Эдик, - умоляюще возвал я.

Эдик снова заговорил. Он взывал к теням ломоносова и

энштейна, он цитировал передовые центральных газет, он

воспевал науку и наших мудрых организаторов, но все было

вообще. Лавра Федотовича это затруднение наконец утоми-

ло, и, прервавши оратора, он произнес только одно слово:

- Неубедительно

Раздался тяжелый удар. Большая круглая печать впилась

в мою заявку.

2. Р а з н ы е д е л а

 

 

 

 

Мы покинули комнату заседаний последними. Я был по-

давлен. Эдик взял меня под локоть. Он тоже был расстро-

ен, но держался спокойней. Вокруг нас, увлекаемый инер-

цией своего агрегата, вился старикашка Эдельвейс. Он на-

шептывал мне слова вечной любви, обещал воду пить и ноги

мыть, и требовал под'емных и суточных. Эдик дал ему три

рубля и велел зайти послезавтра. Эдельвейс выпросил еще

полтинник за вредность и исчез. Мне стало легче.

- Ты не отчаивайся, - сказал Эдик. - у меня есть мысль.

- Какая? - вяло спросил я.

- Ты обратил внимание на речь Лавра Федотовича?

- Обратил, зачем это тебе?

- Я проверил есть ли у него мозги, - об'яснил Эдик.

- Ну и как?

- Ты же видел - есть. И я их ему задействовал. Они у

него совсем не задействованы. Сплошные бюрократические

рефлексы. Но я внушил ему, что перед ним настоящая маши-

на и что сам он не Вунюков, а настоящий администратор с

широким кругозором. Как видишь, кое-что получилось.

правда психическая упругость у него огромная. Когда я

убрал поле, никаких признаков остаточной деформации у

него не обнаружилось. Каким он был, таким и остался. Но

ведь это только прикидка, я вот посчитаю все как следу-

ет, настрою аппарат, и тогда мы посмотрим. Не может

быть, чтобы его нельзя было переделать. Сделаем его по-

рядочным человеком, и нам будет хорошо, и всем будет хо-

рошо, и ему будет хорошо....

- Вряд ли, - сказал я.

- Видишь ли, - сказал Эдик, - существует теория пози-

тивной реморализации. Из нее следует, что любое сущест-

во, обладающее хоть искрой разума, можно сделать поря-

дочным. Другое дело, что каждый отдельный случай требует

особого метода. Вот мы и поищем этот метод. Так что ты

не огорчайся. Все будет хорошо.

Мы вышли на улицу. Снежный Федя ждал нас. Он поднялся

со скамеечки, и мы втроем, рука об руку пошли вдоль ули-

цы первого мая.

- Трудно было? - спросил Федя.

- Ужасно, - сказал Эдик. - я и говорить устал и слушать

устал и вдобавок еще, кажется сильно поглупел. Вы заме-

чаете, Федя, как я поглупел?

- Нет еще, - сказал Федя застенчиво. - это обычно ста-

новится заметно через час-другой.

Я сказал: " хочу есть. Хочу забыться. Пойдемте

куда-нибудь и забудемся. Вина выпьем. Мороженного.... "

Эдик был за, Федя тоже не возражал, хотя и извинился,

что не пьет вина и не понимает мороженного.

Народу на улицах было много, но никто не слонялся по

тротуару, как это обычно бывает в городах летними вече-

рами. Потомки олеговых дружинников и петровских гренаде-

ров тихо, культурно сидели на своих крылечках и молча

трещали семечками. Семечки были арбузные, подсолнечные,

тыквенные и дынные, а крылечки были резные с узорами,

резные с фигурами, резные с балясинами и просто из глад-

ких досок - замечательные крылечки, среди которых попа-

дались и музейные экземпляры многовековой давности, взя-

тые под охрану государством и обезображенные тяжелыми

чугунными досками, об этом свидетельствующими. На задах

крякала гармонь - кто-то, что называется пробовал лады.

Эдик, с интересом оглядываясь, расспрашивал федю о жизни

в горах. Федя с самого начала проникся к Эдику большой

симпатией и отвечал охотно.

- Хуже всего, - рассказывал Федя. - это альпинисты с

гитарами. Вы не можете себе представить, как это страш-

но, Эдик, когда в ваших родных диких горах, где шумят

одни лишь обвалы, да и то в известное заранее время,

вдруг над ухом кто-то зазвенит, застучит и примется ре-

веть про то, как "нипупок" вскарабкался по "жандарму" и

'запилил" по гребню и как потом "ланцепупа" " прибило на

землю ". Это бедствие, Эдик. У нас некоторые от этого

болеют, а самые слабые даже умирают... - у меня дома кла-

весин есть, - продолжал он мечтательно. - стоит у меня там

на вершине клавесин, на леднике. Я люблю на нем играть в

лунные ночи, когда тихо и совершенно нет ветра. Тогда

меня слышат собаки вдали и начинают мне подвывать. Пра-

во, Эдик, у меня слезы навертываются на глаза, так это

получается хорошо и печально. Луна... Звуки в просторе

несутся и далеко-далеко воют собаки....

- А как к этому относятся ваши товарищи? - спросил

Эдик.

- Их в это время никого нет. Остается обычно один

мальчик, но он не мешает. Он хроменький... Впрочем, это

вам не интересно.

- Наоборот, очень интересно!

- Нет, нет... Но вы, наверное, хотели бы узнать, от-

куда у меня клавесин. Представьте себе, его занесли аль-

пинисты. Они ставили рекорд и обязались втащить на нашу

гору клавесин. У нас на вершине много неожиданных пред-

метов. Задумает альпинист подняться к нам на мотоцикле -

и вот у нас мотоцикл, хотя и поврежденный... Гитары по-

падаются, велосипеды, бюсты разные, зенитные пушки...

один рекордсмен хотел подняться на тракторе, но трактора

не раздобыл, а раздобыл он асфальтовый каток. Если б вы

видели, как он мучился с этим катком! Как старался! Но

ничего у него не вышло, не дотянул до снегов. Метров

пятьдесят всего не дотянул, а то был бы у нас асфальто-

вый каток... А вот и Говорун, сейчас я вас познакомлю.

Мы подошли к дверям кафе. На ярко освещенных ступенях

роскошного каменного крыльца в непосредственной близости

от турникета отирался клоп Говорун. Он жаждал войти, но

швейцар его не пускал. Говорун был в бешенстве, отчего

испускал сильный запах дорогого коньяка "курвуазье'. Фе-

дя наскоро познакомил его с нами, посадил в спичечный

коробок и велел сидеть тихо, и клоп сидел тихо, но как

только мы прошли в зал и отыскали свободный столик, он

сразу же развалился на стуле и принялся стучать по сто-

лу, требуя официанта. Сам он, естественно, в кафе ничего

не ел и не пил, но жаждал справедливости и полного соот-

ветствия между работой бригады официантов и тем высоким

званием, за которое эта бригада борется... Кроме того он

явно выпендривался перед Эдиком: он уже знал, что Эдик

прибыл в тьмускорпионь лично за ним, Говоруном, в качес-

тве его, Говоруна, работодателя.

Мы с Эдиком заказали себе яичницу по-домашнему, салат

из раков и сухое вино. Федю в кафе хорошо знали и при-

несли ему сырого тертого картофеля, морковную ботву и

капустные кочерыжки, а перед Говоруном поставили фарши-

рованные помидоры, которые он заказал из принципа.

С'евши салат, я ощутил, что унижен и оскорблен, что

устал, как последняя собака, что язык у меня не повора-

чивается и что нет у меня никаких желаний. Кроме того я

постоянно вздрагивал, ибо в шуме публики мне то и дело

слышались визгливые выкрики: "ноги мыть и воду пить!... У

ей в нутре!... " зато Говорун, видимо, был в прекрасном

настроении и с наслаждением демонстрировал Эдику свой

философический склад ума, независимость суждений и

склонность к обобщениям.

- До чего бессмысленные и неприятные существа! - гово-

рил он, озирая зал с видом превосходства. - поистине

только такие грузные жвачные животные способны под воз-

действием комплекса неполноценности выдумывать миф о

том, что они цари природы. Спрашивается, откуда взялся

этот миф? Например мы, насекомые, считаем себя царями

природы по справедливости. Мы многочисленны, вездесущи,

мы обильно размножаемся, и многие из нас не тратят дра-

гоценного времени на бессмысленные заботы о потомстве.

мы обладаем органами чувств, о которых вы, хордовые, да-

же понятия не имеете. Мы умеем погружаться в анабиоз на

целые столетия без всякого вреда для себя. Наиболее ин-

теллигентные представители нашего класса прославились,

как крупнейшие математики, архитекторы, социологи. Мы

открыли идеальное устройство общества, мы овладели ги-

гантскими территориями мы проникаем всюду, куда захотим.

поставим вопрос следующим образом: что вы, люди, самые,

между прочим, высокоразвитые из млекопитающих, можете

такого, чего бы хотели иметь и не имели мы? Вы много

хвастаетесь, что умеете изготовлять орудия труда и поль-

зоваться ими. Простите, но это смешно. Вы уподобляетесь

калекам, которые хвастаются своими костылями. Вы строите

себе жилища мучительно, с трудом, привлекая для этого

такие противоестественные силы, как огонь и пар, строите

тысячи лет, и все время по разному, и все никак не може-

те найти удобной и рациональной формы жилища. А жалкие

муравьи, которых я искренне презираю за грубость и при-

верженность к культу грубой физической силы, решили эту

простенькую проблемму сто миллионов лет назад, причем

решили раз и навсегда. Вы хвастаетесь, что все время

развиваетесь, и что вашему развитию нет предела. Нам ос-

тается только хохотать. Вы ищете то, что давным давно

найдено, запатентовано и используется с незапамятных

времен, а именно: разумное устройство общества и смысл

существования...

Эдик слушал профессионально - внимательно, а Федя,

покусывая кочерыжку великолепными зубами, произнес:

- Я, конечно, слабый диалектик, но меня воспитали в

представлении о том, что человеческий разум - это высшее

творение природы. Мы в горах привыкли бояться человечес-

кой мудрости и преклоняться перед нею, и теперь, когда я

некоторым образом получил образование, я не устаю восхи-

щаться той смелостью и тем хитроумием, которым человек

уже создал и продолжает создавать так называемую вторую

природу. Человеческий разум - это... Это... - он помотал

головой и замолк.

- Вторая природа! - ядовито сказал клоп. - третья сти-

хия, четвертое царство, пятое состояние, шестое чудо

света... Один крупный человеческий деятель мог бы спро-

сить: зачем вам две природы? Загадили одну, а теперь пы-

таетесь заменить ее другой... Я же вам уже сказал, фе-

дор, что вторая природа - костыли калеки... Что же каса-

ется разума... Не вам бы говорить, не мне бы слушать.

сто веков эти бурдюки с питательной смесью разглагольст-

вуют о разуме и до сих пор не могут договориться, о чем

идет речь. В одном только они согласны: кроме них разу-

мом никто не обладает. И что замечательно! Если существо

маленькое, если его легко отравить какой-нибудь химичес-

кой гадостью или просто раздавить пальцем, то с ним не

церемонятся. У такого существа конечно же инстинкты,

примитивная раздражительность, низшая форма нервной дея-

тельности... Типичное мировозрение самовлюбленных имбе-

цилов. Но ведь они же разумные, им же нужно все обосно-

вать, чтобы насекомое можно было раздавить без зазрений

совести! И посмотрите, Федор, как они это обосновывают,

скажем, земляная оса отложила в норку яички и таскает

для будущего потомства пищу. Что делают эти бандиты? Они

варварски крадут отложенные яйца, а потом, исполненные

идиотского удовлетворения, наблюдают, как несчастная

мать закупоривает цементом пустую норку. Вот, мол, оса -

дура не ведает, что творит, а потому у нее инстинкты,

слепые инстинкты, вы понимаете, разума у нее нет, и в

случае нужды допускается ее к ногтю. Ощущаете, какая

гнусная подтасовка терминов? Априорно предполагается,

что целью жизни осы является размножение и охранение по-

томства, раз даже с этой главной она не способна толково

управиться, то что же с нее взять? У них, у людей - кос-

мос - космос, фотосинтез - фотосинтез, а у жалкой осы

сплошное размножение, да и то на уровне примитивного ин-

стинкта. Этим млекопитающим и в голову не приходит, что

у осы богатейший духовный мир, что за свою недолгую

жизнь она должна преуспеть - ей хочется преуспеть и в

науках, и в искусствах, этим теплокровным и неведомо,

что у нее просто ни времени, ни желания нет оглядываться

на своих детенышей, тем более, что и не детеныши даже, а

бессмысленные яички... Ну, конечно, у ос существуют пра-

вила, нормы поведения, мораль. Поскольку осы от природы

весьма легкомысленны в вопросах продолжения рода, закон,

естественно, предусматривает известное наказание за не-

полное выполнение родительских обязаностей. Каждая поря-

дочная оса должна выполнить определенную последователь-

ность действий: выкопать норку, отложить яички, натас-

кать Парализованных гусениц: закупорить норку. За этим

следят, существует негласный контроль, оса всегда учиты-

вает возможность присутствия за ближайшим камешком

инспектора-соглядатая. Конечно же оса видит, что яички у

нее украли и что исчезли запасы питания. Но она не может

отложить яички вторично и она совсем не намерена тратить

время на восстановление пищевых запасов. Полностью соз-

навая всю нелепость своих действий, она делает вид, что

ничего не заметила, и доводит программу до конца потому

что менее всего ей улыбается таскаться по девяти инстан-

циям комитета охраны вида... Представьте себе, Федор,

шоссе, прекрасную гладкую магистраль от горизонта до го-

ризонта. Некий экспериментатор ставит поперек дороги ро-

гатку с табличкой "об'езд'. Видимость превосходная, шо-

фер прекрасно видит, что на закрытом участке ему абсо-

лютно ничего не грозит. Он даже догадывается, что это

чьи-то глупые шутки, но следуя нормам и правилам поведе-

ния порядочного автомобилиста, он сворачивает на отвра-

тительную обочину, захлебывается в грязи или в пыли,

тратит массу времени и нервов, чтобы снова выехать на то

же шоссе двумястами метрами дальше. Почему? Да все по

той же причине: он законопослушен и он не хочет таскать-

ся по инстанциям оруда, тем более, что у него как и у

осы, есть основания предполагать, что это ловушка, и что

вот в тех кустах сидит инспектор с мотокциклом. А теперь

представим себе, что неведомый экспериментатор ставит

этот опыт, чтобы установить уровень человеческого интел-

лекта и что этот экспериментатор такой же самовлюбленный

дурак, как и разрушитель осиного гнезда. Ха-ха! К ка-

ким бы он выводам пришел!... - Говорун в восторге засту-

чал по столу всеми лапками.

- Нет, - сказал Федя. - как-то у вас все упрощенно по-

лучается, Говорун. Конечно, когда человек ведет автомо-

биль, он не может блеснуть интеллектом...

- Точно также, - перебил хитроумный клоп. - как не бле-

щет интеллектом оса, откладывающая яйца.

- Подождите, Говорун, - сказал Федя. - вы все время ме-

ня сбиваете я хочу сказать... Да! Чтобы насладиться ве-

личием человеческого разума, надо окинуть все здание

этого разума, все достижения литературы и искусства. Вот

вы пренебрежительно отозвались о космосе, а ведь спутни-

ки, ракеты - это великий шаг, это восхищает, и согласи-

тесь, что ни одно членистоногое не способно к таким

свершениям.

Клоп презрительно повел усами.

- Я мог бы возразить, что космос членистоногим ни к

чему, произнес он. - однако людям он тоже ни к чему, и по-

этому об этом говорить не будем. Вы не понимаете простых

вещей, Федор. Дело в том, что у каждого вида существует

своя исторически сложившаяся, передающаяся из поколения

в поколение, мечта. Осуществление этой мечты и называют

обычно великим свершением. У людей было две истинных

мечты: мечта летать вообще, проистекшая из зависти к на-

секомым, и мечта слетать к солнцу, проистекшая из неве-

жества, ибо они полагали, что до солнца рукой подать.

нельзя ожидать, что у разных видов, а тем более классов

и типов живых существ, великая мечта должна быть одна и

та же. Смешно предполагать, чтобы у мух из поколения в

поколение передавалась бы мечта о свободном полете, у

спрутов - мечта о морских глубинах, а у нас, - цимекс

лектурия, о солнце, которое мы терпеть не можем. Каждый

мечтает о том, что недостижимо, но обещает удовольствие.

потомственная мечта спрутов, как известно, свободное пу-

тешествие по суше, и спруты в своих мокрых пучинах много

и полезно думают на этот счет. Извечной и зловещей меч

той вирусов является абсолютное мировое господство и как

ни ужастны методы, которыми они в настоящий момент поль-

зуются, им нельзя отказать в настойчивости, изобрета-

тельности, способности к самопожертвованию во имя вели-

кой цели. А грандиозная мечта паукообразных? Много мил-

лионов лет назад они опрометчиво выбрались из моря на

сушу и с тех пор мучительно мечтают вернуться в родную

стихию. Вы бы только послушали их песни и баллады о мо-

ре! Сердце разрывается от жалости и сочувствия. В срав-

нении с этими балладами героический миф о дедале и икаре

- просто забавная побасенка. И что же? Кое чего они дос-

тигли, причем весьма хитроумным путем, ибо членистоногим

вообще свойственны хитроумные решения. Они добиваются

своего, создавая новые виды. Сначала они создали водобе-

гающих пауков, потом пауков-водолазов, а теперь во весь

ход идут работы по созданию вододышащего паука. Я уж не

говорю о нас, клопах, мы своего достигли давно: когда

появились на свет эти бурдюки с питательной смесью... Вы

меня понимаете, Федор? Каждому племени - своя мечта. Не

надо хвастаться достижениями перед своими соседями по

планете. Вы рискуете попасть в смешное положение. Вас

сочтут глупцами те, кому ваши мечты чужды, и вас сочтут

жалкими болтунами те, кто свою мечту осуществил уже дав-

но.

- Я не могу вам ответить, Говорун, - сказал Федя. - но

должен признаться, что мне неприятно вас слушать.

во-первых я не люблю, когда хитрой казуистикой опровер-

гаются очевидные вещи, а во-вторых, я все-таки тоже че-

ловек.

- Вы - снежный человек. Вы - недостающее звено. С вас

взятки гладки. Вы даже, если хотите знать, нес'едобны. А

вот почему мне не возражают гомо сапиенсы, так сказать?

почему они не выступают за честь своего вида, своего

класса, своего типа? Об'ясню: потому что им нечего воз-

разить.

Внимательный Эдик пропустил этот вызов мимо ушей. Мне

было что возразить, этот болтун раздражал меня безумно,

но я сдерживался, потому что помнил: Федор Симеонович

сейчас смотрит в магический кристалл и видит все.

- Нет уж, позвольте мне, - сказал Федя. - да, я снежный

человек да, нас принято оскорблять, нас оскорбляют даже

люди, ближайшие наши родственники, наша надежда, символ

нашей веры в будующее... Нет-нет позвольте, Эдик, я ска-

жу все, что думаю. Нас оскорбляют наиболее отсталые и

невежественные слои человеческого рода, давая нам гнус-

ную кличку "иети', которая, как известно, созвучна со

свифтовским "иеху', и кличку "голубь-яван', которая оз-

начает нето "огромная обезьяна', нето "отвратительный

снежный человек'. Нас оскорбляют и самые передовые пред-

ставители человечества, называя нас "недостающим зве-

ном', "человекообезьяной" и другими научно звучащими, но

порочащими нас прозвищами. Может быть, мы действительно

достойны некоторого пренебрежения. Мы медленно сообража-

ем, мы действительно "неприхотливы', в нас так слабо

стремление к лучшему, разум наш еще дремлет. Но я верю,

я знаю, что человеческий разум, находящий наивысшее нас-

лаждение в переделывании природы, сначала окружающей, а

в перспективе и своей собственной. Вы, Говорун, все-таки

паразит. Простите меня, но я использую этот термин в на-

учном смысле. Я не хочу вас обидеть, но вы паразит, и не

понимаете, какое это высокое наслаждение - переделывать

природу. И какое это перспективное наслаждение, природа,

ведь бесконечна, и переделывать ее можно бесконечно дол-

го. Вот почему человека называют царем природы. Потому

что он не только изучает природу, не только находит вы-

сокое, но пассивное наслаждение в единении с нею, но он

переделывает природу, он лепит ее по своей нужде, по

своему желанию, а потом будет лепить по своей прихоти...

- Ну да! - сказал клоп. - а покуда он, человек, обни-

мая некоего Федора за широкие волосатые плечи, выводит

его на эстраду, предлагая некоторому Федору изобразить

процесс очеловечИвания обезьяны перед толпой лузгающих

семечки обывателей... Внимание! - заорал он вдруг. - се-

годня в клубе лекция кандидата наук

вялобуева-франкенштейна "дарвинизм против религии" с

наглядной демонстрацией процесса очеловечИвания обезья-

ны. Акт первый: "обезьяна'. Федор сидит у лектора под

столом и талантливо ищется под мышками, бегая по сторо-

нам ностальгическими глазами. Акт второй

: "человек-обезьяна'. Федор, держа палку от метлы ходит

по эстраде, ища, что забить. Акт третий:

'обезьяна-человек'. Федор под наблюдением и руководством

пожарника разводит на железном противне небольшой костер

изображая при этом ужас и восторг одновременно. Акт чет-

вертый: "человек создал труд'. Федор с испорченным от-

бойным молотком изображает первобытного кузнеца. Акт пя-

тый: " апофеоз'. Федор садится за пианино и наигрывает

'турецкий марш'... Начало лекции в шесть часов, после

лекции новый заграничный фильм "на последнем берегу" и

танцы! Чрезвычайно польщенный, Федя застенчиво улыбает-

ся.

- Ну, конечно, Говорун, - сказал он расстроганно. - я

же знал что существенных разногласий между нами нет. Ко-

нечно же, именно вот таким образом понемножку, полегонь-

ку разум начинает творить свои благодетельные чудеса,

обещая в перспективе архимедов, ньютонов и эйнштейнов.

только вы напрасно преувеличиваете мою роль в этом куль-

турном мероприятии, хотя я и понимаю - вы просто хотите

сделать мне приятное.

Клоп посмотрел на него бешенными глазами, а я злорад-

но хихикнул. Федя забеспокоился.

- Я что-нибудь не так сказал? - спросил он.

- Вы молодец, - сказал я. - вы его так отбрили, что он

даже осунулся. Видите, он даже фаршированные помидоры

стал жрать от бессилия...

- Да, Говорун, я слушаю вас с интересом, - сказал

Эдик. -я, конечно, вовсе не намерен вам возражать, потому

что, как я рассчитываю, у нас впереди еще много диспутов

по серьезным вопросам. Я только хотел бы констатировать,

что, к сожалению в ваших рассуждениях слишком много че-

ловеческого, и слишком мало оригинального, присущего

лишь психологии цимекс лектулария.

- Хорошо, - с раздражением вскричал клоп. - все это

прекрасно. Но, может быть, хоть один представитель гомо

сапиенс снизойдет до прямого ответа на те соображения,

которые мне позволено было здесь высказать? Или, повто-

ряю, ему нечего возразить? Или человек разумный имеет к

разуму не более отношения, чем змея очковая к широко

распространенному оптическому устройству? Или у него нет

аргументов, доступных пониманию сушества, которое обла-

дает лишь примитивными инстинктами?

И тут я не выдержал. У меня был аргумент, доступный

пониманию, и я его с удовольствием использовал. Я проде-

монстрировал Говоруну свой указательный палец, а затем

сделал движение, словно стирая со стола упавшую каплю.

- Очень остроумно, - сказал клоп, бледнея. - вот уж во-

истину на уровне высшего разума...

Федя робко попросил, чтобы ему об'яснили смысл этой

пантомимы, однако Говорун об'явил, что все это вздор.

- Мне здесь надоело, - преувеличенно громко сообщил

он, барски озираясь. - пойдемте отсюда.

Я расплатился, и мы вышли на улицу, где остановились,

решая, что делать дальше. Эдик предложил пойти в гости-

ницу и попытаться устроиться, но Федя сказал, что в

тьмускорпиони гостиница не проблемма: во всей гостинице

живут только члены тройки, остальные номера пустуют. Я

посмотрел на угнетенного клопа, почувствовал угрызения

совести и предложил прогуляться по берегу скорпионки под

луной. Федя поддержал меня, но клоп Говорун запротесто-

вал: он устал, ему надоели бесконечные разговоры, он, в

конце концов, голоден, он лучше пойдет в кино. Нам стало

его совсем жалко - так он был потрясен и шокирован моим

жестом, может быть, действительно несколько бестактным,

и мы направились было в кино, но тут из-за пивного ларь-

ка на нас вынесло старикашку Эдельвейса. В одной руке он

сжимал пивную кружку, а другой цеплялся за свой агрегат.

Заплетающимся языком он выразил свою преданность нау-

ке и лично мне и потребовал сметных, высокогорных, а

также покупательных на приобретение каких-то раз'емов. Я

дал ему рубль и он вновь устремился за ларек.

По дороге в кино Говорун все никак не мог успокоить-

ся. Он бахвалился, задирал прохожих, сверкал афоризмами

и парадоксами, но видно было, что ему все еще крайне не

по себе. Чтобы вернуть клопу душевное равновесие, Эдик

рассказал ему о том, какой гигантский вклад он, клоп го-

ворун, может совершить в теории линейного счастья, и

прозрачно намекнул на мировую славу и на неизбежность

длительных командировок за границу, в том числе и в эк-

зотические страны.

Душевное равновесие было восстановлено полностью. Го-

ворун явно приободрился, посолиднел, и, как только погас

свет тут же полез по рядам кусаться, так что мы с Эдиком

не получили никакого удовольствия: Эдик боялся, что го-

воруна тихо раздавят, я же ждал безобразного скандала.

кроме того в зале было душно, фильм показывали тошнот-

ворный, и мы с облегчением вздохнули, когда все кончи-

лось.

Светила луна, со скорпионки несло прохладой. Федя ви-

новато сообщил, что у него режим и ему пора спать. Было

решено проводить его до колонии. Мы пошли берегом...

внизу под обрывом величественно несла в своих хрусталь-

ных струях ядовитые сточные воды древняя скорпионка. На

той стороне вольно раскинулись в лунном свете заливные

луга. На горизонте темнела зубчатая кромка далекого ле-

са. Над какими-то мрачными полуразрушившимися башнями,

сверкая опозавательными огнями совершало эволюции не-

большое летающее блюдце.

- Что это за развалины? - спросил Эдик.

- Это соловьиная крепость, - ответил Федя.

- Что вы говорите! - поразился Эдик. - та самая, из-под

мурома?

- Да, двенадцатый век.

- А почему только две башни? - спросил Эдик.

Федя об'яснил ему, что до осады было четыре: кикимо-

ра, аукалка, плюнь-ядовитая и уголовница. Годзилла про-

жег стену между аукалкой и уголовницей, ворвался во двор

и вышел защитникам в тыл. Однако он был дубина, по слу-

хам - самый здоровенный и самый глупый из четырехглавых

драконов. В тактике он не разбирался и не хотел разби-

раться, а потому, вместо того чтобы сосредоточенными

ударами сокрушить одну башню за другой, кинулся на все

четыре сразу, благо голов как раз хватало. В осаде же

сидела нечисть бывалая и самоотверженная - братья раз-

бойники сидели, соловей одихманьтьевич и лягва одихмань-

тьевич, с ними лихо одноглазое, а также союзный злой дух

кончар, по прозвищу грыш. И годзилла, естественно пост-

радал через дурость свою и жадность. Вначале, правда ему

повезло осилить кончара, скорбного в тот день вирусным

гриппом, и в плюнь-ядовитую алчно ворвался годзиллов

прихвостень, вампир вервульф, который, впрочем, тут же

прекратил военные действия и занялся пьянством и грабе-

жами. Однако это был первый и единственный успех годзил-

лы за всю кампанию. Соловей одихманьтьевич на пороге

аукалки дрался бешено и весело, не отступая ни на шаг.

лягва одихманьтьевич по малолетству отдал было первый

этаж кикиморы и на втором закрепился, раскачал башню и

обрушил ее вместе с собой на атаковавшую его голову в

тот самый момент, когда хитрое и хладнокровное лихо од-

ноглазое, заманившее правофланговую голову в селитрянные

подвалы уголовницы, взорвало башню со всем содержимым.

лишившись половины голов, и без того недалекий годзилла

окончательно одурел, метался по крепости, давя своих и

чужих и, брыкаясь, кинулся в отступ. На том бой и кон-

чился. Захмелевшего вервульфа соловей одихманьтьевич

прикончил акустическим ударом, после чего и сам скончал-

ся от множества ожогов. Уцелевшие ведьмы, лешие, водя-

ные, аукалки, кикиморы и домовые перебили деморализован-

ных вурдалаков, троллей, гномов, сатиров, наяд и дриан

и, лишенные отныне руководства разбрелись в беспорядке

по окрестным лесам. Что же касается годзиллы, то его за-

несло в большое болото, именуемое ныне коровье вязло,

где он в скорости и подох от газовой гангрены.

- А вход туда свободный? - спросил Эдик, вглядываясь в

темные, мохнатые глыбы аукалки и плюнь-ядовитой.

- Свободный, - сказал Федя. - за пятачок.

Прогулка получилась на славу. Федя об'яснил нам уст-

ройство вселенной и попутно выяснилось, что он простым

глазом видит кольцо сатурна и красное пятно на юпитере.

клоп азартно доказывал ему, что все это хорошо оплачен-

ный вздор, а на самом деле вселенная имеет форму пружин-

ного матраца. Вокруг все время крутился застенчивый

кузьма, птеродактиль обыкновенный. Собственно в темноте

мы его так и не разглядели. Он дробно топотал, со слабым

кваканьем трещал кустами рядом, а иногда вдруг взлетал,

закрывая луну растопыренными крыльями. Мы звали его,

обещая лакомства и дружбу, но он так и не решился приб-

лизиться.

В колонии мы также познакомились с пришельцем конс-

тантином. Константину сильно не повезло, его летающее

блюдце совершило вынужденную посадку около года назад.

при посадке корабль испортился окончательно, и защитное

силовое поле, которое автоматически создавалось в молент

приземления, убрать не удалось. Поле это было устроено

так, что не пропускало ничего постороннего. Сам констан-

тин со своей одеждой и деталями мог ходить через сирене-

вую пленку, но семейство полевых мышей, случайно оказав-

шееся на месте посадки, так там и осталось, и Константин

вынужден был скармливать ему небогатые свои запасы, так

как земную пищу пронести под защитный колпак не мог даже

в своем желудке. Под колпаком оказались забытые кем-то

на парковой аллее тапочки, это было единственное из зем-

ных благ, от которых Константину была хоть какая-то

польза. Кроме тапочек и мышей в защитное поле были зак-

лючены два куста волчьей ягоды, часть чудовищной садовой

скамейки, изрезанной всевозможными надписями, и четверть

акра сыроватой, никогда не просыхающей почвы.

Константиновы дела были плохи. Звездолет не желал чи-

ниться, в местных мастерских не было, естественно, ни

подходящих запчастей, ни специального оборудования.

кое-что можно было достать в научных центрах, но требо-

валось ходатайство тройки, и Константин вот уже много

месяцев ждал вызова. Он возлагал некоторые надежды на

помощь землян, он рассчитывал, что ему хотя бы удастся

снять проклятое защитное поле и провести, наконец, на

корабль какого-нибудь крупного ученого, но в общем-то он

был настроен скорее пессимистически, он был готов к то-

му, что земная техника будет в состоянии помочь ему лет

через двести. Костантиново блюдце, сияя, как гигантская

газосветная лампа, стояло недалеко от дороги. Из под

блюдца торчали ноги Константина, обутые в скороходовские

тапочки сорок четвертого размера. Ноги отлягивались от

семейства мышей, настойчиво требовавших ужина. Федя пос-

тучал в защитное поле, и Константин, увидев нас, выбрал-

ся из под блюдца. Он прикрикнул на мышей и вышел к нам.

знаменитые тапочки остались, конечно внутри, и мыши тот-

час устроили в них временное обиталище. Мы представи-

лись, выразили сочувствие, спросили как дела. Константин

бодро сообщил, что кажется начало получаться и перечис-

лил два десятка незнакомых нам приборов, которые были

ему необходимы. Он оказался очень общительным разумным

существом. А может быть, просто стосковался по собесед-

никам. Мы его распрашивали, он охотно отвечал. Но выгля-

дел он неважно, и мы сказали ему, что вредно так много

работать, и что пора спать. Минут через десять мы обьяс-

нили ему, что такое - спать, после чего он признался,

что это ему совсем не интересно, и что он лучше не ста-

нет этим заниматься. Кроме того близилось время кормить

мышей. Он пожал нам руки и снова полез под блюдце. Мы

распрощались с федей и отправились в гостинницу.

Время было уже позднее, город уже засыпал, и только

далекодалеко играла гармошка, и чистые девичьи голоса

сообщали:

Ухажеру моему

Я говорю трехглазому:

Нам поцалуи ни к чему -

Мы братия по разуму

Дело N 72 пришелец Константин

 

 

 

Утреннее солнце, вынырнув из-за угла, теплым потоком

ворвалось в открытые окна комнаты заседаний, когда на

пороге появился каменнолицый Лавр Федотович и немедленно

предложил задернуть шторы.

- Народу это не нужно, - обьяснил он.

Сейчас же за ним появился Хлебовводов, подталкивая

впереди себя выбегаллу. Выбегалло, размахивая портфелем,

горячо толковал ему что-то по французски, а Хлебовводов

приговаривал: " ладно, ладно тебе, развоевался... "когда

комендант задернул шторы, на пороге возник Фарфуркис. Он

что-то жевал и утирался. Невнятной скороговоркой изви-

нившись за опоздание, он разом проглотив все недожеван-

ное и завопил:

- Протестую! Вы с ума сошли, товарищ зубо! Немедленно

убрать эти шторы! Что за манера отгораживаться и бросать

тень?

Возник крайне неприятный инцидент, и все время, пока

Фарфуркиса унижали, сгибали в бараний рог, вытирали об

него ноги и выбивали ему бубну, Выбегалло, как бы гово-

ря: " вот злонравия достойные плоды! ", укоризненно ка-

чал головой и многозначительно поглядывал в мою сторону.

потом Фарфуркиса, растоптаного, растерзанного, измоча-

ленного, измолоченного пустили унижено догнивать на мес-

то, а сами, отдуваясь, опуская засученные рукава, вычи-

щая клочья шкуры из-под когтей, облизывая окровавленные

клыки и время от времени непроизвольно взрыкивая, рассе-

лись за столом и об'явили себя готовыми к утреннему за-

седанию.

- Грррм, - произнес Лавр Федотович, бросив последний

взгляд на распятые останки. - следующий, докладывайте,

товарищ зубо.

Комендант впился скрюченными пальцами в раскрытую

папку, последний раз глянул поверх бумаг на поверженного

врага налитыми глазами, в последний раз с оттяжкой кинул

задними лапами землю, поклокотал горлом и только почуя

жадно раздутыми ноздрями сладостный аромат разложения,

окончательно успокоился.

- Дело семьдесят второе, - забарабанил он. - костантин

Константинович Константинов, двести тринадцатый до новой

эры, город Константинов новой планеты Константины, звез-

ды антарес....

- Я бы попросил, - прервал его Хлебовводов. - ты что же

это нам читаете? Ты же нам роман читаете. Или водевиль?

ты, братик, анкету нам зачитываете, а получается у тебя

водевиль.

Лавр Федотович взял бинокль и направил его на комен-

данта. Комндант сник.

- А я вот помню в сызрани, - продолжал Хлебовводов. -

бросили меня заведующим курсов квалификации среднего

персонала, так там тоже был - улицу не хотел подме-

тать... Только не в сызрани это было, а в саратове!

сперва я там школу мастеров-крупчатников укрупнял, а по-

том, значит, бросили меня на эти курсы... Да, в сарато-

ве, в пятьдесят втором году, зимой. Морозы, помню, как в

сибири... Нет, - сказал он с сожалением. - не в саратове

это было. В сибири это и было, а вот в каком городе вы-

летело из башки. Вчера еще помнил, эх, думаю, хорошо бы

там в этом городе...

Он замолчал, мучительно приоткрыв рот. Лавр Федотович

подождал еще немного, осведомился, есть ли вопросы к

докладчику, убедился, что вопросов нет и предложил хле-

бовводову продолжать.

- Л а в р ф е д о т о в и ч, - прочуствованно сказал

Хлебовводов. - забыл, понимаете, город. Ну, забыл и все.

пускай он пока дальше зачитывает, а покуда вспомню.

только пускай он по форме, пускай пункты называет и не

частит, а то ведь безобразие получается...

- Продолжайте докладывать, товарищ зубо, - сказал Лавр

Федотович.

- Пункт пятый, - прочитал комендант с робостью. - наци-

ональность....

Фарфуркис позволил себе слабо шевельнуться и сейчас

же испуганно замер.

Однако Хлебовводов уловил это движение и приказал ко-

менданту:

- Сначало. Сначало! Сызнова начинайте!

- Пункт первый, - сказал комендант. - фамилия...

Пока он читал сызнова, я рассматривал Эдиков ремора-

лизатор. Это была плоская блестящая коробочка со стекла-

ми, похожая на игрушечный автомобильчик. Эдик управлялся

с этим приборчиком удивительно легко. Я бы так не мог.

пальцы у него двигались как змеи. Я загляделся.

- Херсон! - заорал вдруг Хлебовводов. - в херсоне это

было, вот где... Ты, давайте продолжайте, - сказал он

вздрогнувшему коменданту. - это я так вспомнил...

Он сунулся к уху Лавра Федотовича и, млея от смеха,

принялся ему что-то нашептывать, так что черты товарища

Вунюкова обнаружили тенденцию к раздеревянению, и он вы-

нужден прикрыться от демократии обширной ладонью.

- Пункт шестой, - нерешительно закончил комендант. -

образование высшее син... Кр и... Кретическое.

Фарфуркис дернулся и пискнул, но опять не посмел.

Хлебовводов ревниво вскинулся.

- Какое? Какое образование?

- Синкретическое, - повторил комендант единым духом.

- Ага, - сказал Хлебовводов и поглядел на Лавра Федото-

Вича.

- Это хорошо, - веско произнес Лавр Федотович. - мы лю-

Бим самокритику. Продолжайте докладывать, товарищ зубо.

- Пункт седьмой. Знание иностранных языков: все без

Словаря.

- Чего-чего, - сказал Хлебовводов.

- Все, - повторил комендант, - без словаря.

- Вот так самокритическое, - сказал Хлебовводов. - ну,

Ладно, мы это проверим.

- Пункт восьмой: профессия и место работы в настоящее

Время: читатель поэзии, амфибрахист, пребывает в крат-

Косрочном отпуске. Пункт девятый...

- Подождите, - сказал хлебоводов. - работает-то он где?

- В настоящее время он в отпуске, - пояснил комендант.

- в краткосрочном.

- Это я без тебя понял, - возразил хлебоводов. -я гово-

Рю: специальность у него какая?

Комендант поднял папку к глазам.

- Читатель... - сказал он. - стихи, видно, читает.

Хлебовводов ударил по столу ладонью.

- Я тебе не говорю, что я глухой, - сказал он. - что он

читает это я слышал. Читает и пусть читает в свободное

от работы время. Специальность, говорю! Работает где,

кем?

Выбегалло отмалчивался и я не выдержал.

- Его специальность - читать поэзию, - сказал я. - он

специализируется по амфибрахии.

Хлебовводов поглядел на меня с подозрением.

- Нет, - сказал он. - амфибрахия - это я понимаю. Ам-

фибрахия там... То, се... Вот, что я хочу выяснить? Я хо-

чу уяснить, за что ему зарплату платят?

- У них зарплаты как таковой нет, - пояснил я.

- Во! - обрадовался хлебоводов. - безработный!

Но тут же опять насторожился. - нет, не получается!...

концы с концами у вас не сходятся. Зарплаты нет, а от-

пуск есть. Что-то вы тут крутите, изворачиваетесь тут

что-то...

- Грррм, - произнес Лавр Федотович. - имеется вопрос к

докладчику, а также к научному консультанту. Профессия

дела номер семьдесят два.

- Читатель поэзии, - быстро сказал Выбегалло. - и вдо-

бавок эта... Амфибрахист.

- Место работы в настоящее время? - осведомился он.

- Пребывает в краткосрочном отпуске. Отдыхает, зна-

чит, краткосрочно.

Лавр Федотович, не поварачивая головы, перекатил

взгляд в сторону хлебоводова: " имеются еще вопросы? "

Хлебовводов тоскливо заерзал. Простым глазом было вид-

но, как высокая доблесть солидарности с мнением начальс-

тва бьется в нем с не менее высоким чувством гражданско-

го долга. Наконец гражданский долг победил, хотя и с за-

метным для себя ущербом.

- Что я должен сказать, Лавр Федотович, - залебезил

Хлебовводов. - ведь вот что я должен сказать! Амфибрахист

- это вполне понятно. Амфибрахий там... То, его... И

насчет поэзии все четко. Пушкин там, михалков, корней-

чук... А вот читатель. Нет же в номенклатуре такой про-

фессии! И понятно, что нет. А то как это получается? Я,

значит, стишки почитываю, а мне за это - зарплата, мне

за это отпуск... Вот что я должен уяснить.

Лавр Федотович взял бинокль и возрился на выбегаллу.

- Заслушаем мнение консультанта, - об'явил он.

Выбегалло поднялся.

- Эта... - сказал он, погладив бороду. - товарищ хлебо-

водов правильно здесь заостряет вопрос и верно расстав-

ляет акценты. Народ любит стихи - се ля мен сюр ле кер

ке же ву ле ди (1). Но всякие ли стихи нужны народу? Же

ву деманд анпе (2)? Всякие ли? Мы с вами, товарищи,

знаем, что далеко не всякие. Поэтому мы должны очень

строго следовать... Эта... Определенному, значить, кур-

су, не терять из виду маяков и... Эта... Ле вин этирэ

или фо ле буар (3). Мое мнение лично вот такое: эдетуа э

дье тедера (4). Но я предложил бы еще заслушать присутс-

вующего здесь представителя снизу товарища привалова,

вызвать его, так сказать, в качестве свидетеля...

Лавр Федотович перевел бинокль на меня. Хлебовводов

сказал:

- А что же, пускай, все равно же он постоянно выска-

кивает, не терпится ему, вот пускай и пояснит, раз он

такой шустрый...

- Вуаля, - с горечью сказал Выбегалло. - ледукасьен кон

донно женбом дапрезан (5).

 

(1). Я говорю вам это, положа руку на сердце.

(2). Я вас спрашиваю?

(3). Когда вино откупорено, его следует выпить.

(4). Помогай себе сам, тогда и бог тебе поможет.

(5). Вот воспитание, какое дают теперь молодым людям.

 

- Вот и я говорю: пускай, - повторил Хлебовводов.

- У них там очень много поэтов, - об'яснил я. - все пи-

шут стихи, и каждый поэт, естественно, хочет иметь свое-

го читателя. Читатель же - существо неорганизованное, он

этой простой вещи не понимает. Он с удовольствием читает

хорошие стихи, и даже заучивает их наизусть, а плохие и

знать не желает. Создается ситуация несправедливости,

неравенства, а поскольку жители там очень деликатные и

стремятся, чтобы всем хорошо было, создана специальная

профессия - читатель. Один специализируется по ямбу,

другие по хорею, а Константин Константинович - крупный

специалист по амфибрахию и осваивает сейчас александрий-

ский стих, приобретает вторую специальность. Цех это, ес-

тественно, вредный, и читателям полагается не только

уСиленное питание, но частые краткосрочные отпуска.

- Это я все понимаю! - проникновенно вскричал хлебов-

водов. Ямбы там, александриты... Я одного не понимаю: за

что же ему деньги платят?... Ну, сидит он, ну читает,

вредно, знаю! Но чтение - дело тихое, внутреннее, как

его проверишь? Читает он или кемарит, сачок? Я помню за-

ведовал я в инспекции по карантину и защите растений,

так у меня повадился один... Сидит на заседании и вроде

бы слушает, даже записывает что-то в блокнот, а на деле

спит, прощелыга! Сейчас по конторам навострились спать с

открытыми глазами... Так вот я не понимаю: наш-то как?

может врет, не должно быть такой профессии, чтобы конт-

роль был невозможен - работает человек, или, наоборот,

спит?

- Это все не так просто, - вмешался Эдик, оторвавшись

от настройки реморализатора. - ведь он не только читает,

ему присылают все стихи, написанные амфибрахией. Он дол-

жен все их прочесть, понять, найти в них источник высо-

кого наслаждения, полюбить их и, естественно, обнаружить

какие-нибудь недостатки. Об этих своих чувствах и раз-

мышлениях он обязан регулярно писать авторам и выступать

на творческих вечерах этих авторов, на читательских кон-

ференциях, и выступать так, чтобы авторы были довольны,

чтобы они чувствовали свою необходимость. Это очень,

очень тяжелая профессия, - заключил он.

- Константин Константинович - настоящий герой труда.

- Да, - сказал Хлебовводов. - теперь я уяснил. Полезная

профессия. И система мне нравится. Хорошая система,

справедливая.

- Продолжайте докладывать, товарищ зубо, - произнес

Лавр Федотович.

Комендант вновь поднес папку к глазам.

- Пункт девятый: был ли за границей: был. В связи с

неисправностью двигателя четыре часа находился на остро-

ве рапа-нуи.

Фарфуркис что-то неразборчиво пропищал и Хлебовводов

тотчас подхватился.

- Это чья же нынче территория? - обратился он к выбе-

галло.

Профессор Выбегалло, добродушно улыбнувшись, широким,

снисходительным жестом отослал его ко мне.

- Дадим слово молодежи, - сказал он.

- Территория чили, - об'яснил я.

- Чили, чили... - забормотал Хлебовводов, тревожно

поглядывая на Лавра Федотовича. Лавр Федотович хладнок-

ровно курил.

- Ну, раз чили, ладно тогда, - решил хлебоводов. - и

четыре часа только... Ладно. Что там дальше?

- Протестую! - с безумной храбростью прошептал фарфур-

кис, но комендант уже читал дальше:

- Пункт десятый. Краткая сущность необ'ясненности:

разумное существо со звезды антарес, летчик космического

корабля под названием летающее блюдце...

Лавр Федотович не возражал. Хлебоводов, глядя на не-

го, одобрительно кивнул и комендант продолжал:

- Пункт одиннадцать: данные о ближайших родственни-

ках... Тут большой список.

- Читайте, читайте, - сказал хлебоводов.

- Семьсот девяносто три лица, - предупредил комендант.

- И не пререкайтесь. Твое дело читать, вот и читайте.

и разборчиво.

Комендант вздохнул и начал:

- Родители: а, бе, ве, ге, де, же, зе,...

- Ты чего это? Ты постойте... Ты погоди... - сказал

Хлебовводов, от изумления утратив дар вежливости. - ты

что в школе? Мы тебе, что, дети?

- Как написано, так и читаю, - огрызнулся комендант и

продолжал, повысив голос. - зе, и, й, ке...

- Грррм, - произнес Лавр Федотович. - имеется вопрос к

докладчику. Отец дела номер семьдесят два. Фамилия, имя,

отчество.

http://hristus.narod.ru/trojka2.html