Документ 12
Рапорт-доклад
N 019/99
КОМКОН-2
Урал -- Север
Дата: 10 мая 99 года.
Автор: Т. Глумов, инспектор
Тема 009 "Визит старой даны"
Содержание: информацию о событиях в Малой
Пеше направил в институт Чудаков О. О.
Панкратов
В соответствии с вашим распоряжением я провел беседы с Б. Неверовым, с
О. Панкратовым и с З. Лядовой на предмет выяснения, не направлял ли
кто-нибудь из них в адрес института Чудаков информацию об аномальном
поведении некоторых лиц во время происшествия в Малой Пеше в ночь на 6
мая с. г.
1. Беседа с работником аварийной службы Базилем Неверовым состоялась
по видеоканалу вчера около полудня. Оперативного интереса беседа не
представляла. Б. Неверов, безусловно, услыхал об институте Чудаков от
меня впервые.
2. Олега Олеговича Панкратова и жену его Зосю Лядову я встретил в
кулуарах региональной конференции астроархеологов-любителей в Сыктывкаре.
В ходе непринужденной беседы за чашкой кофе Олег Олегович активно и и с
удовольствием подхватил начатый мною разговор о чудесах института Чудаков
и по собственной инициативе, без всякого форсирования с моей стороны,
сообщил следующие факты:
он уже много лет является постоянным активистом института Чудаков и
даже имеет свой собственный индекс в качестве отдельного и постоянного
источника информации,
именно благодаря его усилиям в сферу внимания метапсихологов попали
такие замечательные феномены, как Рита Глузская ("черный глаз"), Лебей
Маланг (психопараморф) и Константин Мовзон ("повелитель мух 5-й"),
он очень благодарен мне за сведения об удивительной Альбине и
потрясающем Кире, которые я ему так любезно и вовремя предоставил в тот
день в Малой Пеше, каковые сведения он тогда же и отправил в институт,
в институте ему довелось побывать трижды -- на ежегодных конференциях
активистов с Даниилом Александровичем Логовенко лично не знаком, но
весьма почитает его как выдающегося ученого.
3. В связи с вышеизложенным считаю, что мой рапорт-доклад N 018/99
интереса для темы 009 не представляет.
Т. Глумов.
(Конец документа 12.)
Документ 13
Начальнику отдела ЧП
М. Каммереру
От инспектора Т. Глумова
Рапорт
Прошу предоставить мне отпуск на шесть месяцев в связи с
необходимостью сопровождать жену в длительную служебную командировку на
Пандору.
Т. Глумов.
10.05.99
Резолюция: Не разрешаю. Продолжайте выполнять задание.
М. Каммерер. 10 мая 99г.
(Конец документа 13.)
Отдел ЧП. Рабочая комната "Д". 11 мая 99 года
Утром 11 мая мрачный Тойво, придя на работу, ознакомился с моей
резолюцией. Видимо, за ночь он поуспокоился. Ни протестовать, ни
настаивать он не стал, а засел у себя в комнате "Д" и занялся
составлением списка инверсантов, которых у него набралось вскоре семеро,
но только двое из них были названы по именам, а остальные числились как
"больной 3., сервомеханик", "Теодор П., этнолингвист" и тому подобное.
Около полудня в комнате "Д" объявился Сандро Мтбевари, осунувшийся,
желтый и встрепанный. Усевшись за свой стол, он без всяких предисловий и
своеобычных в таких случаях (после возвращения из длительных походов)
шуточек доложил Тойво, что по приказанию БигБага поступает в его
распоряжение, но сначала хотел бы закончить отчет по командировке. "За
чем же дело стало?" -- Настороженно спросил Тойво, несколько пораженный
его видом. А за тем дело стало, отвечал Сандро с раздражением, что
произошла с ним одна история, про которую непонятно, надо ли ее вставлять
в отчет, и если надо, то под каким соусом.
И он сейчас же принялся рассказывать, с трудом подбирая слова, путаясь
в подробностях и все время как-то судорожно посмеиваясь над собой.
Сегодня утром он вышел из нуль-кабины курортного местечка розалинда
(недалеко от Биаррица), отмахал пяток километров по пустынной каменистой
тропе между виноградниками и около 10 часов оказался у цели: под ним была
долина Роз. Тропа вела вниз к усадьбе "Добрый ветер", остроконечная крыша
которой торчала из нагромождений пышной зелени. Сандро автоматически
отметил время -- было без минуты 10, как он и рассчитывал. Прежде чем
начать спуск к усадьбе, он присел на округлый черный валун и принялся
вытряхивать камешки из сандалий. Было уже очень жарко, раскаленный валун
обжигал сквозь шорты, и ужасно хотелось пить.
Видимо, именно в этот момент ему стало дурно. В ушах зазвенело, и
солнечный день как бы померк. Ему показалось, будто он спускаетя по
тропе, шагает, не чуя под собой ног, мимо веселенькой беседки, которую он
не заметил сверху, мимо глайдера с откинутым капотом и развороченным
(словно из него вынимали целые блоки) двигателем, мимо огромной лохматой
собаки, которая лежала в тени и равнодушно следила за ним, вывалив
красный язык. Потом он поднялся по ступенькам на веранду, сплошь
заплетенную розами. При этом он отчетливо слышал скрип ступеней, но ног
под собой по-прежнему как бы не чувствовал. В глубине веранды стоял стол,
заваленный какими-то непонятными предметами, а над столом, упершись в
края столешницы широко расставленными руками, нависал тот человек,
который был ему нужен.
Человек этот поднял на него маленькие, упрятанные под седыми бровями
глазки, и на лице его изобразилась легкая досада. Сандро представился и,
почти не слыша собственного голоса, принялся излагать свою легенду, но не
успел произнести и десятка фраз, как человек ужасно сморщился и произнес
что-то вроде: "Ну надо же, как ты некстати", после чего Сандро пришел в
себя, вынырнув из полного беспамятства, весь облитый потом и с правой
сандалией в руке. Он сидел на валуне, горячий гранит жег его сквозь
шорты, и время было по-прежнему без минуты 10. Ну, может быть секунд
пятнадцать прошло, не больше.
Он обулся, вытер потное лицо, и тут, видимо его опять схватило. Он
опять спускался по тропе, не чуя под собой ног, мир смотрелся словно
сквозь нейтральный светофильтр, а в голове вертелась только одна мысль:
это надо же, как меня некстати... И снова слева прошла веселенькая
беседка (на полу валялась кукла без рук и одной ноги), и глайдер прошел
(на борту красовалось изображение бедового чертенка), и второй глайдер
оказался там, немного в глубине, и тоже с поднятым капотом, а собака язык
убрала и теперь дремала, положив тяжелую голову на лапы. (Странная
какая-то собака, да и собака ли?) Скрипучие ступеньки, прохлада веранды.
И снова человек взглянул из-под седых бровей, весь сморщился и проговорил
притворно-грозным тоном, как говорят с расшалившимся ребенком: "Я тебе
что сказал? Некстати! Брысь отсюда!" И Сандро вновь очнулся, но теперь он
уже сидел не на валуне, а рядом, на сухой колючей траве, и его
подташнивало.
"Да что это со мной сегодня?" -- Подумал он со страхом и досадой и
попытался взять себя в руки. Мир был по-прежнему пригашен, и в ушах
звенело, но в то же время Сандро полностью себя теперь контролировал.
Было почти точно 10 часов, очень хотелось пить, но слабости он больше не
ощущал, и надо было доводить до конца то, зачем он сюда прибыл. Он
поднялся на ноги и тут увидел, что из нагромождений зелени внизу вышел на
тропинку тот самый человек и остановился, глядя в сторону Сандро, и тут
же следом вышел из зарослей и встал у ног человека тот самый мохнатый пес
и тоже стал смотреть на Сандро, и Сандро мельком отметил про себя, что
никакая это не собака, а молодой голован. И Сандро поднял руку, сам не
зная зачем -- то ли в знак приветствия, то ли чтобы привлечь к себе
внимание, но тот человек повернулся к нему спиной, а мир перед глазами
Сандро почернел и ушел косо вниз и налево.
Когда он снова пришел в себя, то оказалось, что он сидит на скамейке,
вокруг него курортный городок Розалинда, а рядом та самая нуль-кабина,
через которую он сюда прибыл. По-прежнему слегка подташнивало, и хотелось
пить, но мир был ясен и приветлив, и было 10 часов 42 минуты. Беззаботные
нарядные люди, проходившие мимо, стали с беспокойством поглядывать на
него и замедлять шаги, и вдруг подкатил кибер-официант и поднес ему
высокий запотевший бокал с чем-то фирменным...
Дослушав до конца, Тойво некоторое время молчал, а потом произнес
тщательно подбирая слова:
-- Это нужно обязательно включить в рапорт.
-- Предположим, -- сказал Сандро. -- Но с каким акцентом?
-- Как мне рассказал, так и напиши.
-- Я тебе рассказал так, словно мне сделалось дурно от жары, и все я
увидел в бреду.
-- Значит, ты не уверен, что это был бред?
-- Откуда мне знать? Но это же я мог бы рассказать и так, будто я
попал под гипноз, как будто это была наведенная галлюцинация...
-- Ты думаешь, галлюцинацию навел голован?
-- Не знаю. Может быть. Но скорее всего -- нет. Он был слишком далеко
от меня, метров 70, не меньше... Да и молодой он был слишком для таких
штучек... И потом: с какой стати?
Они помолчали. Потом Тойво спросил:
-- Что сказал Биг-Баг?
-- Э, он мне рта не дал раскрыть, даже не взглянул на меня. "Я занят,
ступай в распоряжение Глумова".
-- Скажи, -- проговорил Тойво, -- ты уверен, что так ни разу и не
спустился к тому дому?
-- Ни в чем я не уверен. Я уверен только, что с этими "Ванвинклями"
очень и очень нечисто. Я занимаюсь ими с начала года, а ясности --
никакой. Наоборот, с каждым случаем все темнее. Но, конечно, такого, как
сегодня, еще не бывало, это уже экстра...
Тойво произнес сквозь зубы:
-- Но ты понимаешь, чем это пахнет, если это случилось с тобой на
самом деле? -- Он спохватился. -- Постой! А регистратор? Что у тебя на
регистраторе?
Сандро ответил с видом полной покорности судьбе:
-- На регистраторе у меня ничего. Он оказался не включен.
-- Ну, знаешь!!!
-- Знаю. Только я твердо помню, что перезарядил его и включил перед
выходом.
x x x
Документ 14
Рапорт-доклад
N 047/99
КОМКОН-2
Урал -- Север
Дата: 4 -- 11 мая 99 года
Автор: С. М. Мтбевари, инспектор
тема 101 "Рип Ван Винкль"
Содержание: результаты инспекции по "группе
80-х".
Получил ваше распоряжение об инспектировании 4 мая утром. Приступил
немедленно.
4 мая к 22.40.
Астангов Юрий Николаевич. По контрольному адресу отсутствует. Новый
адрес в БВИ не оставлен. Опрос родственников, друзей и деловых знакомых
результатов не дал. Общий ответ: ничего сказать не можем, в последние
годы не контактируем, поскольку после его возвращения в 95-м году он
сделался еще более нелюдимым, нежели прежде, до исчезновения. Проверка по
космодромной сети, по околоземному нуль-т, по системе предприятий ПО
(повышенной опасности): ничего. Предположение: Ю. Астангов, как и в
прошлый раз, "Уединился в дебрях Амазонки для отшлифовки своей новой
филосовской системы". (Интересно было бы поговорить с тем, кто знаком с
его прежними филосовскими системами. Врачи отрицают, а по-моему -- псих.)
6 мая к 23.30.
Фернан Леер. Был принят им по контрольному адресу в 11.05. Изложил ему
свою легенду, после чего мы беседовали до 12.50. Ф. Леер заявил, что
чувствует себя превосходно, никаких болезненных симптомов не испытывает,
никаких последствий своей амнезии 89 -- 91 годов не ощущает, а потому не
видит необходимости подвергаться ментоскопированию. К сказанному в 91-м
году ничего нового прибавить не может, поскольку по-прежнему ничего не
помнит. Трансмантийная инженерия его давно не интересует, и на протяжении
нескольких последних лет он занимается изобретением и исследованием
многомерных игр. Говорил со мной он благожелательно, но рассеянно. Потом
вдруг оживился: ему пришло в голову научить меня игре "Снип-снап-снурре".
На этом мы расстались. (Выяснил: Ф. Леер действительно стал крупным
специалистом в области многомерных игр, его прозвали "затейником для
академиков".)
Тууль Альберт Оскарович. По контрольному адресу отсутствует. Новый
адрес в БВИ: Венусборг (Венера). По этому адресу тоже отсутствует. Данные
венерианской регистратуры: А. Тууль никогда на Венере не появлялся. В
97-м году он сообщил матери, будто намерен поработать у следопытов в
лагере "Хиус" (планета Кала-И-Муг). С тех пор она довольно регулярно
получает от него весточки (последняя в марте с. г.). Весточки эти
представляют собой пространные письма, в которых подробно и весьма
художественно рассказывается о поисках следов цивилизации "Оборотней".
Данные лагеря "Хиус": А. Тууль никогда там не был, но довольно регулярно
вызывает на нуль-связь грунтокопа группы Е. Капустина, который совершенно
уверен в том, что его добрый приятель А. Тууль проживает на Земле по
контрольному адресу. Последний раз Капустин говорил с Туулем 1 января с.
г. Проверка по космодромной сети: с 96-го (год возвращения) неоднократно
ходил в глубокий космос, последний раз вернулся с курорта в октябре 98
года. Проверка по околоземному нульт: с 96-го неоднократно посещал луну,
"оранжереи", БОП. Проверка по системам предприятий ПО: с декабря 96 по
октябрь 97-го работал в абиссальной лаборатории "Тускарора-16"
гастрономом. Предположение: А. Тууль -- человек крайне легкомысленный, с
низким уровнем чувства социальной ответственности, инцидент 89-го года
ничему его не научил, и он по-прежнему не желает придавать никакого
значения такому пустяку, как точный личный адрес.
8 мая к 22.10.
Багратион Маврикий Амазаспович. По контрольному адресу отсутствует. В
БВИ нового адреса нет. Близких родственников, с которыми поддерживал бы
регулярные сношения, не имеет по причине почтенного возраста. Деловые
связи оборвались четверть века назад. Оба его старых друга, известных нам
по следствию о его исчезновении в 81 году, по контрольным адресам
отсутствуют, местоприбывания выяснить пока не удалось. Проверка по
космодромной сети, по околоземному нуль-т, по системе предприятий ПО:
ничего. Данные геронтологического центра: вот уже много лет его не могут
поймать на предмет обследования. Предположение: незарегистрированный
несчастный случай. Считал бы правильным отыскать его друзей, чтобы их
известить.
Чжан Мартин. По контрольному адресу отсутствует. Новый адрес в бви:
база "Матрикс" (вторая, ЕН 7113). Командирован на "Матрикс" в январе 93
года институтом биоконфигураций (Лондон) в качестве интерпретатора. В
настоящее время (с декабря 98-го) пребывает в длительном отпуске,
местоприбывания неизвестно. Проверка по космодромной сети, по
околоземному нуль-т и по системам предприятий ПО: с декабря 98-го года --
ничего. Отсюда курьез: С. Ван, сосед М. Чжана по контрольному адресу,
утверждает, будто видел М. Чжана в марте этого года; М. Чжан на его
глазах прибыл в свой сад на глайдере и, не заходя в дом, принялся этот
глайдер демонтировать: на приветствие С. Вана ответил небрежно, от
разговора уклонился; С. Ван отправился по своим делам, а когда через
несколько часов вернулся, ни М. Чжана, ни глайдера уже не было, и больше
они не появлялись. История эта представляется интересной, ибо и тайна
первого исчезновения М. Чжана связана именно с тем, что регистраторы
космодромной сети не отметили ни отбытия, ни прибытия его. Вопрос: не
бывают ли организмы, генетический код которых не воспринимается или не
отождествляется существующими системами регистрации? Предложение:
принимая во внимание, что М. Чжан состоит на учете в краковском институте
регенерации по поводу регенерации обеих ног, и поскольку за все годы
после регенерации он ни разу не являлся в Краков на профилактику,
надлежит сообщить руководству базы "Матрикс" уведомление института о том,
что дальнейшее уклонение от профилактики грозит М. Чжану серьезными
осложнениями; уведомление у меня на руках, в институте весьма обеспокоены
безответственным поведением М. Чжана.
9 мая к 21.30.
Окигбо Сиприан. Принял меня по контрольному адресу в 10.15. Встретил
любезно, приветливо, хотя имел вид человека, занятого посторонними
мыслями. Усадил меня в гостиной, сунул в руки стакан кокосового молока,
выслушал мою легенду и сказал: "Бог мой, это же не смешно!". После чего
удалился куда-то в глубину дома с озабоченным видом. Я прождал его час,
затем осмотрел дом. Никого не обнаружил. В кабинете, в обеих спальнях и в
мансарде все окна были настежь, но следов под ними ни оказалось. В
мастерской (?) окна были, напротив, плотно закрыты и зашторены
металлическими жалюзи, и было нестерпимо холодно (возможно, ниже минус
пяти, вода в аквариуме покрылась корочкой льда). При этом никаких следов
рефрижерирующего устройства. Халат, в котором С. Окигбо меня принимал,
валялся на полу в кабинете. Я прождал хозяина еще два часа, затем опросил
соседей. Ничего существенного: С. Окигбо -- человек замкнутый, гостей не
принимает, почти все время сидит дома, сад запустил, а впрочем,
приветлив, очень любит детишек, особенно младенцев-ползунков, умеет с
ними обращаться. Предположение: может быть, мне только показалось, что С.
Окигбо меня принимал? (См. мой N 048/99).
11 мая к 10.45.
При попытке установить, находится ли по контрольному адресу Фар-Але
Эмиль, испытал приступ дурноты с бредовыми видениями. Будучи не в
состоянии определить, касается это только лично меня или представляет
также интерес для дела, выделяю отчет о происшедшем в отдельный
рапорт-доклад N 048/99.
Сандро Мтбевари.
(Конец документа 14)
Я так никогда и не узнал, какое впечатление произвели на Тойво Глумова
результаты инспекции Сандро Мтбевари. Думаю, он был потрясен! И не
столько результаты сами по себе потрясли его, сколько мысль о том, что он
до такой степени позволял себе недооценивать поистине невероятную мощь
противника.
Я не видел Тойво ни 11-го, ни 12-го, ни 13-го. Наверное, это были
трудные для него дни, когда он присповабливался к своей новой роли --
роли Алеши Поповича, перед которым вместо объявленного Идолища Поганого
возник вдруг сам злобный бог Локи. Но все эти дни я помнил о нем и думал
о нем, потому что для меня утро 11-го мая началось двумя документами.
x x x
Документ 15
Начальнику отдела ЧП
Президент
Дорогой Биг-Баг!
Ничего не поделаешь, меня укладывают на операцию. Однако же нет худа
без добра. Мои обязанности присоединяет к своим (кажется, с завтрашнего
дня) г. Комов. Я передал ему все ваши материалы. Не скрою, он отнесся к
ним скептически. Но он знает меня и знает вас. Теперь он подготовлен, так
что у вас есть все шансы убедить его, особенно если вам удалось добыть
новые материалы, которые вы добыть намеревались. И тогда вы будете иметь
дело не только с президентом сектора КК-2, но и с влиятельным членом
Мирового совета. Желаю вам удачи, а вы пожелайте удачи мне.
Атос
11. 05. 99
Конец документа 15
Документ 16
Мак!
1. Глумов Тойво Александрович сегодня взят на контроль.
(Зарегистрирован 8.05)
2. Сегодня же взяты на контроль:
Каскази Артек, 18, учащийся. Тегеран. 7. 05.
Мауки Чарльз, 63, маритехник. Одесса. 8. 25.
Лаборант
11 мая 99 года.
(Конец документа 16)
Это, наверное, странно, но я почти не помню своих переживаний по
поводу поразительного сообщения лаборанта. Помню лишь ощущение -- словно
неожиданный и даже подлый охлест по лицу, ни с того ни с сего, ни за что
ни про что, из-за угла, когда не ждешь, когда ждешь совсем другого.
Детская, до слез обида, вот все, что я помню, вот что только и осталось
от того, наверное, часа, который провел я, отвалив челюсть и невидяще
глядя перед собой.
Наверняка мелькали у меня тогда бестолковые мысли об измене, о
предательстве. Наверняка испытывал я бешенство, досаду и жестокое
разочарование оттого, что разработан вот был определенный план действий,
в котором для каждого отведено свое место, а теперь в этом плане дыра, и
зарастить ее невозможно. И горечь, конечно, была, отчаянная горечь
потери, потери друга, единомышленника, сына.
А вернее всего, это было временное умопомрачение, хаос не чувств даже,
а обломков чувств.
Потом я понемногу пришел в себя и вновь принялся рассуждать -- холодно
и методично, как мне и надлежало рассуждать в моем положении.
Ветер богов поднимает бурю, но он же раздувает паруса.
Рассуждая холодно и методично, я в это пасмурное утро нашел-таки в
своем плане новое место для нового Тойво Глумова. И это новое место
показалось мне тогда не менее, а несравненно более важным, чем старое.
План мой обрел дальнюю перспективу, теперь предстояло не обороняться, а
наступать.
В то же утро я связался с Комовым, и он назначил мне аудиенцию на
завтра, на 12-е мая.
12-го мая рано утром он принял меня в кабинете президента. Я
представил ему все собранные к зтому моменту материалы. Беседа
продолжалась пять часов. План мой был утвержден с незначительными
поправками. (Не берусь утверждать, что мне удалось тогда полностью
развеять скептицизм Комова, но заинтересовать его мне удалось вне всякого
сомнения.)
12-го же мая, вернувшись к себе, я по обычаю хонтийских проникателей
посидел несколько минут, приставив к вискам кончики указательных пальцев
и размышляя о возвышенном, а затем вызвав к себе Гришу Серосовина и дал
задание. В 18.05 он сообщил мне, что задание выполнено. Оставалось только
ждать.
13-го утром Даня Логовенко позвонил.
x x x
Документ 17
Рабочая фонограмма
Дата: 13 мая 99 года.
Собеседники: М. Каммерер, начальник отдела
ЧП; Д. Логовенко, заместитель директора
харьковского филиала ИМИ
Тема х х х
Содержание х х х
Логовенко: Здравствуй, Максим, это я.
Каммерер: Приветствую тебя. Что скажешь?
Логовенко: Скажу, что это было проделано ловко.
Каммерер: Рад, что тебе понравилось.
Логовенко: Не могу сказать что это мне так уж понравилось, но не могу
не отдать должное старому другу.
Пауза
Логовенко: Я понял все это так, что ты хочешь со мной встретиться и
поговорить в открытую.
Каммерер: Да. Но не я. И может быть не с тобой.
Логовенко: Говорить придется со мной. Но если не ты, то кто?
Каммерер: Комов.
Логовенко: Ого! Значит ты все-таки решился...
Каммерер: Комов сейчас мое прямое начальство.
Логовенко: Ах, вот как... Хорошо. Где и когда?
Каммерер: Комов хочет, чтобы в разговоре участвовал Горбовский.
Логовенко: Леонид Андреевич? Но он же при смерти...
Каммерер: Вот именно. Пусть он все это услышит. От тебя.
Пауза
Логовенко: Да. Видимо, время поговорить действительно настало.
Каммерер: Завтра в 15.00 у Горбовского. Ты знаешь его дом? Под
Краславой, на Даугаве.
Логовенко: Да, я знаю. До завтра. У тебя все?
Каммерер: Все. До завтра.
(Разговор продолжался с 9.02 до 9.04)
(Конец документа 17)
Замечательно, что группа "Людены" при всей своей напористой
скурпулезности никогда не приставала ко мне по поводу Даниила
Александровича Логовенко. А ведь мы с даней знакомы были с незапямятных
времен, с благословенных шестидесятых, когда я, молодой тогда и
дьявольски энергичный комконовец, проходил спецкурс психологии при
Киевском университете, где Даня, молодой тогда и дьявольски энергичный
метапсихолог, вел мои практические занятия, а по вечерам мы оба с
поистине дьявольской энергией ухаживали за очаровательными и дьявольски
капризными киевляночками. Он явно выделял меня среди прочих курсантов, мы
подружились и в первые годы встречались, можно сказать, регулярно. Потом
занятия наши нас разлучили, мы стали встречаться все реже, а с начала
восьмидесятых не встречались совсем (до чаепития у меня накануне
событий). Он оказался очень несчастлив в семейной жизни, и теперь мне
ясно, почему. Он вообще оказался несчастлив, чего я никак не могу сказать
о себе.
Вообще, всякий, кто серьезно занимается эпохой Большого Откровения,
склонен полагать, будто прекрасно знает, кто такой Даниил Логовенко.
Какое заблуждение! Что знает о Ньютоне человек, прочитавший даже самое
полное собрание его сочинений? Да, Логовенко сыграл чрезвычайно важную
роль в Большом Откровении. "Импульс Логовенко". "Т-программа Логовенко".
"Декларация Логовенко". "Комитет Логовенко"...
А какова судьба жены Логовенко, вы знаете?
А каким образом попал он на курсы высшей и аномальной этологии в
городе Сплите?
А почему в шестьдесят шестом году среди стада курсантов он особо
выделил М. Каммерера, энергичного, подающего надежды комконовца?
А что думал по поводу большого откровения Д. Логовенко -- не вещал по
поводу, не декларировал, не проповедовал, а думал и переживал в глубине
своей нечеловеческой души?
Таких вопросов много. На некоторые из них, полагаю, я мог бы ответить
точно. По поводу других способен лишь строить предположения. А на
остальные ответов нет и не будет никогда.
Документ 18
Рапорт-доклад
N 020/99
КОМКОН-2
Урал -- Север
Дата: 13 мая 99 года.
Автор: Т. Глумов, инспектор
Тема 009: "Визит старой дамы"
Содержание: сравнение списков лиц с инвер-
сией "Синдрома пингвина" со списком "Тема".
По вашему распоряжению мною был по всем доступным источникам составлен
список случаев инверсии "Синдрома пингвина". Всего я обнаружил 12
случаев, идентифицировать удалось 10. Сравнение списка идентифицированных
инверсантов со списком "Т" обнаружило пересечение по следующим лицам:
1. Кривоклыков Иван Георгиевич, 65 лет, психиатр, база "Лем-
бой" (ЕН 2105).
2. Паккала Альф-Христиан, 31 год, оператор-строитель, аляс-
кинская СО, Анкоридж.
3. Йо Ника, 48 лет, пряха-дизайнер, комбинат "Иравади", Пхьяпо-
ун.
4. Тууль Альберт Оскарович, 59 лет, гастроном, местонахожде-
ние неизвестно (см. N 047\99 С. Мтбевари).
Процент пересечений списков представляется мне поразительно высоким.
Факт, что Тууль А. О. проходит фактически по трем спискам, еще более
поразителен.
Считаю необходимым привлечь ваше внимание к полному списку лиц с
инверсией "Синдрома пингвина". Список прилагается.
Т. Глумов
(Конец документа 18)
x x x
"Дом Леонида" (Краслава, Латвия). 14 мая 99 года. 15.00.
Даугава у Краславы была неширокая, быстрая, чистая. Желтела сухим
песком полоска пляжа, от которой круто уходил к соснам песчаный склон. На
сером в белую шашку овале посадочной площадки, нависшей над водой,
калились под солнцем поставленные кое-как разноцветные флаеры. Всего три
штуки -- старомодные тяжелые аппараты, какими пользуются сейчас разве что
старики, родившиеся в прошлом веке.
Тойво потянулся откинуть дверцу глайдера, но я сказал ему:
-- Не надо. Подожди.
Я смотрел вверх, туда где среди сосен кремово просвечивали стены
домика, откуда шла по обрыву зигзагом ветхого вида сработанная под серое
от времени дерево лестница. По лестнице медленно спускался кто-то в белом
-- грузный, почти кубический, видимо, очень старый человек, цепляясь
правой рукой за перила, ступенька за ступенькой, каждый раз приставляя
ногу, и солнечный блик трясся на его большом гладком черепе. Я узнал его.
Это был Август-Иоганн Бадер, десантник и следопыт. Руина героической
эпохи.
-- Подождем, пока он спустится, -- сказал я. -- Мне не хочется с ним
встречаться.
Я отвернулся и стал смотреть в другую сторону, через реку, на тот
берег, и Тойво тоже отвернулся из деликатности, и так мы сидели, пока не
стал слышен тяжелый скрип ступенек и не донеслось до нас свистящее
натужное дыхание и еще какие-то неуместные звуки, похожие на прерывистое
всхлипывание, и вот старик прошел мимо глайдера, прошаркал подошвами по
пластику, возник в поле моего зрения, и я невольно взглянул ему в лицо.
Вблизи лицо это показалось мне совершенно незнакомым.
Оно было искажено горем. Мягкие щеки обвисли и тряслись, рот был
безвольно распущен, из запухших глаз текли слезы.
Сгорбившись, Бадер приблизился к древнему желто-зеленому флаеру,
самому древнему из трех, с какими-то дурацкими шишками на корме, с
уродливыми щелями визиров старинного автопилота, с помятыми бортами, с
потускневшими никелированными ручками, приблизился, откинул дверцу и, то
ли кряхтя, то ли всхлипывая, полез в кабину.
Долгое время ничего не происходило. Флаер стоял с распахнутой дверцей,
а старик внутри то ли собирался с духом перед взлетом, то ли плакал там,
уронивши лысую голову на облупленный овальный штурвал. Потом наконец
коричневая рука, вылезшая из белой манжеты, протянулась, и захлопнула
дверцу. Древняя машина с неожиданной легкостью и совершенно беззвучно
снялась с площадки и ушла над рекой между обрывистыми берегами.
-- Это Бадер, -- сказал я. -- Прощался. Пошли.
Мы вылезли из глайдера и начали подниматься по лестнице.
Я сказал, не оборачиваясь к Тойво:
-- Не надо эмоций. Ты идешь на доклад. Будет очень важный деловой
разговор. Не расслабляйся.
-- Деловой разговор -- это прекрасно, -- отозвался Тойво мне в спину.
Но у меня такое впечатление, что сейчас не время для деловых разговоров.
-- Ты ошибаешься. Именно сейчас и время. А что касается Бадера... Не
думай сейчас об этом. Думай о деле.
-- Хорошо, -- сказал Тойво покорно.
Домик Горбовского, "Дом Леонида", был совершенно стандартным,
архитектуры начала века: излюбленное жилье космопроходцев,
глубоководников, трансмантийщиков, истосковавшихся по буколике, без
мастерской, без скотного двора, без кухни... Но зато с энергопристройкой
для обслуживания персональной нуль-установки, полагающейся Горбовскому
как члену Всемирного Совета. А вокруг были сосны, заросли вереска, пахло
нагретой хвоей, и пчелы сонно гудели в неподвижном воздухе.
Мы поднялись на веранду и через распахнутые двери вступили в дом. В
гостинной, где окна были плотно зашторены и светил только торшер возле
дивана, сидел какой-то человек, задравши ногу на ногу, и рассматривал на
свет торшера не то карту, не то ментосхему. Это был Комов.
-- Здравствуйте, -- сказал я, а Тойво поклонился молча.
-- Здравствуйте, здравствуйте, -- сказал Комов как бы нетерпеливо. --
Проходите, садитесь. Он спит. Заснул. Этот треклятый Бадер его совершенно
ухайдокал... Вы -- Глумов?
-- Да, -- сказал Тойво.
Комов пристально, с любопытством глядел на него. Я кашлянул, и Комов
тут же спохватился.
-- Ваша матушка случайно не Майя Тойвовна Глумова? -- Спросил он.
-- Да, -- сказал Тойво.
-- Я имел честь работать с нею, -- сказал Комов.
-- Да? -- Сказал Тойво.
-- Да. Она вам не рассказывала? Операция "Ковчег"...
-- Да, я знаю эту историю, -- сказал Тойво.
-- Чем сейчас Майя Тойвовна занимается?
-- Ксенотехнологией.
-- Где? У кого.
-- В Сорбоне. Кажется у Салиньи.
Комов покивал. Он все смотрел на Тойво. Глаза у него блестели. Надо
понимать, вид взрослого сына Майи Глумовой пробудил в нем некие
животрепещущие воспоминания. Я снова кашлянул, и Комов сейчас же
повернулся ко мне.
-- Нам придется подождать. Мне не хочется его будить. Он улыбается во
сне. Видит что-то хорошее... Черт бы побрал Бадера с его соплями!
-- Что говорят врачи? -- Спросил я.
-- Все то же... Нежелание жить. От этого нет лекарств... Вернее есть,
но он не хочет их принимать. Ему стало неинтересно жить, вот в чем дело.
Нам этого не понять... Все-таки ему за полтораста... А скажите,
пожалуйста, Глумов, чем занимается ваш отец?
-- Я его почти не вижу, -- сказал Тойво. -- Кажется, он гибридизатор
сейчас. Кажется на Яйле.
-- А вы сами... -- Начал было Комов, но замолчал, потому что из
глубины дома донесся слабый хрипловатый голос:
-- Геннадий! Кто там у вас? Пусть заходят...
-- Пошли, сказал Комов вскакивая.
Окна в спальне были распахнуты настежь. Горбовский лежал на спине,
укрытый до подмышек клечатым пледом, и казался он невообразимо длинным,
тощим и до слез жалким. Щеки у него ввалились, знаменитый туфлеобразный
нос закостенел, запавшие глаза были печальны и тусклы. Они словно не
хотели больше смотреть, но смотреть было надо, вот они и смотрели.
-- А-а, Максик... -- Проговорил Горбовский, увидев меня. -- Ты все
такой же... Красавец... Рад тебя видеть, рад...
Это была неправда. Не был он рад видеть Максика. И ничему он не был
рад. Наверное ему казалось, что он приветливо улыбается, на самом же деле
лицо его изображало гримасу тоскливой любезности. Чувствовалось в нем
бесконечное и снисходительное терпение. Словно бы думал сейчас Леонид
Андреевич: Вот и еще кто-то пришел... Ну что ж, это не может быть очень
надолго... И они уйдут, как уходили все до них, а мне оставят мой
покой...
-- А это кто? -- С явным усилием превозмогая апатию, полюбопытствовал
Горбовский.
-- Это Тойво Глумов, -- сказал Комов. -- Комконовец, инспектор. Я
говорил вам...
-- Да-да-да... -- Вяло сказал Горбовский. -- Помню. Говорили. "Визит
старой дамы"... Садитесь, Тойво, садитесь, мой мальчик... Я слушаю вас...
Тойво сел и вопросительно посмотрел на меня.
-- Изложи свою точку зрения, -- сказал я, -- и обоснуй.
Тойво начал:
-- Я сейчас сформулирую некую теорему. Формулировка эта принадлежит не
мне. Доктор Бромберг сформулировал ее пять лет назад.
Так вот, теорема. В начале восьмидесятых годов некая свехцивилизация,
которую мы для краткости назовем странниками, начала активную
прогрессорскую деятельность на нашей планете. Одной из целей этой
деятельности является отбор. Путем разнообразных приемов странники
отбирают из массы человечества тех индивидов, которые по известным
странникам признакам пригодны для... Например, пригодны для контакта. Или
для дальнейшего видового совершенствования. Или даже для превращения в
странников. Наверняка, у странников есть и другие цели, о которых мы не
догадываемся, но то, что они занимаются у нас отбором, отсортировкой, --
это мне теперь совершенно очевидно, и я это попытаюсь сейчас доказать.
Тойво замолчал. Комов пристально глядел на него. Горбовский словно бы
спал, но пальцы его, скрещенные на груди, то и дело приходили в движение,
вычерчивая в воздухе замысловатые узоры.
-- Продолжайте, мой мальчик, -- проговорил Горбовский. Тойво стал
продолжать. Он рассказал о "Синдроме пингвина": с помощью некоего
"решета", воздвигнутого ими в секторе 41/02, странники, по-видимому,
отбраковывали людей, страдающей скрытой космофобией, и выделяли скрытых
космофилов. Он рассказал о событиях в Малой Пеше: там с помощью явно
внеземной биотехники странники поставили эксперимент по отбраковыванию
ксенофобов и выделению ксенофилов. Он рассказал о борьбе за "поправку".
Видимо, фукамизация либо мешала работе странников по отбору, либо грозила
погасить в грядущих поколениях людей необходимые странникам качества, и
они каким
-то образом организовали и успешно провели компанию по отмене
обязательности этой процедуры. За годы и годы число "отсортиро-
ванных" (будем называть их так) все возрастало, это не могло ос-
таться незамеченным, мы не могли не заметить этих "отсортирован-
ных" и мы их заметили. Исчезновения восьмидесятых годов...
Внезапные превращения обычных людей в гениев... Только что обна-
руженные Сандро Мтбевари люди с фантастическими способностями...
И, наконец, так называемый институт Чудаков в Харькове, несомнен-
ный центр активности странников по выявлению кандидатов в "отсор-
тированные"...
-- Они даже не очень скрываются, -- говорил Тойво. -- По-видимому, они
чувствуют себя сейчас настолько сильными, что уже не боятся быть
обнаруженными. Возможно, они считают, будто мы уже не в состоянии
что-либо изменить. Не знаю... Собственно, я кончил. Я хочу только
добавить, что в поле нашего зрения, конечно же, попала только ничтожная
доля всего спектра их активности. Это надо иметь в виду. И я считаю себя
обязанным в заключение помянуть добрым словом доктора Бромберга, который
еще пять лет назад, не имея, по сути, никакой позитивной информации,
сделал подобный вывод, учтя и возникновение массовых фобий, и внезапное
появление у людей талантов, и даже иррегулярности в поведении животных,
например китов.
Тойво повернулся ко мне.
-- Я кончил, -- сказал он.
Я кивнул. Все молчали.
-- Странники, странники, -- почти пропел Горбовский. Он лежал теперь,
натянув на себя плед до самого носа. -- Надо же, сколько я себя помню, с
самого детства, столько идут разговоры об этих странниках... Вы их очень
за что-то не любите, Тойво, мой мальчик. За что?
-- Я не люблю прогрессоров, -- отозвался Тойво сдержанно и сейчас же
добавил: -- Леонид Андреевич, я ведь сам был прогрессором...
-- Никто не любит прогрессоров, -- пробормотал Горбовский. -- Даже
сами прогрессоры... -- Он глубоко вздохнул и снова закрыл глаза. --
Честно говоря, я не вижу здесь никакой проблемы. Это все остроумные
интерпретации, не более того. Передайте ваши материалы, скажем,
педагогам, и у них будут свои, не менее остроумные интерпретации. У
глубоководников -- свои... У них свои мифы, свои странники... Вы не
обижайтесь, Тойво, но уже само упоминание Бромберга меня насторожило...
-- А между прочим, все работы Бромберга по монокосму исчезли... --
Негромко сказал Комов.
-- Да не было у него никаких работ, конечно! Горбовский слабо
хихикнул. -- Вы не знали Бромберга. Это был ядовитый старик с
фантастической фантазией. Максик послал ему свой встревоженный запрос.
Бромберг, который до того сроду на эти темы не думал, уселся в удобное
кресло, уставился на свой указательный палец и мигом высосал из него
гипотезу монокосма. Это заняло у него один вечер. А на завтра он об этом
забыл... У него же не только великая фантазия, он же знаток запрещенной
науки, у него же в башке хранилось невообразимое число невообразимых
аналогий...
Едва Горбовский замолк, Комов сказал:
-- Правильно ли я вас понял, Глумов, что вы утверждаете, будто на
Земле сейчас присутствуют странники? Как существа, я имею в виду. Как
особи...
-- Нет, -- проговорил Тойво. -- Этого я не утверждаю.
-- Правильно ли я вас понял, Глумов, что вы утверждаете, будто на
Земле живут и действуют сознательные пособники странников?
"Отсортированные", как вы их называете...
-- Да.
-- Вы можете назвать их имена?
-- Да. С известной долей вероятности.
-- Назовите.
-- Альберт Оскарович Тууль. Это почти наверняка. Сиприан Окигбо.
Мартин Чжан. Эмиль Фар-Але. Тоже почти наверняка. Могу назвать еще с
десяток имен, но это уже менее достоверно.
-- Вы общались с кем-нибудь из них?
-- Думаю, что да. В институте Чудаков. Думаю, их там много. Но кто
именно -- назвать точно пока не могу.
-- То есть вы хотите сказать, что отличительные их признаки вам
неизвестны?
-- Конечно. На вид они ничем не отличаются от нас с вами. Но вычислить
их можно. По крайней мере, с достаточной степенью вероятности. А вот в
институте Чудаков, я уверен, должна быть какая-то аппаратура, с помощью
которой они определяют своего человека без промаха, наверняка.
Комов быстро взглянул на меня. Тойво заметил это и сказал с вызовом:
-- Да! Я считаю, что нам сейчас не до церемоний! Придется нам
поступиться кое-какими достижениями высшего гумманизма! Мы имеем дело с
прогрессорами, и придется нам вести себя по-прогрессорски!
-- А именно? -- Осведомился Комов, подаваясь вперед.
-- Весь арсенал нашей оперативной методики! От засылки агентуры до
принудительного ментоскопирования, от...
И тут Горбовский издал протяжный стон, и все мы с испугом к нему
повернулись. Комов даже вскочил на ноги. Однако ничего страшного с
Леонидом Андреевичем не случилось. Он лежал в прежней позе, только
гримаса притворной любезности на тощем его лице сменилась гримасой
брезгливого раздражения.
-- Ну что вы тут затеяли около меня? -- Ноющим голосом произнес он. --
Ну взрослые же люди, не школьники, не студенты... Ну как вам не совестно,
в самом деле? Вот за что я не люблю все эти разговоры о странниках... И
всегда не любил! Ведь обязательно же они кончаются такой вот перепуганной
детективной белибердой! И когда же вы все поймете, что эти вещи исключают
друг друга... Либо странники -- сверхцивилизация, и тогда нет им дела до
нас, это существа с иной историей, с иными интересами, не занимаются они
прогрессорством, и вообще во всей Вселенной только одно наше человечество
занимается прогрессорством, потому что у нас история такая, потому что мы
плачем о своем прошлом... Мы не можем его изменить и стремимся хотя бы
помочь другим, раз уж не сумели в свое время помочь себе... Вот откуда
все наше прогрессорство! А странники, даже если их прошлое было похоже на
наше, так далеко от него ушли, что и не помнят его, как мы не помним
мучения первого гоминида, тщившегося превратить булыжник в каменный
топор... -- Он помолчал. -- Сверхцивилизации также нелепо заниматься
прогрессорством, как нам -- сейчас учреждать бурсы для подготовки
деревенских дьячков...
Он опять замолчал и молчал очень долго, переводя взгляд с одного лица
на другое. Я покосился на Тойво. Тойво отводил глаза и несколько раз
пожал правым плечом, как бы показывая, что у есть у него некоторые
контраргументы, но он не считает удобным их здесь приводить. Комов же,
сдвинув густые черные брови, смотрел в сторону.
-- Эх-хе-хе-хе-хе... -- Прокряхтел Горбовский. -- Не получилось у меня
вас убедить. Хорошо, займусь тогда оскорблениями. Если даже такой зеленый
мальчишка, как наш милый Тойво, сумел... Э-э-э... Засветить этих
прогрессоров, то какие они к черту странники? Ну сами подумайте! Неужели
сверхцивилизация не сумела бы организовать свою работу так, чтобы вы
ничего не заметили? А уж если вы заметили, то какая это к черту
сверхцивилизация? Киты у них взбесились, так это, видите ли, странники
виноваты!.. Уйдите с моих глаз, дайте помереть спокойно!
Мы все встали. Комов напомнил мне вполголоса:
-- Задержись в гостинной.
Я кивнул.
Тойво растерянно поклонился Горбовскому. Старик не обратил на него
внимания. Он сердито смотрел в потолок, шевеля серыми губами.
Мы с Тойво вышли. Я плотно прикрыл за собой дверь и услышал, как слабо
чмокнула, срабатывая, система акустической изоляции. В гостинной Тойво
сейчас же сел на диван под торшером, положил ладони под сдвинутые колени
и застыл. На меня он не смотрел. Ему было не до меня.
(Сегодня утром я сказал ему:
-- Пойдешь со мной. Будешь говорить перед Комовым и Горбовским.
-- Зачем? -- Ошарашенно спросил он.
-- А ты что, воображаешь, что мы обойдемся без Мирового совета?
-- Но почему я?
-- Потому что я уже говорил. Теперь твоя очередь.
-- Хорошо, -- произнес он, поджимая губы.
Он был боец, Тойво Глумов. Он никогда не отступал. Его можно было
только отбросить.)
И вот его отбросили. Я наблюдал за ним из угла.
Некоторое время он сидел недвижимо, потом бездумно полистал
разложенные на низком столике ментосхемы, испещренные разноцветными
пометками врачей. Потом он поднялся и стал ходить по темной комнате из
угла в угол, заложив руки за спину.
В доме царила непроницаемая тишина. Ни голосов не было слышно из
спальни, ни шума леса из-за плотно зашторенных окон. Он не слышал даже
собственных шагов.
Гостинная у Леонида Андреевича обставлена была по-спартански. Торшер
(абажур явно самодельный), большой диван под ним и низенький столик. В
дальнем углу -- несколько седалищ явно неземного производства и
предназначенные для явно неземных задов. В другом углу -- то ли
экзотическое растение какое-то, то ли древняя вешалка для шляп. Вот и вся
меблировка. И -- картинки в прозрачных обоймах, и самая большая -- с
альбомный лист.
Тойво подошел и стал их рассматривать. Акварельки. Гуашь. Стило.
Маленькие домики и рядом большие девочки, которым сосны по колено. Собаки
(или голованы?). Слон. Тахорг. Какое-то космическое сооружение -- то ли
фантастический звездолет, то ли ангар... Тойво вздохнул и вернулся на
диван. Я пристально следил за ним.
У него были слезы на глазах. Он уже не думал больше о проигранном бое.
Там, за дверью, умирал Горбовский -- умирала эпоха, умирала живая
легенда. Звездолетчик. Десантник. Открыватель цивилизаций. Создатель
большого КОМКОНа. Член Мирового совета. Дедушка Горбовский... Прежде
всего -- дедушка Горбовский. Именно -- дедушка Горбовский. Он был как из
сказки: всегда добр и поэтому всегда прав. Такая была его эпоха, что
доброта всегда побеждала. "Из всех возможных решений выбирай самое
доброе". Не самое обещающее, не самое рациональное, не самое
прогрессивное и уж, конечно, не самое эффективное -- самое доброе! Он
никогда не говорил этих слов, и он очень ехидно прохаживался на счет тех
своих биографов, которые приписывали ему эти слова, и он наверняка
никогда не думал этими словами, однако вся суть его жизни -- именно в
этих словах. И конечно же, слова эти -- не рецепт, не каждому дано быть
добрым, это такой же талант, как музыкальный слух или ясновидение, только
более редкий. И плакать хотелось, потому что умирал самый добрый из
людей. И на камне будет высечено: "Он был самый добрый"...
Мне кажется, Тойво думал именно так. Все, на что я рассчитывал в
перспективе, держалось на предположении, что Тойво думал именно так.
Прошло сорок три минуты.
Дверь внезапно распахнулась. Все было как в сказке. Или как в кино.
Горбовский, невообразимо длинный в своей полосатой пижаме, тощий,
веселый, неверными шажками вступил в гостинную, волоча за собой клечатый
плед, зацепившийся бахромой за какую-то его пуговицу.
-- Ага, ты еще здесь! -- С радостным удовлетворением произнес он,
обращаясь к обомлевшему Тойво. -- Все впереди, мой мальчик! Все впереди!
Ты прав!
И произнеся эти загадочные слова, он устремился, слегка пошатываясь, к
ближайшему окну и поднял штору. Стало ослепительно светло, и мы
зажмурились, а Горбовский повернулся и уставился на Тойво, замершего у
торшера по стойке "смирно". Я поглядел на Комова. Комов откровенно сиял,
сверкая сахарными зубами, довольный, как кот, слопавший золотую рыбку. У
него был вид компанейского парня, только что отмочившего славную штуку.
Да так оно и было на самом деле.
-- Неплохо, неплохо! -- Приговаривал Горбовский. -- Даже отлично!
Склонив голову набок, он придвигался к Тойво, оглядывая его откровенно
с головы до ног, придвинулся вплотную, положил руку на его плечо.
-- Ну, я думаю, ты простишь меня за резкость, мой мальчик, -- сказал
он. -- Но ведь я тоже был прав... А резкость -- это от раздражительности.
Умирать, скажу я тебе, -- препоганое занятие. Не обращай внимания.
Тойво молчал. Он, конечно, ничего не понимал. Комов все это задумал и
устроил. Горбовский знал ровно столько, сколько Комов счел нужным ему
сообщить. Я хорошо представлял себе, какой разговор произошел сейчас у
них в спальне. А Тойво Глумов не понимал ничего.
Я взял его за локоть и сказал Горбовскому:
-- Леонид Андреевич, мы уходим.
Горбовский покивал.
-- Идите, конечно. Спасибо. Вы мне очень помогли. Мы еще увидимся, и
не раз.
Когда мы вышли на крыльцо, Тойво сказал:
-- Может быть, вы объясните мне, что все это значит?
-- Ты же видишь: он раздумал умирать, -- сказал я.
-- Дурацкий вопрос, Тойво, извини меня пожалуйста...
Тойво помолчал и сказал:
-- А я и есть дурак. То есть никогда в жизни я еще не чувствовал себя
таким дураком... Спасибо вам за вашу заботу, Биг-Баг.
Я только хмыкнул. Мы молча спускались по лестнице к посадочной
площадке. Какой-то человек неспешно поднимался нам навстречу.
-- Ладно, -- сказал Тойво. -- Но работу по теме мне продолжать?
-- Конечно.
-- Но ведь меня высмеяли!
-- Напротив. Ты очень понравился.
Тойво пробормотал что-то себе под нос. На площадке в конце первого
пролета мы оказались одновременно с человеком, поднимавшимся навстречу.
Это был заместитель директора харьковского филиала ИМИ Даниил
Александрович Логовенко, румяный и очень озабоченный.
-- Приветствую тебя, -- сказал он мне. -- Я не слишком опоздал?
-- Не слишком, ответил я. -- Он тебя ждет.
И тут Д. А. Логовенко с самым заговорщицким видом подмигнул Тойво
Глумову, после чего устремился дальше вверх по лестнице, теперь уже явно
спеша. Тойво, недобро прищурившись, посмотрел ему вслед.
Документ 19
Конфиденциально!
Только для членов
Президиума Всемирного
Совета!
Экз N 115
Содержание: запись собеседования, состоявше-
гося в "Доме Леонида" (Краслава, Латвия) 14
мая 99 года.
Участники: Л. А. Горбовский, член Всемирного
Совета, врио президента сектора "Урал-Се-
вер" КК-2.
Д. А. Логовенко, зам. Директора харьковского
филиала ИМИ.
Комов: То есть вы фактически ничем не отличаетесь от обыкновенного
человека?
Логовенко: Отличие огромно, но... Сейчас, когда я сижу здесь и
разговариваю с вами, я отличаюсь от вас только сознанием, что я не такой,
как вы. Это один из моих уровней... Довольно утомительный, кстати. Это
дается мне не без труда, но я-то как раз привык, а большинство из нас от
этого уровня отвыкло навсегда... Так вот, на этом уровне отличие можно
обнаружить только при помощи специальной аппараратуры.
Комов: Вы хотите сказать, что на других уровнях...
Логовенко: Да. На других уровнях все другое. Другое сознание, другая
физиология... Другой облик даже...
Комов: То есть на других уровнях вы уже не люди?
Логовенко: Мы вообще не люди. Пусть вас не сбивает с толку, что мы
рождены людьми и от людей...
Горбовский: Прошу прощения, Даниил Александрович. А не могли бы вы нам
что-нибудь продемонстрировать... Поймите меня правильно, я не хотел вас
обидеть, но пока... все это одни слова... а? Какой-нибудь другой уровень,
если не трудно, а?
Логовенко (со смешком): Извольте...
(Слышны негромкие звуки, напоминающие переливчатый свист, чейто
невнятный возглас, звон бьющегося стекла.)
Логовенко: Простите, я думал он небьющийся. (Пауза около десяти
секунд.)
Логовенко: Это он?
Горбовский: Н-нет... кажется... нет-нет, это не тот. Этот -- вон
стоит, на подоконнике...
Логовенко: Минуточку...
Горбовский: Не надо, не трудитесь, вы меня убедили. Спасибо.
Комов: Я не понял, что произошло. Это фокус? Я бы...
(В фонограмме лакуна: 12 минут 23 секунды. )
Логовенко:... Совершенно другой.
Комов: А причем здесь фукамизация?
Логовенко: Растормаживание гипоталамуса приводит к разрушению третьей
импульсной. Мы не могли этого допустить, пока не научились ее
восстанавливать.
Комов: И вы провели кампанию по введению поправки...
Логовенко: стого говоря, кампанию провели вы. Но по нашей инициативе,
конечно.
Комов: А "Синдром пингвина"?
Логовенко: Не понял.
Комов: Ну фобии эти, которые вы наводили своими экспериментами...
Космофобии, ксенофобии...
Логовенко: А, понимаю, понимаю. Видите ли, существует несколько
способов и методик выявления у человека третьей импульсной. Сам я
приборист, но мои коллеги...
Комов: То есть это ваших рук дело?
Логовенко: Разумеется! Ведь нас же очень мало, свою расу мы создаем
собственными руками, прямо сейчас, на ходу. Допускаю, что некоторые наши
приемы представляются вам аморальными, даже жестокими... Но вы должны
признать, что мы ни разу не допустили действий с необратимыми
результатами.
Комов: Предположим. Если не считать китов.
Логовенко: Прошу прощения. Не "предположим", а именно не допустили.
Что же касается китообразных...
(В фонограмме лакуна: 2 минуты 12 секунд. )
Комов:... Интересовало не это. Заметьте, Леонид Андреевич, наши ребята
шли по неверному пути, но во всем, кроме интерпретации, оказались правы.
Логовенко: Почему же "кроме"? Я не знаю, кто эти "ваши ребята", но
Максим Каммерер вычислил нас абсолютно точно. Я так и не узнал, каким
образом в его руках оказался список всех люденов, инициированных за
последние три года.
Горбовский: Простите, вы сказали "Люденов"?
Логовенко: У нас нет общепринятого самоназвания. Большинство
пользуется термином "метагом", так сказать "за-человек". Кое-кто называет
себя "мизитом". Я предпочитаю называть нас люденами. Вопервых, это
перекликается с русским словом "люди", во-вторых, одним из первых люденов
был Павел Люденов, это наш Адам. Кроме того, существует полушутливый
термин "гомо луденс"...
Комов: "Человек играющий"...
Логовенко: Да. "Человек играющий". И есть еще антишутка: "Люден" --
анаграмма слова "нелюдь". Тоже кто-то пошутил... Так вот, Максим список
люденов заполучил и очень ловко продемонстрировал его мне, дав понять,
что мы для вас уже не тайна. Откровенно говоря, я испытал облегчение. Это
был прямой повод вступить наконец в переговоры. Ведь я уже больше месяца
чувствовал у себя на пульсе чью-то руку, пытался прощупать Максима...
Комов: То есть мысли читать вы не умеете? Ведь ридеры...
(В фонограмме лакуна: 9 минут 44 секунды.)
Логовенко:... Мешать. И не только поэтому. Мы полагали, что тайну надо
хранить прежде всего в ваших интересах, в интересах человечества. Я хотел
бы, чтобы в этом вопросе у вас была полная ясность. Мы -- не люди. Мы
людены. Не впадите в ошибку. Мы -- не результат биологоческой революции.
Мы появились потому, что человечество достигло определенного уровня
социотехнологической организации. Открыть в человеке третью импульсную
систему могли бы и сотню лет назад, но инициировать ее оказалось
возможным только в начале нашего века, а удержать людена на спирали
психофизиологического развития, провести его от уровня к уровню до самого
конца... То есть, в ваших понятиях, воспитать людена -- это стало
возможным совсем недавно...
Горбовский: Минуточку, минуточку! Значит, эта самая третья импульсная
присутствует все-таки в каждом человеческом организме?
Логовенко: К сожалению, нет, Леонид Андреевич. В этом и заключается
трагедия. Третья импульсная обнаруживается с вероятностью не более одной
стотысячной. Мы пока не знаем, откуда она взялась и почему. Скорее всего,
это результат какой-то древней мутации.
Комов: Одна стотысячная -- это не так уж мало в пересчете на наши
миллиарды...
Логовенко: И отсюда -- тайна. Поймите меня правильно. Девяносто
процентов люденов совершенно не интересуются судьбами человечества и
вообще человечеством. Но есть группа таких как я. Мы не хотим забыть, что
мы -- плоть от плоти вашей и что у нас одна родина, и уже много лет мы
ломаем голову, как смягчить последствия... Ведь фактически все выглядит
так, будто человечество распадается на два вида. И никуда вам не деться
от ощущения унижения от мысли о том, что один из вас ушел далеко за
предел, непреодолимый для ста тысяч. А этому одному никуда не уйти от
чувства вины за это. И самое страшное, что трещина проходит через семьи,
через дружбы...
Комов: Значит, метагом теряет прежние привязанности?
Логовенко: Это очень индивидуально. И не так просто, как вы думаете.
Наиболее типичная модель отношения людена к человеку -- это отношение
многоопытного и очень занятого взрослого к симпатичному, но донельзя
докучному малышу. Вот и представьте себе отношения в парах: люден и его
отец, люден и его закадычный друг, люден и его учитель...
Горбовский: Люден и его подруга...
Логовенко: Это трагедии, Леонид Андреевич. Самые настоящие трагедии.
Комов: Я вижу, вы принимаете ситуацию близко к сердцу. Тогда, может
быть, проще все это прекратить? В конце концов, это же в ваших руках...
Логовенко: А вам не кажется, что это было бы аморально?
Комов: А вам не кажется, что аморально повергать человечество в
состояние шока? Создавать в массовой психологии комплекс неполноценности,
поставить молодежь перед фактом конечности ее возможностей!
Логовенко: Вот я и пришел к вам -- чтобы искать выход.
Комов: Выход один. Вы должны покинуть Землю.
Логовенко: Простите. Кто именно "мы"?
Комов: Вы, метагомы.
Логовенко: Геннадий Юрьевич, я повторяю: в подавляющем большинстве
своем людены на Земле не живут. Все их интересы, вся их жизнь -- вне
Земли. Черт побери, не живете же вы в кровати! А постоянно связаны с
Землей только акушеры вроде меня и гомопсихологи... Да еще несколько
десятков самых несчастных из нас -- те, что не могут оторвать себя от
родных и любимых!
Горбовский: А!
Логовенко: Что вы сказали?
Горбовский: Ничего, ничего, я внимательно слушаю.
Комов: Значит, вы хотите сказать, что интересы метагомов и землян по
сути не пересекаются?
Логовенко: Да.
Комов: Возможно ли сотрудничество?
Логовенко: В какой области?
Комов: Вам виднее.
Логовенко: Боюсь, что вы нам полезны быть не можете. Что же касается
нас... Знаете, есть старая шутка. В наших обстоятельствах она звучит
довольно жестоко, но я ее приведу. "Медведя можно научить ездить на
велосипеде, но будет ли медведю от этого польза и удовольствие?" Простите
меня, ради бога. Но вы сами сказали: наши интересы нигде не пересекаются.
(Пауза.) Конечно, если допустить, что Земле и человечеству будет угрожать
какая-нибудь опасность, мы придем на помощь не задумываясь и всей своей
силой.
Комов: Спасибо и на этом.
Длительная пауза, слышно, как булькает жидкость, позвякивает стекло о
стекло, глухие глотки, кряхтенье.
Горбовский: Да-а, это серьзный вызов нашему оптимизму. Но если
подумать, человечество принимало вызовы и пострашнее... И вообще я не
понимаю вас, Геннадий. Вы так страстно ратовали за вертикальный прогресс.
Так вот он вам -- вертикальный прогресс! В чистейшем виде! Человечество,
разлившееся по цветущей равнине под ясными небесами, рванулось вверх.
Конечно, не всей толпой, но почему это вас так огорчает? Всегда так было.
И будет так всегда, наверное... Человечество всегда уходило в будущее
ростками лучших своих представителей. Мы всегда гордились гениями, а не
горевали, что вот, не принадлежим к их числу. А вот Даниил Александрович
талдычит нам, что он не человек, а люден, так это все терминология... Все
равно вы -- люди, более того -- земляне, и никуда вам от этого не деться.
Просто молодо-зелено.
Комов: Вы, Леонид Андреевич, иногда просто поражаете меня своим
легкомыслием.
Горбовский: Экий вы, голубчик... горячий. Это же прогресс. Во всей
своей красе. Где это вы видели прогресс без шока, без горечи, без
унижения? Без тех, кто уходит далеко вперед, и тех, кто остается
позади?..
Комов: Ну, еще бы! "И тех, кто меня уничтожит, встречаю приветственным
гимном"...
Горбовский: Здесь уж скорее подошло бы что-нибудь вроде... Э-э... "И
тех, кто меня обгоняет, провожаю приветственным гимном"...
Логовенко: Геннадий Юрьевич, разрешите, я попытаюсь вас утешить. Кроме
третьей импульсной в организме гомо сапиенса мы обнаружили четвертую
низкочастотную и пятую... Пока безымянную. Что может дать инициация этих
систем, мы -- даже мы! -- И предположить не можем. И не можем мы
предположить, сколько их еще там в человеке...
(Пауза.) Что поделаешь! За спиной -- шесть НТР, две технологические
контрреволюции, два кризиса... Поневоле начнешь эволюционировать.
Горбовский: Вот именно. Сидели бы мы себе тихо, как тагоряне или
леонидяне, -- горя бы не знали. Вольно же нам было пойти по технологоии!
Комов: Хорошо, хорошо. А что же все-таки такое -- метагом? Каковы его
цели, Даниил Александрович? Стимулы? Интересы? Или это секрет?
Логовенко: Никаких секретов.
(На этом фонограмма прерывается. Все дальнейшее -- тридцать четыре
минуты одиннадцать секунд -- необратимо стерто. )
15.05.99
М. Каммерер
(конец документа 19)
Стыдно вспоминать, но все эти последние дни я провел в состоянии,
близком к эйфории. Это было так, словно прекратилось вдруг невыносимое
физическое напряжение. Наверное, нечто подобное испытывал Сизиф, имея
возможность немножко посидеть на вершине, прежде чем начать все сначала.
Каждый землянин пережил большое откровение по-своему. Но, ей-же-ей,
мне оно досталось все-таки злее, чем кому бы то ни было.
Сейчас я перечитал все, уже написанное выше, и у меня возникло
опасение, что переживания мои в связи с большим откровением будут поняты
неправильно. Может возникнуть впечатление, будто я испытал тогда страх за
судьбы человечества. Разумеется, без страхов не обошлось -- ведь я тогда
абсолютно ничего не знал о люденах, кроме того, что они существуют. Так
что страх был. И были краткие панические мысли-вопли: "Все, доигрались!"
И было ощущение катастрофически крутого поворота, когда руль, кажется,
вот-вот вырвет у тебя из рук и полетишь ты неведомо куда, беспомощный,
как дикарь во время землетрясения... Но над всем этим превалировало
все-таки унизительнейшее сознание полной своей профессиональной
несостоятельности. Прошляпили. Прохлопали. Проморгали. Профукали,
дилетанты бездарные...
И вот теперь все это отхлынуло. И между прочим, совсем не потому, что
Логовенко хоть в чем-то убедил меня или заставил себе поверить. Дело
совсем в ином.
К ощущению профессионального поражения я за полтора месяца уже
притерпелся. ("Муки совести непереносимы" -- вот одно из маленьких
неприятных открытий, которые делаешь с возрастом.)
Руль больше не вырывало у меня из рук -- я передал его другим. И
теперь, с некоторой даже отстраненностью, я отмечал (для себя), что
Комов, пожалуй, слишком все-таки сгущает краски, а Леонид Андреевич, по
своему обыкновению, чересчур уж уверен в счастливом исходе любого
катаклизма...
Я снова был на своем месте, и снова мною владели только привычные
заботы, -- например, наладить постоянный и достаточно плотный поток
информации для тех, кому надлежит принимать решения.
Вечером 15-го я получил от Комова приказ действовать по своему
усмотрению.
Утром 16-го я вызвал к себе Тойво Глумова. Без всяких предварительных
объяснений я дал ему прочесть запись беседы в "Доме Леонида".
Замечательно, что я был практически уверен в успехе.
Да и с чего мне было сомневаться?
x x x
Документ 20
Рабочая фонограмма
Дата: 16 мая 99 года.
Собеседники: М. Каммерер, начальник отдела
ЧП;
Т. Глумов, инспектор.
Тема: х х х
Содержание: х х х
Глумов: Что было в этих лакунах?
Каммерер: Браво. Ну и выдержка у тебя, малыш. Когда я понял, что к
чему, я, помнится, полчаса по стенам бегал.
Глумов: Так что было в лакунах?
Каммерер: Неизвестно.
Глумов: То есть как -- неизвестно?
Каммерер: А так. Комов и Горбовский не помнят, что было в лакунах. Они
никаких лакун не заметили. А восстановить фонограмму невозможно. Она даже
не стерта, она просто уничтожена. На лакунных участках решетки разрушена
молекулярная структура.
Глумов: Странная манера вести переговоры.
Каммерер: Придется привыкать.
Пауза
Глумов: Ну, и что теперь будет?
Каммерер: Пока мы слишком мало знаем. Вообще-то видятся только две
возможожности. Либо мы научимся с ними сосуществовать. Либо..
Глумов: Есть третья возможность.
Каммерер: Не горячись. Нет третьей возможности.
Глумов: Есть третья возможность! Они с нами не церемонятся!
Каммерер: Это не довод.
Глумов: Это довод! Они не спрашивали разрешения у Мирового Совета!
Много лет они ведут тайную деятельность по превращению людей в нелюдей!
Они ведут эксперименты над людьми! И даже сейчас, когда они разоблачены,
они приходят на переговоры и позволяют себе...
Каммерер (прерывает): То, что ты хочешь предложить, можно сделать либо
открыто -- и тогда человечество станет свидетелем вполне отвратительного
насилия; либо тайком, гнусненько, за спиной общественного мнения...
Глумов (прерывает): Это все слова! Суть же в том, что человечество не
должно быть инкубатором для нелюдей и тем более полигоном для их
проклятых экспериментов! Простите, Биг-Баг, но вы сделали ошибку. Вам не
следовало посвящать в это дело ни Комова, ни Горбовского. Вы поставили их
в дурацкое положение. Это дело КОМКОНа-2, оно целиком в нашей
компетенции. Я думаю, и сейчас еще не поздно. Возьмем этот грех на душу.
Каммерер: Слушай, откуда у тебя эта ксенофобия? Ведь это не странники,
это не прогрессоры, которых ты ненавидишь...
Глумов: У меня такое чувство, что они еще хуже прогрессоров. Они
предатели. Они паразиты. Вроде этих ос, которые откладывают яйца в
гусениц...
Пауза
Каммерер: Говори-говори. Выговаривайся.
Глумов: Не буду больше ничего говорить. Бесполезно. Пять лет я
занимаюсь этим делом под вашим руководством, и все пять лет я бреду, как
слепой щенок... Ну хотя бы сейчас скажите мне: когда вы узнали правду?
Когда вы поняли, что это не странники? Шесть месяцев назад? Восемь
месяцев?
Каммерер: Меньше двух.
Глумов: Все равно... Несколько недель назад. Я понимаю, у вас были
свои соображения, вы не хотели посвящать меня во все детали, но как вы
могли скрыть от меня, что изменился сам объект? Как вы могли себе это
позволить -- заставить меня валять дурака? Чтобы я валял дурака перед
Горбовским и Комовым... Меня в жар бросает, когда я вспоминаю!
Каммерер: А ты не можешь допустить, что тому была причина?
Глумов: Могу. Но мне от этого не легче. Причины этой я не знаю и даже
представить ее себе не умею... И что-то я по вашему виду не замечаю,
чтобы вы собирались ее мне сообщить! Нет, Биг-Баг, хватит с меня. Я не
гожусь работать с вами. Отпустите меня, я все равно уйду.
Пауза
Каммерер: Я не мог рассказать тебе правду. Сначала я не мог рассказать
тебе правду, потому, что не знал, что нам с нею делать. В скобках: я и
сейчас не знаю, что с нею делать, но сейчас все решения взвалены на
другие плечи...
Глумов: Не надо оправдываться, Биг-Баг.
Каммерер: Молчи. Тебе все равно меня не разозлить. Ты очень любишь
правду? Так ты ее сейчас получишь. Всю.
Пауза
Каммерер: Потом я послал тебя в институт Чудаков и снова вынужден был
ждать...
Глумов (прерывает): Причем здесь...
Каммерер (прерывает): Я сказал -- молчи! Правду говорить нелегко,
Тойво. Не резать правду-матку, как это любят в молодости, а преподносить
ее такому вот... зеленому, самоуверенному, всезнающему и
всепонимающему... Молчи и слушай.
Пауза
Каммерер: Потом я получил ответ из института. Этот ответ сбил меня с
ног. Я-то считал, что проявляю рутинную предусмотрительность, а
оказалось... Слушай, вот ты сейчас читал запись. Тебе ничего в ней не
показалось странным?
Глумов: В ней все странное...
Каммерер: Ну, давай-давай, включи. Прочти еще разок, только
внимательно, с самого начала, с шапки. Ну?
Глумов: "Только для членов Президиума..." Как это понимать?
Камммерер: Ну? Ну?
Глумов: Вы дали мне прочесть документ высшей конфиденциальности...
Почему?
Каммерер (медленно и едва ли не вкрадчиво): Как ты заметил, в этом
документе есть лакуны. Так вот, теплится у меня надежда, что когда придет
твое время, ты по старой памяти, по старой дружбе эти лакуны мне
заполнишь.
Длинная пауза
Каммерер: Вот так-то выглядит вся правда. В той ее части, которая
касается тебя. Как только я узнал, что в институте Чудаков они занимаются
отсортировкой, я сразу наладил всех вас туда, одного за другим, под
разными идиотскими предлогами. Это была просто мера элементарной
предосторожности, понимаешь? Чтобы не оставить противнику ни малейшего
шанса. Чтобы быть уверенным... Нет, уверен я и так был... Чтобы знать
совершенно точно: среди моих сотрудников только люди...
Пауза
Каммерер: У них там агрегат... якобы для выявления "чудаков". Они
пропускают через него всех посетителей. На самом деле машина эта ищет так
называемый "зубец т" ментограммы, он же "импульс Логовенко". Если у
человека имеется годная для инициирования третья импульсная система, в
его ментограмме появляется этот растреклятый зубец Т. Так вот, у тебя
этот зубец есть.
Длинная пауза
Глумов: Это-же ерунда, Биг-Баг.
Пауза
Глумов: Они водят вас за нос!
Пауза
Глумов: Это же провокация! Они просто хотят вывести меня из игры!
По-видимому, я узнал что-то важное, только сам пока не понимаю, что
именно, и они хотят меня убрать... Это же элементарно!
Пауза
Глумов: Вы же знаете меня с детства! Я прошел тысячи медкомиссий, я --
самый обыкновенный человек! Не верьте им, Биг-Баг! Кто вам дает
информацию?.. Нет, я не имя спрашиваю... Подумайте, откуда он все это
может знать? Он же наверняка сам из этих... Как вы ему можете верить?
(Кричит.) Не во мне же дело! Я все равно уйду! Но они вот таким же
манером без единого выстрела расстреляют весь КОМКОН! Вы об этом
подумали?
Пауза
Глумов (упавшим голосом): Что же мне делать? Ведь вы наверняка
придумали, что мне теперь делать...
Каммерер: Послушай. Не надо так расстраиваться. Пока еще ничего
страшного не произошло. Что ты так раскричался, словно к тебе уже
"Ухмыляясь приближаются с ножами"? В конце концов, все ведь в твоих
руках! Не захочешь -- и все останется, как есть!
Глумов: Откуда вы знаете?
Каммерер: Да ниоткуда я ничего не знаю. Я знаю столько же, сколько и
ты. Ты же читал только что... Третья импульсная -- это же только
потенция, ее ведь нужно инициировать... Потом начинается это самое...
Восхождение от уровня к уровню... Хотел бы я посмотреть, как они это
сделают с тобой без твоей воли!
Пауза
Глумов: Да. (Истерически смеется.) Ну и нагнали вы на меня страху,
шеф!
Каммерер: Это ты просто не сообразил.
Глумов: Я просто удеру! Пусть-ка они меня поищут! А найдут, станут
приставать... Вы им скажите, что я им не советую!
Каммерер: Вряд ли они захотят со мной разговаривать.
Глумов: То есть?
Каммерер: Ну, видишь ли, мы для них не авторитет. Нам теперь придется
привыкать к совершенно новой ситуации. Не мы теперь определяем время
бесед, не мы определяем тему... Мы вообще потеряли контроль над
событиями. А ситуация, согласись, небывалая! У нас на Земле, среди нас,
действует сила... И даже не сила, а силища! И мы ничего о ней не знаем.
Вернее, знаем только то, что нам разрешают знать, а это, согласись, едва
ли не хуже, чем полное незнание. Неуютно, а? Нет, я ничего не могу
сказать плохого об этих люденах, но ведь и хорошего о них ничего не
известно!
Пауза
Каммерер: Они знают о нас все, а мы о них -- ничего. Это унизительно.
Сейчас каждый из нас, кто соприкасается с ситуацией, испытывает чувство
униженности... Вот нам предстоит подвергнуть глубокому ментоскопированию
двух членов Всемирного Совета -- только для того, чтобы восстановить, о
чем же это там шла речь во время исторического собеседования в "Доме
Леонида"... И заметь, ни члены Совета, ни мы этого ментоскопирования не
хотим, оно унижает нас всех, а деваться некуда, хотя шансы на успех, как
ты сам понимаешь, менее чем пробематичны...
Глумов: Но у вас же есть своя агентура среди них!
Каммерер: Точнее, не "среди", а около. "Среди" -- это мечта. Причем,
боюсь недостижимая... Кто из них захочет помогать нам? Зачем это им?
Какое им до нас дело? А? Тойво!
Длинная пауза
Глумов: Нет, Максим. Я не хочу. Я все понимаю, но я...
Каммерер: Страшно?
Глумов: Не знаю. Просто не хочу. Я -- человек, и я не хочу быть никем
другим. Я не хочу смотреть на вас сверху вниз. Я не хочу, чтобы уважаемые
и любимые мною люди казались мне детьми. Я понимаю: вы надеетесь, что
человеческое во мне сохранится... Может быть, у вас даже есть основания
на это надеяться. Но я не хочу рисковать. Не хочу!
Пауза
Каммерер: Что ж... В конце концов, это даже похвально.
(Конец документа 20)
Я был уверен в успехе. Я ошибся.
Все-таки я плохо тебя знал, Тойво Глумов, мой мальчик. Ты казался мне
более жестким, более защищенным, более фанатичным, если угодно.
И наконец, несколько слов об истинной цели этого моего мемуара.
Мой читатель, знакомый с книгой "Пять биографий века", уже догадался,
наверное, что цель эта состоит в том, чтобы опровергнуть сенсационную
гипотезу П. Сороки и Э. Брауна, будто Тойво Глумов, еще будучи в Гиганде
прогрессором, попал в поле зрения люденов и был опознан ими как свой.
Будто тогда же был он ими превращен, переведен на соответствующий уровень
и заслан ко мне в КОМКОН-2 в качестве не столько даже соглядатая, сколько
дезинформатора и мизинтерпретатора. Будто на протяжении пяти лет он
только тем и занимался, что подогревал в КОМКОНе атмосферу охоты за
странниками, интерпретируя каждый неверный шаг, каждый просчет, каждую
небрежность люденов как проявления деятельности ненавистной
сверхцивилизации. Пять лет водил он за нос все руководство КОМКОНа-2 и
прежде всего, конечно, шефа своего и покровителя Максима Каммерера. А
когда люденов все-таки удалось разоблачить, он разыграл перед доверчивым
Биг-Багом последнюю душещипательную комедию и вышел из игры.
Полагаю, что каждый непредубежденный читатель, не знакомый с
построениями Сороки и Брауна, дочитавши меня до этого места, пожмет
плечами и скажет: "Что за чушь, какая странная у них идея, она же
противоречит всему тому, что я только что прочел..." Что же касается
читателя предубежденного, читателя, который раньше знал Тойво Глумова
только по "Пяти биографиям", то я могу посоветовать ему только одно:
постарайтесь взглянуть на предложенный вам материал беспристрастно, не
надо подсыпать перчику в проблему люденов, сделавшуюся сегодня уже
несколько пресной.
Слов нет, история Большого Откровения содержит много "белых пятен", но
я со всей ответственностью утверждаю, что к Тойво Глумову эти пятна
никакого отношения не имеют. И со всей ответственностью я заявляю, что
все хитроумные построения П. Сорки И Э. Брауна -- это просто
легкомысленная чушь, очередная попытка взяться правой рукой за левое ухо
через-под левое колено.
Что же касается "Последней душещипательной комедии", то я только об
одном жалею, только за одно кляну себя и по сей день. Не понял я тогда,
старый толстокожий носорог, не сумел предощутить, что вижу Тойво Глумова
в последний раз.
x x x
Документ 21
Свердловск, "Тополь 11", кв. 9716,
М. Каммереру
Биг-Баг!
Сегодня меня посетил Логовенко. Беседа продолжалась с 12.15 до
14.О5. Логовенко был очень убедителен. Суть -- все не так просто,
как мы себе это представляем. Например, утверждается, будто пери-
од стационарного развития человечества заканчивается, близится
эпоха потрясений (биосоциальных и психосоциальных), главная зада-
ча люденов в отношении человечества, -- оказывается стоять на
страже (так сказать, "Над пропастью во ржи"). В настоящее время
на Земле и в космосе обитают и играют 432 людена. Мне предлагает-
ся стать четыреста тридцать третьим, для чего я должен прибыть в
Харьков, в институт Чудаков, послезавтра, 20 мая, к 10. 00.
Враг рода человеческого нашептывает мне, что только полный идиот
способен отказаться от такого шанса. Этот шепот мне удается заглушить без
особого труда, ибо я -- человек непрестижный, как вам хорошо известно, и
не терплю элиты ни в каком обличье. Не скрою, что впечатление от
последней беседы с вами запало мне в душу гораздо глубже, нежели мне
хотелось бы. Крайне неприятно ощущать себя дезиртиром. Я бы не колебался
в выборе ни секунды, но я уверен абсолютно: как только они превратят меня
в людена, ничего не останется от наших прежних намерений. Признайтесь, в
глубине души и вы думаете то же самое.
Я не поеду в Харьков. За эти дни я основательно все обдумал, и я не
поеду в Харьков, во-первых, потому, что это было бы предательством по
отношению к Асе. Во-вторых, потому, что я люблю мать и высоко почитаю ее.
В-третьих, потому, что я люблю своих товарищей и свое прошлое.
Преврашение в людена -- это моя смерть. Это гораздо хуже смерти, потому
что для тех, кто меня любит, я останусь живым, но неузнаваемо отвратным.
Спесивым, самодовольным, самоуверенным типом. Вдобавок еще и вечным,
наверное.
Завтра я вслед за Асей улетаю на Пандору.
Прощайте. Желаю вам удачи.
Ваш Т. Глумов.
18 мая 99г.
(Конец документа 21)
x x x
Документ 22
Рапорт-доклад
N 086/99
КОМКОН-2
Урал -- Север
Дата: 14 ноября 99 года.
Автор: С. Мтбевари, инспектор
Тема 081, "Волны гасят ветер"
Содержание: разговор с Т. Глумовым.
Согласно вашему распоряжению воспроизвожу по памяти мою беседу с
бывшим инспектором Т. Глумовым, происшедшую в середине июля с. г. Около
17 часов, когда я находился в своем рабочем кабинете, раздался
видеофонный вызов, и на экране появилось лицо Т. Глумова. Он был весел,
оживлен, шумно меня приветствовал. C тех пор, как я его видел в последний
раз, он слегка пополнел. Последовал примерно такой разговор.
Глумов: Куда девался шеф? Я пытаюсь связаться с ним весь день, и без
вся кого толку.
Я: Шеф в командировке, вернется не скоро.
Глумов: Очень жалко. Он мне позарез нужен. Я бы очень хотел с ним
поговорить.
Я: Сделай письмо. Ему перешлют.
Глумов (поразмыслив): Долгая история. (Эту фразу я помню точно.)
Я: Тогда скажи, что ему передать. Или как с тобой связаться. Я запишу.
Глумов: Нет. Мне непременно лично.
Больше ничего существенного сказано не было. Точнее я не помню.
Хочу подчеркнуть, что в то время я знал о Т. Глумове только то, что он
уволился по личным обстоятельствам и убыл к жене на Пандору. Именно по
этому мне не пришло в голову выполнить самые элементарные действия, а
именно: зарегистрировать разговор; установить канал связи; поставить в
известность президента и т. д. могу добавить только: у меня сохранилось
впечатление, будто Т. Глумов находился в помещении, освещенным
естественным, солнечным светом. Видимо, в тот момент он находился на
Земле в восточном полушарии.
Сандро Мтбевари
(конец документа 22)
x x x
Документ 23
Президенту сектора
"Урал-Север" КК-2
Дата: 22 января 101 года.
Автор: М. Каммерер, начальник отдела ЧП.
Тема 050, Т. Глумов, метагом.
Президент!
Мне нечего вам сообщить. Встреча не состоялась. Я прождал его на
Красном пляже до темноты. Он не явился.
Конечно, не составило бы труда отправиться к нему домой и подождать
его там, но, мне кажется, это было бы тактической ошибкой. Ведь он не
имеет целью морочить нас. Он просто забывает. Подождем еще.
М. Каммерер
(конец документа 23)
x x x
Документ 24
КОМКОН-1
Председателю комиссии
"Метагом"
Комову Г. Ю.
Мой капитан!
Препровождаю тебе два любопытных текста, имеющих прямое отношение к
предмету твоего нынешнего азарта.
Текст 1. (Записка Т. Глумова, адресованная М. Каммереру.)
Дорогой Биг-Баг!
Я кругом виноват. Но готов исправиться. Послезавтра, 2-го, ровно в
20.00. Обещаю все объяснить. Хотя, как я понимаю, особой необходимости в
этом пока нет.
Текст 2. (Письмо А. Глумовой, адресованное М. Каммереру вмес-
те с запиской Т. Глумова.)
Уважаемый Максим!
Он просил меня переслать вам эту записку. Почему он сам не послал ее
вам? Почему просто не позвонил вам, чтобы назначить свидание? Ничего
этого я не понимаю. Последнее время я вообще редко его понимаю, даже
когда речь идет о самых, казалось бы, простых вещах. Зато я знаю, что он
несчастен. Как и все они. Когда он со мной, он мучается скукой. Когда он
там, у себя, он обо мне тоскует, иначе он бы не возвращался. Жить так
ему, разумеется, невозможно, и он должен будет выбрать что-то одно. Я
знаю, что именно он выберет. Последнее время он возвращается все реже и
реже. Я знаю его собратьев, которые и вовсе перестали возвращаться. Им
больше нечего делать на Земле.
Что касается его приглашения, то, конечно, я рада буду вас увидеть, но
не рассчитывайте, что он будет. Я -- не рассчитываю.
Ваша А. Глумова.
Разумеется, Каммерер пришел на свидание, и разумеется, Т. Глумов не
явился.
Они уходят, мой капитан. Собственно говоря, они ушли. Совсем.
Несчастные, и оставив за собой несчастных. Человечность. Это серьезно.
Они были слишком несчастливы с самого начала. Только долго считали,
что это лишь на время. Пока они одиночки. Пока у них нет своего
настоящего общества. Своего человечества. Их стало достаточно много,
чтобы увидеть: это не спасает. Общество одиночек невозможно. Отрыв от нас
слишком дорого обошелся люденам...
Плата оказалась слишком велика. Человеку, пусть он и называет себя
люденом, противопоказано обходиться без человечества.
Как все это не похоже на те апокалиптические картины, которые мы
рисовали друг другу четыре года назад! Помнишь, как старик Горбовский,
хитро улыбаясь, прокряхтел: "Волны гасят ветер..."? Все мы понимающе
закивали, а ты, помнится, даже продолжил эту цитату с видом
многозначительным до кретинизма. Но разве мы поняли его тогда? Никто из
нас не понял. И теперь, мой капитан, когда они ушли и не вернутся больше,
мы все вздохнули теперь с облегчением? Или с сожалением? Я не знаю. А ты?
Твой Атос.
13.11.102 года.
(конец документа 24)
И последний документ.
"Максим!
Я ничего не могу сделать. Передо мной расшаркиваются в извинениях,
меня уверяют в совершенном уважении и сочувствии, но ничего не меняется.
Они уже сделали Тойво "фактом истории".
Я понимаю, почему молчит Тойво -- ему все это безразлично, да и где
он, в каких мирах?
Я догадываюсь, почему молчит Ася -- страшно сказать, но ее, видимо,
убедили.
Но почему молчите вы? Ведь вы любили его, я знаю, и он любил вас!
М. Глумова.
30 июня 126 года.
Нарва-Йыэсуу"
Как видите, я не молчу больше, Майя Тойвовна. Я сказал. Все, что мог,
и все что сумел сказать.
К о н е ц
