Это  первый  мой  опыт  реконструкции.  Я  очень  старался. Работа моя
осложнялась тем, что я никогда не бывал в Малой Пеше в те давние времена,
однако  же  в   моем   распоряжении   осталось   достаточное   количество
видеозаписей, сделанных Тойво Глумовым, аварийшиками и командой Флеминга.
Так  что за топографическую точность я, во всяком случае, ручаюсь. Считаю
возможным поручиться и за точность диалогов.
   Помимо прочего, мне хотелось здесь продемонстрировать,  как  выглядело
тогда  типичное начало типичного расследования. Происшествие. Аварийщики.
Выезд инспектора  из  отдела  ЧП.  Первое  впечатление  (чаще  всего  оно
правильное):  чье-то  разгильдяйство,  либо  неумная шутка. И нарастающее
разочарование: опять не то, опять пустышка, хорошо бы махнуть на все  это
рукой  и  отправиться домой досыпать. Впрочем, этого в моей реконструкции
нет. Это предлагается домыслить.
   Теперь несколько слов о Флеминге.
   Это  имя  несколько  раз  появится  в  моем  мемуаре,   но   я   спешу
предупредить,  что  никакого отношения к большому откровению этот человек
не имел. В то время имя Александра Джонатана  Флеминга  было  притчей  во
языцех  в  КОМКОНе-2.  Он  был крупнейшим специалистом по конструированию
искусственных организмов. В своем базовом институте в Сиднее, а  также  в
многочисленных  филиалах  этого  института он с неописуемым трудолюбием и
дерзостью выпекал великое множество диковеннейших  существ,  на  создание
которых  не  хватило  фантазии у матушки-природы. Его сотрудники в рвении
своем постоянно нарушали существующие  законы  и  ограничения  Всемирного
совета  в  области  пограничного  эксперимента.  При всем нашем невольном
чисто человеческом восхищении гением Флеминга мы его терпеть не могли  за
беспардонность, бессовестность и напористость, удивительно сочетающуюся с
увертливостью.   Ныне  каждый  школьник  знает,  что  такое  биокомплексы
Флеминга, или, скажем,  живые  колодцы  Флеминга.  А  в  те  времена  его
известность у широкой публики носила характер скорее скандальный.
   Для  моего  изложения важно, что один из внучатых филиалов сиднейского
института Флеминга располагался как раз в устье Пеши, в  научном  поселке
Нижняя  Пеша,  всего  в сорока километрах от Пеши Малой. И узнав об этом,
мой Тойво, насколько я его понимал, не мог не насторожиться и не  сказать
себе мысленно: "Ага, вот чья это работа!.."
   Да,  кстати.  Упоминающиеся  ниже крабораки -- это одно из полезнейших
созданий Флеминга, которые впервые появились у него не свет, когда он был
еще молодым работником на рыбоферме  на  Онежском  озере.  Крабораки  эти
оказались  существами  поразительными  по своим вкусовым качествам, но на
всем Севере прижились почему-то только в  маленьких  ручьях  --  притоках
Пеши.

    Малая Пеша. 6 мая 99 года. 6 часов утра.
   5  Мая  около  11  вечера  в  дачном  поселке  Малая  Пеша (тринадцать
коттеджей,  восемнадцать  жителей)  возникла  паника.   Причиной   паники
послужило   появление   в   поселке   некоторого   (неизвестного)   числа
квази-биологических существ чрезвычайно отталкивающего и  даже  страшного
вида.  Существа  эти  двинулись на поселок из коттеджа N7 по девяти четко
обнаруживаемым направлениям. Прослеживаются  эти  направления  по  смятой
траве,  поврежденным  кустарникам, по пятнам высохшей слизи на листве, на
плитах облицовки, на наружных стенах домов и на подоконниках. Все  девять
маршрутов  заканчивались внутри жилых помещений, а именно: в коттеджах NN
1, 4, 10 (на верандах); 2, 3, 9, 12 (в гостиных); 6, 11, 13 (в спальнях).
Коттеджи NN 4 и 9, судя по всему, необитаемы...
   Что же касается коттеджа N 7, откуда началось нашествие, то  там  явно
кто-то  жил,  и  оставалось  установить  только, что он такое -- дурацкий
шутник или безответственный растяпа? Нарочно он запустил  эмбриофоры  или
прозевал  самозапуск?  Если прозевал, то по преступной небрежности или по
невежеству?
   Две вещи, однако же, смущали. Тойво не нашел никаких  следов  оболочек
эмбриофор.  Это  раз.  А  во-вторых,  ему  поначалу  никак  не  удавалось
обнаружить данные о личности обитателя коттеджа N 7.  Или  обитателей.  К
счастью,  Ойкумена  наша  устроена в общем вполне справедливо. На площади
вдруг послышались громкие негодующие голоса, и через  минуту  выяснилось,
что   искомый  обитатель  появился  в  центре  событий  сам,  собственной
персоной, и вдобавок не один, а с гостем.
   Это оказался коренастый, весь  какой-то  чугунный  на  вид  мужчина  в
походном  комбинезоне  и  с  брезентовым  мешком,  из которого доносились
странные шуршащие и скрипящие звуки. Гость же  его  очень  живо  напомнил
Тойво  старого  доброго  Дуремара  только  что  из  пруда  тетки Тортиллы
--длинный, длинноволосый, длинноносый, тощий, в  неопределенной  хламиде,
облепленной  подсыхающей  тиной.  Немедленно  выяснилось,  что  чугунного
обитателя зовут  Эрнст  Юрген,  работает  он  оператором-ортомастером  на
Титане,  на  Земле  в  отпуске...  Каждый  год  два  месяца он на Земле в
отпуске, один месяц зимой, один -- летом, и летом всегда здесь, на  Пеше,
вот  в  этом  самом  коттедже... Какие еще чудовища? Кого вы, собственно,
имеете в виду, молодой человек? Какие могут быть чудовища в  Малой  Пеше,
сами подумайте, а еще аварийщик называется, делать вам нечего, что ли?
   Дуремар  же,  напротив,  оказался  существом вполне земным. Мало того,
существом почти местным. Фамилия  его  была  Толстов,  а  звали  его  Лев
Николаевич.   Но  замечательным  было  в  нем  другое.  Он,  оказывается,
постоянно живет и работает всего в сорока  километрах  отсюда,  в  Нижней
Пеше,  где,  оказывается,  вот уже несколько лет функционирует филиальчик
фирмы небезызвестного Флеминга!..
   Еще оказалось, что этот Эрнст Юрген и старинный его друг Лева  Толстов
--  страстные  гурманы.  Ежегодно  они  встречаются  здесь, в Малой Пеше,
потому что в пяти километрах выше по течению  в  Пешу  впадает  маленький
приток,  где  водятся какие-то крабораки. Именно поэтому он, Эрнст Юрген,
проводит свой отпуск в Малой Пеше, именно  поэтому  он  с  другом  своим,
Левой Толстовым, отбыли вчера ранним вечером на лодке ловить крабораков и
именно  поэтому  они с Левой были бы очень признательны аварийной службе,
если бы их сейчас оставили в покое,  ибо  крабораки  (эрих  Юрген  потряс
тяжелым  мешком, издающим странные звуки) бывают только одной свежести, а
именно самой первой...
   Этот забавный шумный человек никак не мог  представить  себе,  что  на
Земле  -- не у них там на Титане, не на Пандоре где-нибудь, на Яйле, нет,
на Земле! В Малой Пеше! -- Случаются события, способные вызвать  страх  и
панику.  Любопытнейший  тип  космопроходца-профессионала!  Видит  же, что
поселок пуст, видит перед собой аварийщика, представителя КОМКОНа-2 видит
и авторитета их не отрицает, но объяснения всему этому готов искать в чем
угодно, лишь бы не признавать, что на родной его,  теплой  Земле  не  все
может оказаться в порядке...
   Затем, когда его все-таки удалось убедить, что ЧП и в самом деле имело
место, он обиделся -- расстроился, как ребенок, надул губы, ушел от всех,
волоча по Земле мешок с драгоценными крабораками, и уселся боком на своем
крыльце,  отвернувшись  от  всех, не желая больше никого видеть, не желая
больше ничего слышать, время от  времени  пожимая  плечами  и  взрыкивая:
"Отдохнул,  называется...  Раз  в  год приедешь, и то... Это же придумать
такое надо!.."
   Тойво,  впрочем,  интересовала  больше   реакция   друга   его,   Льва
Николаевича  Толстова, работника Флеминга, специалиста по конструированию
и  запуску  в  существование  искусственных  организмов.  А   реакция   у
специалиста была такая. Сначала полное непонимание, беспорядочное лупанье
глазами   и   неуверенная   улыбка   человека,  подозревающего,  что  его
разыгрывают, да еще и не слишком умно. Далее: озадаченно сдвинутые брови,
взор, пустой и обращенный будто бы внутрь  себя,  и  задумчивые  движения
нижней  челюстью.  И наконец -- вспышка профессионального негодования. Да
вы понимаете, о чем говорите? Вы имеете  хоть  какое-то  представление  о
предмете? Вы вообще когда-либо видели искусственное существо? Ах только в
хронике?  Так  вот,  нет  и  быть не может искусственных существ, которые
способны  забираться  через  окна  в  спальни  людей.  Прежде  всего  они
медлительны  и  неуклюжи  и если двигаются, то не к людям а от людей, ибо
естественное биополе им противопоказанно, даже кошачье биополе...  Далее,
что значит "размером примерно с корову"? Вы бы хоть попытались прикинуть,
какая  энергия  нужна эмбриофору, чтобы развиться в такую массу хотя бы и
за час? Да здесь бы ничего не осталось, никаких коров бы не осталось, это
выглядело бы просто как взрыв!..
   Допускает ли он, что здесь были задействованы эмбриофоры  неизвестного
ему типа?
   Ни в коем случае. Таких эмбриофоров в природе не существует.
   Что же зжесь произошло, по его мнению?
   Лев Толстов не понимал, что здесь произошло. Ему надо было осмотрется,
чтобы прийти к каким-нибудь выводам.
   Тойво  оставил  его осматриваться, а сам вместе с Базилем отправился в
клуб, чтобы перекусить. Они съели по бутерброду с холодным мясом, и Тойво
принялся варить кофе. И тут.
   -- В-в-в! -- Произнес вдруг Базиль с набитым ртом.
   Он сделал мощный глоток и, глядя мимо Тойво, рявкнул свежим голосом:
   -- Стоп машина! Ты куда это нацелился, сынок?
   Тойво  обернулся.  Это  был  мальчишка  лет  двенадцати,  лопоухий   и
загорелый,   в   шортиках  и  курточке-распашонке.  Зычный  оклик  базиля
остановил его у самого выхода из павильона.
   -- Домой, -- сказал он с вызовом.
   -- А подойди-ка сюда, пожалуйста! -- Сказал Базиль.
   Мальчик приблизился и остановился, заложив руки за спину.
   -- Ты здесь живешь? -- Спросил Базиль вкрадчиво.
   -- Мы здесь жили, -- ответил мальчик. --  В  шестерке.  Теперь  больше
жить не будем.
   -- Кто это -- мы? -- Спросил Тойво.
   --  Я,  мама  и  отец.  Вернее,  мы  здесь  были на даче, а живем мы в
Петрозаводске.
   -- А где же мама и отец?
   -- Спят. Дома.
   -- Спят, -- повторил Тойво. -- Как тебя зовут?
   -- Кир.
   -- Твои родители знают, что ты здесь?
   Кир помялся, переступил с ноги на ногу и сказал:
   -- Я сюда только на минутку вернулся. Мне надо забрать  галеру,  я  ее
целый месяц мастерил.
   -- Галеру... -- Повторил Тойво, рассматривая его.
   Лицо  мальчика  ничего  не  выражало, кроме терпеливой скуки. По всему
было видно, что он озабочен только одним: поскорее забрать свою галеру  и
вернуться домой, пока родители не проснулись.
   -- Когда вы уехали отсюда?
   -- Нынче ночью. Все уезжали, и мы тоже. А галеру забыли.
   -- Почему же уехали?
   --  Была паника. Вы что, не знаете? Тут такое было! И мама напугалась,
а отец сказал: "Ну, знаете ли, поехали отсюда домой". Сели  в  глайдер  и
улетели... Так я пойду? Или нельзя?
   -- Погоди минутку. Почему была паника, как ты считаешь?
   --  Потому  что  появились эти животные. Вышли из леса... Или из реки.
Все почему-то их испугались, забегали... Я спал, меня мама разбудила.
   -- А ты не испугался?
   Он дернул плечем.
   -- Ну и я испугался сначала... Со сна...  Все  вопят,  все  орут,  все
бегают, ничего не понять...
   -- А потом?
   -- Я же говорю: мы сели в глайдер и улетели.
   -- Животных этих ты видел?
   Он вдруг засмеялся.
   -- Видел, конечно... Одно прямо в окошко влезло, рогатое такое, только
рога не твердые, а как у улитки... Очень потешное...
   -- То есть, ты сам не испугался?
   --  Нет,  я  же  вам говорю: испугался, конечно, что я вам врать буду?
Мама вбежала вся белая, я думал --  несчастье  какое-нибудь...  Думал,  с
папой что-нибудь...
   -- Понятно, понятно. Но животных-то ты не испугался?
   Кир сказал с досадой:
   -- Да почему их надо бояться? Они же добрые, смешные... Они же мягкие,
шелковистые  такие,  как  мангусты,  только  без шерстки... А то, что они
большие, -- так что же? Тигр тоже большой, так  что  же,  я  его  бояться
должен, что ли? Слон большой, кит большой... Дельфины большие бывают... А
эти животные ну никак не больше дельфина, и ласковые они такие же...
   Тойво  посмотрел  на  Базиля. Базиль отвесив челюсть, слушал странного
мальчика, держа на весу надкушенный бутерброд.
   -- И пахнут они хорошо!  --  Продолжал  Кир  горячо.  --  Они  ягодами
пахнут! Я думаю, они ягодами и питаются... Их бы надо приручить, а бегать
от  них... Чего ради? -- Он вздохнул. -- Теперь они ушли, наверно. Ищи их
теперь в тайге... Еще бы! Так на них все орали,  топали,  махали  руками!
Конечно, они испугались! А теперь попробуй их примани...
   Он опустил голову и предался горестным размышлениям. Тойво сказал:
   -- Понятно. Однако родители с тобой не согласны? Так?
   Кир махнул рукой.
   --  Да уж... Отец еще ничего, а мама категорически: ни ногой, никогда,
ни за что! И мы теперь улетаем на курорт. А они ведь  там  не  водятся...
Или водятся? Как они называются, вы не знаете?
   -- Не знаю, Кир, -- сказал Тойво.
   -- Но здесь ни одного не осталось?
   -- Ни одного.
   --  Так  я и думал, -- сказал Кир. Он вздохнул и спросил: -- можно мне
взять свою галеру?
   Базиль наконец пришел в себя. Он шумно поднялся и произнес:
   -- Пойдем, я тебя провожу. Так? -- Спросил он Тойво.
   -- Конечно, -- ответил тот.
   Базиль уже возложил длань свою на его плечо.
   -- Пойдем, пойдем, -- сказал он. --  Всю  жизнь  я  мечтал  посмотреть
настоящую галеру.
   -- Она же не настоящая, она же модель...
   --  Тем  более.  Всю  жизнь  мечтал  посмотреть  на  модель  настоящей
галеры...
   Они ушли. Тойво выпил чашечку кофе и тоже вышел из павильона.
   Солнце уже заметно припекало, на небе не было ни облачка.  Над  пышной
травой  площади  мерцали  синие  стрекозы.  И  сквозь  это  металлическое
мерцание, подобно диковинному  дневному  привидению,  плыла  к  павильону
величественная   старуха   с   выражением  абсолютной  неприступности  на
коричневом узком лице.
   Поддерживая (дьявольски  элегантно)  коричневой  птичьей  лапой  подол
глухого снежно-белого платья, она, словно бы и не касаясь травы, подплыла
к  Тойво  и  остановилась,  возвышаясь над ним по крайней мере на голову.
Тойво почтительно поклонился, и она кивнула  в  ответ,  вполне,  впрочем,
благосклонно.
   -- Вы можете звать меня Альбиной, -- милостиво произнесла она приятным
баритоном.
   Тойво  поспешно  представился. Она наморщила коричневый лоб под пышной
шапкой белых волос.
   -- КОМКОН? Ну что ж, пусть КОМКОН. Будьте любезны, Тойво, скажите мне,
пожалуйста, как вы у себя в этом самом КОМКОНе все это объясните?
   -- Что именно вы имеете в виду? -- Спросил Тойво.
   Этот вопрос несколько раздражил ее.
   -- Я имею в виду, мой дорогой, вот что, -- сказала она. --  Как  могло
случится,  что  в  наше  время, в конце нашего века, у нас на Земле живые
существа, воззвавшие к человеку о  помощи  и  милосердии,  не  только  не
обрели  ни  милосердия,  ни  помощи,  но  и  сделались  объектом  травли,
запугивания и даже активного физического воздействия  самого  варварского
толка. Я не хочу называть имен, но они били их граблями, они дико кричали
на  них, они даже пытались давить их глайдерами. Я никогда не поверила бы
этому, если бы не видела своими глазами. Вам  знакомо  такое  понятие  --
дикость? Так вот это была дикость! Мне стыдно.
   Она  замолчала,  не  сводя  с  Тойво  пронзительного  взгляда свирепых
угольно-черных очень молодых глаз. Она ждала ответа, и Тойво пробормотал:
   -- Вы позволите мне вынести для вас кресло?
   -- Не позволю, --  сказала  она.  --  Я  не  собираюсь  здесь  с  вами
рассиживаться.  Я  желала  бы услышать ваше мнение о том, что произошло с
людьми в этом поселке. Ваше профессиональное мнение.  Вы  кто?  Социолог?
Педагог?  Психолог?  Так вот, извольте объяснить! Поймите, речь идет не о
каких-то там санкциях. Но мы должны  понять,  как  могло  случиться,  что
люди,  еще  вчера  цивилизованные,  воспитанные...  Я  бы  даже  сказала,
прекрасные люди!.. Сегодня вдруг теряют человеческий  облик!  Вы  знаете,
чем отличается человек от всех других существ в мире?
   -- Э... Разумностью? -- Предположил Тойво.
   -- Нет, мой дорогой! Милосердием! Ми-ло-сер-ди-ем!
   --  Ну  безусловно,  --  сказал  Тойво.  --  Но откуда же следует, что
давешние эти существа нуждались именно в милосердии?
   Она посмотрела на него с отвращением.
   -- Вы сами-то видели их? -- Спросила она.
   -- Нет.
   -- Так как же вы беретесь об этом судить?
   -- Я не берусь судить, -- сказал Тойво. -- Я как раз хочу  установить,
чего они хотели...
   --  По-моему,  я вам довольно ясно сказала, что эти животные существа,
эти бедняги искали у нас помощи!  Они  находились  на  краю  гибели!  Они
должны были вот-вот погибнуть! Они же ведь погибали, вы что же, не знаете
этого?  На  моих  глазах  они умирали и превращались в ничто, в прах, и я
ничего не могла поделать -- я балерина, а не биолог, не врач. Я звала, но
разве кто-нибудь мог меня услышать в этом шабаше, в этом разгуле  дикости
и  жестокости?  А  потом,  когда помощь наконец прибыла, было уже поздно,
никого уже не осталосьв живых. Никого! А эти дикари...  Я  не  знаю,  как
объяснить   их  поведение...  Может  быть,  это  был  массовый  психоз...
Отравление...  Я  всегда  была  против  употребления  в  пищу   грибов...
Наверное,  придя  в себя, они устыдились и разбежались кто куда! Вы нашли
их?
   -- Да, -- сказал Тойво.
   -- Вы говорили с ними?
   -- Да. С некоторыми. Не со всеми.
   -- Так скажите же мне, что с ними произошло? Каковы ваши выводы,  хотя
бы предварительные?..
   -- Видите ли... Сударыня...
   -- Вы можете называть меня Альбиной.
   --  Благодарю вас. Видите ли, в чем дело... Дело в том, что, насколько
мы можем судить, большинство ваших соседей восприняли это  нашест...  Это
событие несколько иначе, чем вы.
   --  Естественно!  --  Высокомерно  произнесла Альбина. -- Я это видела
своими глазами!
   -- Нет-нет. Я хочу сказать: они испугались, до смерти испугались.  Они
себя  не  помнили  от  ужаса.  Они  даже боятся сюда вернуться. Некоторые
вообще хотят бежать с Земли после пережитого. И насколько я  понимаю,  вы
-- единственный человек, услышавший мольбы о помощи...
   Она слушала величественно, но внимательно.
   --  Что  же,  --  проговорила  она. -- По-видимому, им так стыдно, что
приходится ссылаться на страх... Не верьте им, мой  дорогой,  не  верьте!
Это  самая  примитивная,  самая постыдная ксенофобия... Наподобие расовых
предрассудков. Я помню, в детстве я истерически боялась пауков и  змей...
Здесь -- то же самое.
   -- Очень может быть. Но вот что мне хотелось бы все-таки уточнить. Они
просили  о помощи, эти существа. Они нуждались в милосердии. Но в чем это
выражалось? Ведь, насколько  я  понимаю,  они  не  говорили,  не  стонали
даже...
   --  Дорогой  мой!  Они  были больны, они умирали! Ну и что же, что они
умирали молча? Выброшенный на сушу дельфинчик  тоже  ведь  не  издает  ни
звука...  Во  всяком случае, мы его не слышим... Но ведь нам понятно, что
он нуждается в помощи, и мы спешим на  помощь...  Вот  идет  мальчик,  вы
отсюда  не  слышите,  что он говорит, но вам понятно, что он бодр, весел,
счастлив...
   От коттеджа N 6 к ним приближался Кир, и  он  действительно  был  явно
бодр,  весел  и счастлив. Базиль, шагавший рядом с ним, почтительно нес в
руках  большую  черную  модель  античной  галеры  и,   кажется,   задавал
соответствующие  вопросы,  а  Кир  отвечал ему, показывая руками какие-то
размеры, какие-то формы, какие-то сложные взаимодействия. Похоже,  Базиль
и сам был большим любителем-моделистом античных галер.
   -- Позвольте, -- произнесла Альбина, приглядевшись. -- Но это же Кир!
   -- Да, -- сказал Тойво. -- Он вернулся за своей моделью.
   --  Кир  добрый  мальчик,  -- заявила Альбина. -- Но отец его вел себя
омерзительно... Здравствуй Кир!
   Увлеченный Кир только теперь заметил ее, остановился и  робко  сказал:
"Доброе  утро..."  Оживление  исчезло  с его лица. Как, впрочем, и с лица
Базиля.
   -- Как себя чувствует твоя мама? -- Осведомилась Альбина.
   -- Спасибо. Она спит.
   -- А папа? Где твой отец, Кир? Он где-нибудь здесь?
   Кир молча покрутил головой и насупился.
   -- А ты все  время  оставался  здесь?  --  С  восхищением  воскликнула
Альбина и победоносно посмотрела на Тойво.
   -- Он вернулся за своей моделью, -- напомнил тот.
   -- Это все равно. Ты ведь не побоялся сюда вернуться, Кир?
   --  Да  чего их бояться-то, бабушка Альбина? -- Сердито проворчал Кир,
бочком-бочком целясь обойти ее стороной.
   -- Не знаю, не знаю, -- сказала Альбина сварливо. --  Вот  папа  твой,
например...
   -- Папа не испугался ничуть. Вернее, он испугался, но только за маму и
за меня. Просто в этой суматохе он не понял, какие они добрые...
   -- Не добрые, а несчастные! -- Поправила его Альбина.
   --  Да  какие  несчастные,  бабушка Альбина? -- Возмутился Кир, смешно
разводя руки жестом неумелого трагика. -- Они же веселые, они  же  играть
хотели! Они же так и ластились!
   Бабушка Альбина снисходительно улыбалась.

   Не   могу   удержаться   от  того,  чтобы  не  подчеркнуть  сейчас  же
обстоятельство, очень характеризующее Тойво Глумова как  работника.  Будь
на  его  месте  зеленый стажер, он после беседы с Дуремаром решил бы, что
тот темнит и путает и что  картина  в  общем  и  целом  совершенно  ясна:
Флеминг  создал  эмбриофор  нового  типа, чудовища его вырвались на волю,
можно благополучно отправляться досыпать, а поутру доложить начальству.
   Опытный работник, например Сандро Мтбевари, тоже не стал бы  распивать
с  Базилем  кофе: эмбриофор нового типа -- это не шутка, он бы немедленно
разослал двадцать пять запросов во  все  мыслимые  инстанции,  а  сам  бы
кинулся в Малую Пешу брать за хрип флеминговских хулиганов и разгильдяев,
пока они не приготовились там строить из себя оскорбленную невинность.
   Тойво  Глумов  не  двинулся  с места. Почему? Он почуял запах серы. Не
запах даже -- так, легкий запашок. Небывалый эмбриофор? Да, конечно,  это
серьезно.  Но  это не запах серы. Истерическая паника? Ближе. Существенно
теплее. Но самое главное -- странная  старушка  из  коттеджа  N  1.  Вот!
Паника,  истерика,  бегство,  аварийщики,  а  она  просит не галдеть и не
мешать ей спать. Вот это уже  не  поддавалось  традиционным  объяснениям.
Тойво  и не пытался это объяснять. Он просто остался дожидаться, пока она
встанет,  чтобы  задать  ей  несколько  вопросов.  Он   остался   и   был
вознагражден.  "Если  бы  не  вздумалось  мне  позавтракать с Базилем, --
рассказывал он потом, -- если бы я отправился к вам на  доклад  сразу  же
после  интервью  с  этим  Толстовым, я бы так и остался под впечатлением,
будто в Малой Пеше не произошло ничего загадочного, кроме  дикой  паники,
вызванной  нашествием искусственных животных. И тут появились мальчик Кир
и бабушка Альбина и внесли существенный  диссонанс  в  эту  стройную,  но
примитивную схему..."
   "Вздумалось позавтракать" -- так он выразился. Скорее всего, для того,
чтобы не тратить время на попытки выразить словами те смутные и тревожные
ощущения, которые и заставили его задержаться.

   "Малая Пеша. Тот же день, 8 часов утра.
   Кир  с  галерой  на  руках кое-как втиснулся в кабину нуль-т и исчез в
свой Петрозаводск. Базиль снял свою чудовищную куртку, повалился на траву
в тенечке и, кажется, задремал. Бабушка Альбина уплыла в коттедж N 1.
   Тойво не стал заходить в павильон, он просто сел на траву,  скрестивши
ноги, и стал ждать.
   В Малой Пеше ничего существенного не происходило. Чугунный Юрген время
от времени взревывал из недра своего коттеджа N 7 -- что
-то  насчет  погоды,  что-то насчет реки и что-то насчет отпуска.
Альбина,  по-прежнему вся в белом,  появилась у себя на веранде и
уселась под тентом.  Донесся ее голос,  мелодичный и негромкий, --
видимо, она разговаривала по видеофону. Несколько раз в поле зре-
ния появлялся дуремар Толстов.  Он сновал между коттеджами,  то и
дело приседая на корточки,  разглядывая землю, зарывался в кусты,
иногда даже перемещался на четвереньках.
   В половине восьмого Тойво поднялся, вошел в клуб и связался по видео с
мамой.  Обычный  контрольный  звонок.  Он  опасался, что день будет очень
занят и другого времени позвонить не найдется. Они  поговорили  о  том  о
сем...  Тойво рассказал, что встретил здесь престарелую балерину по имени
Альбина. Не та ли это Альбина Великая, о которой ему все уши прожужжали в
детстве? Они обсудили этот вопрос и  пришли  к  выводу,  что  это  вполне
возможно,  а  вообщето  была  еще  одна  великая балерина Альбина, лет на
пятьдесят старше Альбины Великой... Потом они распрощались до завтра.
   Снаружи донесся зычный рев: "А раки? Лева, раки же!..."
   Лева  Толстов  быстрым  шагом   приближался   к   клубу,   раздраженно
отмахиваясь  левой  рукой; правой он прижимал к груди какой-то объемистый
пакет. У  входа  в  павильон  он  приостановился  и  визгливым  фальцетом
провопил  в сторону коттеджа N 7: "Да вернусь я! Скоро!". Тут он заметил,
что Тойво смотрит на него, и объяснил, словно бы извиняясь:
   -- На редкость странная история. Надо все-таки разобраться.
   Он скрылся в кабине нуль-т,  и  еще  некоторое  время  не  происходило
совсем ничего. Тойво решил ждать до восьми часов.
   Без  пяти  восемь из-за леса вынырнул глайдер, сделал несколько кругов
над Малой Пешей, постепенно снижаясь, и мягко сел перед коттеджем  N  10,
тем  самым, где, судя по обстановке, обитала семья живописца. Из глайдера
выпрыгнул рослый мужчина,  легко  взбежал  по  ступенькам  на  веранду  и
крикнул, обернувшись: "Все в порядке! Никого и ничего!". Пока Тойво шел к
ним  через  площадь,  из  глайдера  вышла  молоденькая  женщина с коротко
остриженными волосами, в фиолетовой хламидке выше  колен.  Она  не  стала
подниматься на крыльцо, она осталась стоять возле глайдера, держась рукой
за дверцу.
   Как выяснилось, живописцем в этой семье была как раз женщина, ее звали
Зося  Лядова, и это ее автопортрет, оказывается, Тойво видел в коттедже у
Ярыгиных. Было ей лет двадцать пять --  двадцать  шесть,  она  училась  в
академии,  в  студии Комовского-Корсакова и ничего значительного пока еще
не создала. Она  была  красива,  гораздо  красивее  своего  автопортрета.
Чем-то  она  напоминала Тойво его Асю, правда никогда в жизни не видел он
свою Асю такой напуганной.
   А  мужчину  звали  Олег  Олегович  Панкратов   и   был   он   лектором
сыктывкарского  учебного  округа, а до того, на протяжении почти тридцати
лет,  был  астроархеологом,  работал  в  группе  Фокина,   участвовал   в
экспедиции  на  Кала-И-Муг  (она  же "парадоксальная планета Морохаси") и
вообще повидал белый свет, а равно и черный, серый и всяких иных  цветов.
Очень  спокойный,  даже несколько флегматичный мужчина, руки, как лопаты,
надежный, прочный, основательный, бульдозером не сдвинешь,  и  лицом  при
этом  бел  и румян, синие глаза, нос картофелиной и русая бородища, как у
Ильи Муромца...
   И ничего удивительного не было в том,  что  во  время  ночных  событий
супруги  вели  себя  совершенно  по-разному. Олег Олегович при виде живых
мешков, лезущих в окно спальни, удивился, конечно, но никакого испуга  не
испытал.  Может  быть,  потому  что сразу вспомнил о филиальчике в Нижней
Пеше, куда он в свое время  несколько  раз  наведывался,  да  и  сам  вид
чудовищ не вызвал в нем ощущения опасности. Гадливость -- вот что испытал
он  главным образом. Гадливость и отвращение, но никак не страх. Упершись
ладонями, он не впустил эти мешки в спальню, выпихнул их обратно в сад, и
это было противно, скользко, липко, они были  неприятно  податливо-упруги
под  ладонями,  эти  мешки,  больше  всего  они  напоминали  внутренности
какого-то огромного животного. Он тогда  заметался  по  спальне,  пытаясь
сообразить,  чем  вытереть  руки, но тут на веранде закричала Зося, и ему
стало не до брезгливости...
   Да, все мы вели себя не лучшим образом, но все-таки распускаться  так,
как  некоторые,  нельзя.  Ведь до сих пор кое-кто не может в себя прийти.
Фролова нам пришлось уложить в больницу прямо в  Суле,  его  отдирали  от
глайдера  по  частям,  совершенно  потерял себя... А Григоряны с детьми в
Суле и задерживаться не стали, бросились в нуль-кабину  все  вчетвером  и
отправились прямо в Мирза
-Чарле. Григорян крикнул на прощанье: "Куда угодно, только бы по-
дальше и навсегда!"
   А  Зося  вот  Григорянов  понимала очень хорошо. Ей лично такого ужаса
никогда испытывать не приходилось. И совсем не в том  было  дело,  опасны
эти  животные или нет. "Если нас всех гнал ужас... Не вмешивайся, Олег, я
говорю о нас, простых, неподготовленных людях, а не  о  таких  громобоях,
как  ты...  Если  нас  всех гнал ужас, то вовсе не потому, что мы боялись
быть съеденными, задушенными, заживо переваренными и все такое  прочее...
Нет, это было совсем другое ощущение!" Зося затруднялась охарактеризовать
это ощущение сколько нибудь точно. Наиболее удобопонятной оказалась такая
ее   формулировка:   это   был   не   ужас,   это  было  ощущение  полной
несовместимости, невозможности пребывания в одном объеме  пространства  с
этими тварями. Но самым интересным в ее рассказе было совсем другое.
   Оказывается,  они  были  еще  и  прекрасны,  эти  чудовища!  Они  были
настолько  страшны   и   отвратны,   что   представлялись   своего   рода
совершенством.   Совершенством  безобразия.  Эстетический  стык  идеально
безобразного и идеально прекрасного. Где-то когда-то  было  сказано,  что
идеальное  безобразие  якобы  должно  вызывать  в  нас те же эстетические
ощущения, что и идеальная красота. До вчерашней ночи это всегда  казалось
ей  парадоксом.  А  это  не  парадокс!  Либо  она  такой  уж  испорченный
человек?..
   Она показала Тойво свои зарисовки, сделанные по памяти спустя два часа
после паники. Они с Олегом заняли какой-то  пустующий  домик  в  Суле,  и
сначала   Олег   отпаивал   ее  тоником  и  пытался  привести  в  чувство
психомассажем, но это все не помогало, и тогда она схватила лист  бумаги,
какое-то  отвратительное  стило,  жесткое  и  корявое, и стала торопливо,
линия за линией, тень за тенью, переносить на  бумагу  то,  что  кошмаром
маячило перед глазами, заслоняя реальный мир...
   Ничего  особенного  на  рисунках  не  обнаруживалось.  Паутина  линий,
угадываются знакомые предметы: перила  веранды,  стол,  кусты,  а  поверх
всего  --  размытые  тени  неопределенных очертаний. Впрочем, рисунки эти
вызвали какое-то ощущение  тревоги,  неустроенности,  неудобства...  Олег
Олегович  находил,  что  в них что-то есть, хотя, на его взгляд, все было
гораздо  проще  и  противнее.  Впрочем,  он  далек  от  искусства.   Так,
неквалифицированный потребитель, не более...
   Он  спросил  Тойво,  что  удалось  обнаружить.  Тойво изложил ему свои
предположения: Флеминг, Нижняя Пеша, эмбриофор нового типа и  так  далее.
Панкратов  покивал,  соглашаясь, а потом сообщил с некоторой грустью, что
во всей этой истории его более всего огорчает... Как  бы  это  выразится?
Ну,  чрезмерная  нервность  нынешнего земножителя. Ведь все же удрали, ну
как один! Хоть  бы  кто-нибудь  заинтересовался,  полюбопытствовал  бы...
Тойво  вступился за нынешнего земножителя и рассказал про бабушку Альбину
и про мальчика Кира.
   Олег Олегович оживился необычайно. Он  хлопал  своими  лопатообразными
ладонями по подлокотникам кресла и по столу, он победоносно взглядывал то
на Тойво, то на свою Зосю и, похохатывая, восклицал: "Ай да Кирюха! Ай да
молодец! Я всегда говорил, что из него будет толк... Но какова Альбина-то
наша!  Вот вам и цирлих-манирлих..." На это Зося запальчиво объявила, что
ничего удивительного здесь нет, старые и малые всегда  были  одного  поля
ягоды...  "И  космопроходцы! -- Восклицал Олег Олегович. -- Не забудь про
космопроходцев, любимка моя!.." Они препирались  полусерьезнополушутливо,
как вдруг произошел маленький инцидент.
   Олег  Олегович,  слушавший  свою  любимицу  с  улыбкой  от уха до уха,
улыбаться вдруг перестал, и  выражение  веселья  на  лице  его  сменилось
выражением  озадаченности,  словно  что-то  потрясло его до глубины души.
Тойво проследил  направление  его  взгляда  и  увидел:  в  дверях  своего
коттеджа   N  7  стоит,  прислонившись  плечом  к  косяку,  безутешный  и
разочарованный Эрнст Юрген, уже не в крабораколовном скафандре своем, а в
просторном бежевом костюме, и в одной руке у него плоская банка с  пивом,
а в другой колоссальный бутерброд с чем-то красно-белым, и он подносит ко
рту  то  одну  руку, то другую, и жует, и глотает, и неотрывно глядит при
этом через площадь на вход в клуб.
   -- А вот и Эрнст! -- Воскликнула Зося. -- А ты говоришь!
   -- С ума сойти! -- Медленно произнес Олег Олегович все с тем же крайне
озадаченным видом.
   -- Эрнст, как видишь, тоже не испугался, -- сказала ему  Зося  не  без
яда.
   -- Вижу, -- согласился Олег Олегович.
   Что-то он знал про этого Эрнста Юргена, никак он не ожидал его увидеть
здесь  после  вчерашнего.  Нечего было Эрнсту Юргену здесь делать сейчас,
нечего было ему стоять у себя на  веранде  в  Малой  Пеше,  пить  пиво  и
закусывать  вареными  крабораками,  а  надлежало  сейчас  Эрнсту  Юргену,
наверное, драпать без оглядки  куда-нибудь  к  себе  на  Титан  или  даже
дальше.
   И  Тойво  поспешил  рассеять это недоразумение и рассказал, что Эрнста
Юргена вчера ночью в поселке не было, а был Эрнст Юрген  вчера  ночью  на
ловле  крабораков  в  нескольких  километрах  выше по течению. Зося очень
огорчилась, а Олег Олегович, как показалось Тойво  Глумову,  даже  дух  с
облегчением  перевел.  "Так  это  же другое дело! -- Сказал он. -- Так бы
сразу и сказали..." И хотя никаких вопросов по поводу  его  озадаченности
никто,  разумеется  не  задавал,  он  вдруг пустился в объяснения: его-де
смутило то, что ночью во время паники он своими глазами видел, как  Эрнст
Юрген, всех распихивая локтями, самым постыдным образом рвался в павильон
к  нуль-кабине.  Теперь-то он понимает, что ошибся, не было этого и быть,
оказывается, не могло, но в первый момент, когда он увидел Эрнста  Юргена
с банкой пива...
   Неизвестно,  поверила  ли  ему Зося, а Тойво не поверил ни единому его
слову. Не было этого ничего, никакой Эрнст Юрген вчера Олегу Олеговичу во
время паники не мерещился, а знал он, Олег  Олегович,  про  этого  Юргена
что-то  совсем  другое,  что-то  гораздо более занимательное, но, видимо,
нехорошее что-то, раз постеснялся об этом рассказать...
   И тут тень пала на  Малую  Пешу,  и  пространство  вокруг  наполнилось
бархатистым   курлыканьем,   и   бомбой   вылетел  из-за  угла  павильона
растревоженный Базиль, на ходу напяливая свою куртку, а солнце вновь  уже
воссияло над Малой Пешей, и на площадь величественно, не пригнув собой ни
единой   травинки,   опустился,  весь  золотистый  и  лоснящийся,  словно
гигантский  каравай,   псевдограв   класса   "пума"   из   самых   новых,
суперсовременных,  и  тот  час  же  лопнули  по обводу его многочисленные
овальные люки, и высыпали  из  них  на  площадь  длинноногие,  загорелые,
деловитые,   громкоголосые,   высыпали   и   потащили  какие-то  ящики  с
раструбами, потянули  шланги  с  причудливыми  наконечниками,  засверкали
блиц-контакторами,  засуетились, забегали, замахали руками, и больше всех
среди них суетился, бегал, размахивал руками, тащил ящики и тянул  шланги
Лев-Дуремар  Толстов,  все  еще  в  одеждах, облепленных засохшей зеленой
тиной.

   Кабинет начальника отдела ЧП. 6 мая 99 года. Около часа дня

   -- И чего же они добились со всей своей техникой? -- Спросил я.
   Тойво скучно смотрел в окно,  следя  взглядом  за  облачным  селением,
неторопливо плывшим где-то над южными окраинами Свердловска.
   --  Ничего существенно нового, -- ответил он. -- Восстановили наиболее
вероятный вид животных. Анализы получились такие же, как  у  аварийщиков.
Удивлялись,   что   не   сохранились   оболочки  эмбриофоров.  Поражались
энергетике, твердили, что это невозможно.
   -- Ты запросы послал? -- Спросил я через силу.
   Я хочу здесь еще раз подчеркнуть, что к тому времени я уже все  видел,
все  знал,  все  понимал, но представления не имел, что мне делать с этим
моим видением, знанием  и  пониманием.  Я  ничего  не  мог  придумать,  а
сотрудники мои и коллеги только мешали мне. В особенности Тойво Глумов.
   Больше  всего  на  свете  мне  хотелось  вот тут же, не сходя с места,
отправить его в  отпуск.  Всех  их  отправить  в  отпуск,  до  последнего
стажера,  а  самому  отключить все линии связи, заэкранироваться, закрыть
глаза и на сутки хотя бы остаться в полном  одиночестве.  Чтобы  не  надо
было  следить  за своим лицом. Чтобы не надо было думать, какие мои слова
прозвучат естественно, а какие -- странно. Чтобы вообще ни о чем не  надо
было  думать,  чтобы  в  голове  возникла зияющая пустота, и тогда в этой
пустоте искомое решение возникнет  само  собой.  Это  было  что-то  вроде
галлюцинации -- из тех, что бывают, когда приходится терпеть нудную боль.
Я терпел уже более пяти недель, душевные силы мои были на исходе, но пока
мне  еще  удавалось  владеть  своим  лицом,  управлять своим поведением и
задавать вполне уместные вопросы.
   -- Ты послал запросы? -- Спросил я Тойво Глумова.
   -- Запросы я послал, -- ответил он монотонно.  --  Бюргермайеру  в  ПО
"Эмбриомеханика". Горбацкому. Лично. И Флемингу. На всякий случай. Все --
от вашего имени.
   -- Хорошо, -- сказал я. -- Подождем.
   Теперь  надо  было  дать  ему  выговориться.  Я  же  видел:  ему  надо
выговориться. Он должен был увериться, что самое главное не  прошло  мимо
внимания  руководителя.  В идеале руководитель сам должен был вычленить и
подчеркнуть это главное, но на это у меня уже не доставало сил.
   -- Ты хочешь что-то добавить? -- Спросил я.
   -- Да. Хочу. -- Он щелчком сбил невидимую пылинку с поверхности стола.
-- Необычайная технология -- это не главное.  Главное  --  это  дисперсия
реакций.
   -- То есть? -- Спросил я. (Я еще должен был его подгонять!)
   --  Вы  могли  обратить  внимание  на  то,  что  события эти разделили
свидетелей на две неравные группы. Строго говоря, даже  на  три.  Большая
часть  свидетелей  поддалась  безудержной  панике. Дьявол в средневековой
деревне. Полная потеря самоконтроля. Люди бежали не просто из Малой Пеши.
Люди бежали с Земли. Теперь вторая группа: зоотехник Анатолий Сергеевич и
художница Зося Лядова, хотя и перепугались вначале, но затем нашли в себе
силы вернуться, причем художница увидела в этих  животных  даже  какое-то
очарование.  И  наконец  --  престарелая  балерина  и мальчик Кир. И еще,
пожалуй, Панкратов, муж Лядовой. Эти вообще не испугались. Даже напротив.
Дисперсия реакций, -- повторил он.
   Я понимал, чего он от меня ждет. Все  выводы  лежали  на  поверхности.
Кто-то  произвел  в  Малой  Пеше  эксперимент  по  искусственному отбору,
разделил людей по их реакциям на тех, кто годен и кто не годен к чему-то.
Совершенно так же, как этот кто-то пятнадцать лет назад производил  отбор
в  подпространственном  секторе  входа  41  /02.  И нет вопроса, кто этот
кто-то, владеющий  неведомой  им  технологией.  Тот  же  самый,  кому  по
какой-то причине встала поперек дороги фукамизация... Тойво Глумов мог бы
и  сам  все  это  мне сформулировать, но, с его точки зрения, это было бы
нарушением этики и принципа "СЯО". Делать  такие  выводы  --  прерогатива
руководителя и старшего в клане.
   Но  я  не  воспользовался  своей  прерогативой.  На  это  мне тоже уже
недоставало сил.
   -- Дисперсия, -- повторил я. -- Убедительно.
   Кажется я все-таки сфальшивил, потому  что  Тойво  вдруг  поднял  свои
белые ресницы и глянул на меня в упор.
   -- У тебя все? -- Спросил я сейчас же.
   -- Да, -- ответил он. -- Все.
   --  Хорошо.  Подождем  результаты  экспертизы.  Что  ты намерен сейчас
делать? Пойдешь спать?
   Он вздохнул еле заметно.  "Руководство  не  сочло".  Менее  сдержанный
человек на его месте сказал бы какую-нибудь дерзость. Тойво сказал:
   --  Не знаю. Наверное, пойду еще поработаю. У меня сегодня счет должен
закончится.
   -- По китам?
   -- Да.
   -- Хорошо, -- сказал я. -- Как  хочешь.  А  завтра  изволь  выехать  в
Харьков.
   Тойво приподнял белесые брови, но ничего не сказал.
   -- Что такое институт Чудаков, знаешь? -- Спросил я.
   -- Да, Кикин мне рассказывал.
   Теперь приподнял брови я. Мысленно. Черт бы их всех подрал. Совершенно
распустились. Неужели я каждый раз должен предупреждать каждого, чтобы не
распускал язык? Не КОМКОН-2, а клубные посиделки...
   -- И что же тебе рассказывал Кикин? -- Спросил я.
   --   Это   филиал   института  метапсихических  исследований.  Изучают
предельные и запредельные  свойства  человеческой  психики.  Полным-полно
странных людей.
   --  Правильно,  --  сказал  я.  --  Ты отправишься туда завтра. Слушай
задание.
   Задание я ему сформулировал так.  25  марта  институт  Чудаков  почтил
своим  посещением  знаменитый  колдун с планеты Саракш. Кто такой колдун?
Это, безусловно,  мутант.  Более  того,  он  владыка  и  повелитель  всех
мутантов  в  радиоактивных джунглях за Голубой Змеей. Он обладает многими
замечательными  способностями,  в  частности  он  психократ.  Что   такое
психократ?  Психократ  --  это  общее  название  для  существ,  способных
подчинять  себе  чужую  психику.  Кроме  того,  колдун  --  это  существо
необычайной  интеллектуальной  мощи, из тех сапиенсов, которым капли воды
достаточно, чтобы сделать вывод о существовании океанов. Колдун прибыл на
Землю с частным визитом.  Почему-то  в  первую  очередь  его  интересовал
именно институт чудаков. Может быть, он жаждал найти себе подобных, мы не
знаем.  Визит  его  был  расчитан  на  четыре  дня, а уехал он через час.
Вернулся к себе  на  Саракш  и  там  растворился  в  своих  радиоактивных
джунглях.
   До  этого места моя вводная Тойво Глумову содержала одну правду и одну
только правду. Дальше начиналась псевдоквазия.
   На протяжении последнего месяца наши прогрессоры на  Саракше  по  моей
просьбе  пытаются  выйти с колдуном на связь. У них ничего не получается.
То ли колдуна мы здесь, на Земле, как-то обидели, сами того не ведая.  То
ли одного часа достало ему, чтобы получить всю необходимую для него о нас
информацию.  То  ли  вообще  произошло  что-то  специфически  колдуново и
поэтому для нас непредставимое.  Короче  говоря,  надлежит  отправится  в
институт, поднять там все материалы по обследованию колдуна (если таковое
производилось),  переговорить со всеми сотрудниками, кто имел с ним дело,
выяснить, не произошло ли с колдуном в институте что-нибудь странное,  не
запомнились  ли  какие-нибудь его высказывания о Земле и о нас, людях, не
совершил  ли  он  каких-нибудь  поступков,  в  то  время  оставшихся  без
внимания, а ныне представляющихся в новом свете.
   -- Все понятно? -- Спросил я.
   Он снова быстро взглянул на меня.
   -- Вы не сказали, по какой теме проходит эта моя командировка.
   Нет,  это  не  было  вспышкой  интуиции.  И  вряд ли он поймал меня на
псевдоквазии. Просто он  искренне  не  мог  понять,  как  его  начальник,
располагая   такой   серьезной   информацией  относительно  проникновения
ненавистных странников, может отвлекаться  на  что-то  постороннее.  И  я
сказал:
   -- Тема та же. "Визит старой дамы".
   (Собственно, так оно и было. В широком смысле слова. В самом широком.)
   Некоторое   время   он   молчал,   беззвучно  постукивая  пальцами  по
поверхности стола. Потом проговорил, как бы извиняясь:
   -- Я не вижу связи...
   -- Увидишь, -- пообещал я.
   Он молчал.
   -- А если связи нет, то  тем  лучше,  --  сказал  я.  --  Это  колдун,
понимаешь?  Настоящий колдун, я с ним знаком. Настоящий колдун из сказок,
с говорящей птицей на плече и  прочими  причиндалами.  Да  еще  колдун  с
другой планеты. Он нужен мне позарез!
   --  Возможный  союзник,  --  сказал  Тойво  со  слабой  вопросительной
интонацией в голосе.
   Ну вот, он  сам  себе  все  и  объяснил.  Теперь  будет  работать  как
проклятый. Может быть, даже найдет колдуна. Что, впрочем, сомнительно.
   --  Имей  в  виду,  -- сказал я. -- В Харькове ты будешь выступать как
сотрудник  большого   КОМКОНа.   Это   не   прикрытие,   большой   КОМКОН
действительно занимается поисками колдуна.
   -- Хорошо, -- сказал он.
   -- Все? Тогда иди. Иди, иди. Привет Асе.
   Он  ушел, и я, наконец, остался один. На несколько блаженных минут. До
следующего видеофонного вызова. И вот в эти-то блаженные минуты я и решил
окончательно: надо идти к Атосу. Идти немедленно, потому  что,  когда  он
ляжет  на  операцию, у меня поблизости не останется ни одного человека, к
которому я мог бы пойти.

                             КОМКОН-2. Свердловск. Каммереру.
                             Директор биоцентра ТПО Горбацкой.

   В ответ на ваш запрос от 6 мая сего года. Вас  водят  за  нос.  Такого
быть не может. Не обращайте внимания.
                                        Горбацкой.

    (Конец документа 5)

                             КОМКОН-2 Каммереру.
                             Флеминг

                            Максим!
   О  происшествии  в  Малой  Пеше  мне  известно все. Дело на мой взгляд
невероятное и вызывающее  зависть.  Твои  ребята  очень  точно  поставили
вопросы,  на  которые  нам  всем  следует  ответить.  Этим я и занимаюсь,
бросивши все остальные дела. Когда что-нибудь прояснится, обязательно дам
знать.
                                                         Флеминг.
   Ниж. Пеша. 15. 30.
   РS. А может ты уже выяснил что-нибудь по своим каналам?  Если  да,  то
сообщи  немедленно.  В  течении  ближайших трех дней я все время в Нижней
Пеше.
   РрS. Неужели все-таки странники? Ах, черт, как это было бы здорово!

    (Конец документа 6)

                     Производственное объединение
                     "Эмбриомеханика"
                     Директорат.
                     Земля, Антарктический регион, Эребус.
                     А 18/03 62.
                     Индекс о\т: КЦ 946239.
                     Связь: СКЦ-76%5 Бюргермайер Адольф-Анна, ге-
                            неральный директор. %5С-238, от 7 мая
                            99 года.
                     КОМКОН-2, Урал-Север, ЧП.
                     Связь: СРЗ-23
                     Начальнику отдела ЧП М. Каммереру.
                     Содержание: ответ на ваш запрос от 6 мая 99
                                 года.

                        Дорогой Каммерер!

   Относительно интересующих вас  свойств  современных  эмбриофоров  имею
сообщить следующее.
   1.  Общая  масса выделяющихся биомеханизмов -- 200 кг. Максимальное их
число -- 8  шт.  Максимальный  размер  единичного  экземпляра  вы  можете
определить по программе 102 АСТА (М, Р, РО, К) , где М -- масса исходного
материала, Р -- плотность исходного материала, РО -- плотность окружающей
среды,   К  --  число  выделяющихся  механизмов.  Соотношение  с  высокой
точностью выполняется в диапазонах температур от 200 до 400К и диапазонах
давлений от 0 до 200 СЕ.
   2. Время развития эмбриофора -- величина нехарактерная, она зависит от
множества  параметров,  которые   полностью   находятся   под   контролем
инициатора.  Впрочем,  для самых быстродействующих эмбриофоров существует
нижний предел времени развития, составляющий ок. 1 мин.
   3. Время существования известных  ныне  биомеханизмов  зависит  от  их
индивидуальной массы. Критическая масса биомеханизма составляет мо=12 кг.
Биомеханизмы,  масса  которых  не  превосходит  мо, обладают теоретически
бесконечным  временем  жизни.  Время  же  существования  биомеханизмов  с
большей  массой уменьшается с ростом избытка массы по экспоненте, так что
время существования образцов наиболее массивных (порядка 100 кг) не может
превосходить нескольких секунд.
   4. Задача создания полностью  рассасывающегося  эмбриофора  стоит  уже
давно,  но,  к  сожалению,  еше  очень  далека  от разрешения. Даже самая
совершенная  технология  бессильна  пока  создать  оболочки,  которые  бы
полностью включались в цикл развития.
   5.  Микроскопические  биомеханизмы  обладают,  вообще  говоря, высокой
подвижностью (до 1000 собственных размеров в  минуту).  Что  же  касается
полевых  образцов, то рекордной пока считается модель кс-3 "попрыгунчик",
способная развивать направление и стимулированные скорости до 5 м\сек.
   6. Со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что любой  из  ныне
осуществимых  механизмов  остро  и однозначно (отрицательно) реагирует на
естественное  биополе.  Это  заложено  в  генетическую   систему   любого
биомеханизма  --  и  не из этических, как многие полагают, соображений, а
потому, что любое естественное биополе с интенсивностью более  0,  63  гд
(биополе  котенка)  создает  некомпенсируемые  помехи  в  сигнальной сети
биомеханизма.
   7.  Относительно  энергетического   баланса.   Выделение   эмбриофором
биомеханизмов  с  параметрами,  описанными  в  вашем запросе, несомненно,
должно было бы привести к бурному освобождению энергии (взрыву), если  бы
описанная  вами  картина  была  вообще возможна. Однако, картина эта, как
следует из  всего  вышеизложенного,  представляется  на  нынешнем  уровне
научных и технологических возможностей совершенно фантастической.

                           С уважением,
                 генеральный директор Бюргермайер.

                       (Конец документа 7)

                                Рапорт-доклад
                                N 016\99
                                КОМКОН-2
                                Урал-Север
                                Дата: 8 мая 99 года.
                                Автор: Т. Глумов, инспектор.
                                Тема 009 "Визит старой дамы".
                                Содержание: о пребывание колдуна
                                (Саракш) в харьковском филиале
                                института метапсихических иссле-
                                дований (институт Чудаков).

   В соответствии с приказанием вчера утром я прибыл в харьковский филиал
института  Чудаков.  Заместитель директора филиала Логовенко назначил мне
аудиенцию в 10.00, однако в кабинет к  нему  меня  сразу  не  пустили,  а
подвергли   сначала  обследованию  в  камере  скользящей  частоты  КСЧ-8,
называемой  также  "как  словить  чудака".  Оказывается,  этой  процедуре
подвергается  каждый  новый посетитель филиала. Цель процедуры: выявить у
взятого наудачу человека "латентные метапсихические  способности",  иначе
говоря -- так называемую "скрытую чудаковатость".
   В 10.25 я представился заместителю директора по связям с общественными
организациями.
   (Логовенко Даниил Александрович, доктор психологии, член-корреспондент
АМН   Европы.   Родился   17.09.30  в  Борисполе.  ОбразовАние:  институт
психологии, Киев; факультет управления, киевский университет; специальные
курсы высшей и аномальной этологии, Сплит. Основные работы --  в  области
метапсихологии,  открыл  так называемый "импульс Логовенко", он же "зубец
т-ментограммы".  Один  из  основателей  харьковского  филиала   института
метапсихических исследований.)
   Д. Логовенко рассказал мне, что он сам встретил колдуна утром 25 марта
сего  года  на  космодроме  Мирза-Чарле  и  сопроводил его прямо в здание
филиала. При сем  присутствовали:  завотделом  филиала  Богдан  Гайдай  и
сопровождающий колдуна от КОМКОНа-1 известный нам Боря Лаптев.
   По  прибытии в филиал колдун уклонился от традиционной предварительной
беседы с угощением и выразил желание  немедленно  начать  ознакомление  с
деятельностью  сотрудников и их клиентурой. Тогда Д. Логовенко препоручил
его, колдуна, заботам Б. Гайдая и более  с  ним,  колдуном,  ни  разу  не
общался.
   Я: -- Какова, по вашему мнению, была цель колдуна в институте?
   Логовенко:  --  Сам  колдун  ничего  мне об этом не сказал. КОМКОН нас
информировал, что колдун  якобы  выразил  желание  ознакомиться  с  нашей
работой,  и  мы  с удовольствием эту возможность ему предоставили. Не без
корысти, впрочем: мы рассчитывали обследовать его самого. В  поле  нашего
зрения   еще   ни  разу  не  попадал  психократ  подобной  силы,  да  еще
инопланетянин вдобавок.
   Я: -- Что показало обследование?
   Логовенко: -- Обследование не состоялось. Колдун  прервал  свой  визит
совершенно неожиданно для всех.
   Я: -- Как вы полагаете, почему?
   Логовенко: -- Мы все теряемся в догадках. Лично я склонен полагать вот
что. Ему представили Мишеля Десмонда, это полиментал. И колдун, возможно,
уловил  в  Мишеле  нечто  такое,  что  от  нас  ускользнуло,  а его то ли
напугало, то ли оскорбило, одним словом,  шокировало  настолько,  что  он
расхотел с нами общаться. Не забывайте, он психократ, он интеллектуал, но
по происхождению своему, по воспитанию, по мировоззрению, если угодно, --
типичный дикарь.
   Я: -- Не совсем понимаю. Что такое полиментал?
   Логовенко:  --  Полиментализм  --  это  очень  редкое  метапсихическое
явление, сосуществование в одном  человеческом  организме  двух  и  более
независимых  сознаний.  Не  путайте с шизофренией, это не патология. Вот,
например, наш Мишель Десмонд.  Это  абсолютно  здоровый,  очень  приятный
молодой  человек,  не  обнаруживающий никаких отклонений от нормы. Но вот
десяток лет назад совершенно случайно было обнаружено, что у него двойная
ментограмма.  Одна  --  обычная,  человеческая,  однозначно  связанная  с
прошлой   и   настоящей  жизнью  мишеля.  И  другая,  обнаруживаемая  при
определенной, стого заданной глубине ментоскопирования.  Это  ментограмма
существа, не имеющего ничего общего с Мишелем, обитающего в мире, который
так  и  не  удалось  индентифицировать.  По-видимому,  это мир необычайно
больших давлений, высоких температур... Впрочем, это несущественно. Важно
то, что Мишель понятия не имеет ни об этом мире, ни об этом соседствующем
сознании, а то существо понятия не имеет ни о Мишеле, ни  о  нашем  мире.
Вот  я  и  думаю:  нам  удалось  обнаружить  у  Мишеля одно соседствующее
сознание, а может быть  в  нем  сосуществуют  и  другие,  оказавшиеся  за
пределами наших средств обнаружения, и они
-то колдуна и шокировали.
   Я: -- Вас второй мир этого Десмонда не шокирует?
   Логовенко: -- Понимаю вас. Нет. Решительно нет. Но должен вам сказать,
что  тот  ментоскопист,  который  впервые заглянул в этот мир и разглядел
его, испытал сильнейшее потрясение. Главным образом, конечно, потому, что
решил, будто Мишель --  замаскированный  агент  каких-нибудь  странников,
прогрессор из чужого мира.
   Я: -- Как установили, что это не так?
   Логовенко:  --  На  этот  счет  можно быть спокойным. Между поведением
Мишеля и  функционированием  второго  сознания  нет  никакой  корреляции.
Соседствующие  сознания  полиментала  никак  не  взаимодействуют.  Они  в
принципе не могут взаимодействовать, потому что  функционируют  в  разных
пространствах.  Вот  грубая аналогия. Представьте себе театр теней. Тени,
проецируемые на экран,  не  могут  взаимодействовать.  Конечно,  остаются
разнообразные    фантастические   соображения,   но   именно   и   только
фантастические.

   На этом моя беседа с Д. Логовенко закончилась, и меня познакомили с Б.
А. Гайдаем.
   (Гайдай Богдан  Архипович,  магистр  психологии.  Родился  10.06.55  в
Середине-Буде.  Образование: институт психологии, Киев; специальные курсы
высшей и  аномальной  этологии,  сплит.  Основные  работы  --  в  области
метапсихологии.  С  89 года -- сотрудник отдела психопрогностики, с 93 --
заведующий  лабораторией  приборного  обеспечения,  с  94  --  заведующий
отделом интрапсихической техники.)

     Отрывок из беседы:
   Я: -- Как по-вашему, что более всего интересовало колдуна в институте?
   Гайдай:  --  Вы, знаете, у меня такое впечатление, что этот колдун был
просто неверно информирован. Это и не удивительно, даже здесь, на  Земле,
многие  неправильно  представляют  себе  нашу работу, а уж что говорить о
прогрессорах, с которыми колдун  имел  дело  у  себя  на  Саракше?  Меня,
помнится,  сразу удивило, почему это колдун, инопланетянин, на всей Земле
пожелал увидеть только наш институт... Мне кажется, дело  вот  в  чем.  У
себя на Саракше он, так сказать, король мутантов, и в связи с этим у него
наверняка  масса проблем: они вырождаются, болеют, их надо лечить, как-то
поддерживать их. А наши "чудаки" -- это ведь тоже  своего  рода  мутанты,
вот   он  и  вообразил,  будто  сможет  почерпнуть  в  интитуте  полезную
информацию, решил, что у нас здесь что-то вроде клиники.
   Я: -- И поняв свою ошибку, повернулся и ушел?
   Гайдай: -- Вот именно. Немножко слишком резко повернулся,  пожалуй,  и
немножко  слишком  поспешно ушел, но, в конце концов, возможно, у них там
такие манеры.
   Я: -- О чем он с вами говорил?
   Гайдай: -- Ни о чем он со мной не говорил. Я вообще  только  один  раз
услышал  его  голос. Я спросил его, что он хотел бы у нас осмотреть, и он
ответил: "Все, что  покажете".  Голос  у  него,  надо  сказать,  довольно
противный, как у сварливой ведьмы.
   Я: -- Кстати, на каком языке вы с ним говорили?
   Гайдай: -- Представьте себе, на украинском!
   По  свидетельству  Гайдая, колдун встретился в институте всего с тремя
клиентами. Мне пока удалось поговорить с двумя из них.
   Равич Марина Сергеевна, 27 лет, по образованию ветеринарный врач, ныне
-- консультант ленинградского завода эмбриосистем,  лозанской  мастерской
по реализации п-абстракций, белградского института ламинарной позитроники
и  главного  архитектора Якутского региона. Скромная, очень застенчивая и
грустная женщина. Обладает уникальной и пока не объясненной  способностью
(этой  способности  еще  даже  не  успели  дать название). Если перед нею
ставят четко сформулированную и понятную  ей  проблему,  она  принимается
решать ее с азартом и с удовольствием, но в результате, совершенно помимо
своей  воли, получает решение иной проблемы, ничего общего с поставленной
не имеющей,  выходящей,  как  правило,  за  пределы  ее  профессиональных
интересов. Поставленная проблема действует на ее сознание как катализатор
для  разрешения  какой-либо  иной  проблемы,  с которой она когда-то либо
бегло  ознакомилась  по  публикации  в  научно-популярном  журнале,  либо
случайно  услыхав  разговор специалистов. Определить заранее какую именно
проблему она решит, видимо, невозможно в принципе: здесь действует  нечто
вроде  классического  принципа  неопределенности. Колдун появился у нее в
кабинете в тот момент, когда она работала. Она  смутно  помнит  уродливую
большеголовую  фигуру,  затянутую в зеленое, и больше никаких впечатлений
от колдуна у нее не сохранилось. Нет,  он  ничего  не  говорил.  Какие-то
обычные  благоглупости  о  ее  "даре"  произносил  Богдан и больше она не
помнит никаких голосов. По словам Гайдая, колдун пробыл у нее  всего  две
минуты, она заинтересовала его, видимо, не более, чем он ее.
   Мишель    Десмонд,   41   год,   по   образованию   инженер-гранулист,
профессиональный спортсмен, чемпион Европы 88 года по тоннельному хоккею.
Веселый  мужчина,  очень  довольный   собой   и   Вселенной.   К   своему
полиментализму  относится  с  юмором  и  вполне  безразлично.  Он как раз
собирался на стадион, когда к нему привели колдуна. Колдун, по его словам
имел болезненный вид и все время  молчал,  шутки  до  него  не  доходили,
похоже,  он  плохо  понимал,  где  находится и о чем с ним говорят. Было,
правда, мгновение -- его мишель запомнит на всю жизнь,  --  колдун  вдруг
поднял  огромные  свои,  бледные  веки  и заглянул мишелю прямо в душу, а
может быть, и глубже, в самые недра  того  мира,  где  обитает  тварь,  с
которой  мишель  вынужден  делить  общий  об"Ем ментального пространства.
Момент этот был неприятный, но и замечательный. Вскоре после этого колдун
удалился, так и не раскрыв рта. И не попрощавшись.
   Сусуму Хирота, он же  "сэнриган",  что  означает  "видящий  на  тысячу
миль",  83  года,  историк  религий,  профессор  кафедры  истории религий
Бангкокского университета. Поговорить с ним не  удалось.  В  институт  он
вернется  только  завтра  или послезавтра. По мнению Гайдая, колдуну этот
ясновидец крайне не понравился. Во всяком случае, достоверно,  что  исход
колдуна исполнился именно во время их встречи.
   По  словам  всех свидетелей, исход этот выглядел так. Только что стоял
колдун посередине ментоскопического кабинета, слушая, как  Гайдай  читает
ему  лекцию о необычайных способностях "сэнригана", а "сэнриган" время от
времени перебивает лектора очередным разоблачением его,  лектора,  личных
обстоятельств, и вдруг, не говоря ни слова, не предупредив действий своих
ни  жестом,  ни  взглядом,  этот зеленый гномик резко повернулся, зацепив
локтем Борю Лаптева,  и  быстрым  шагом,  не  задерживаясь  нигде  ни  на
секунду, устремился по коридорам к выходу из филиала. Все.
   В  филиале  колдуна  видели еще несколько человек: научные сотрудники,
лаборанты, кое-кто из административного персонала. Никто из них не  знал,
кого  они  видят. И только двое, новички в институте, обратили на колдуна
специальное внимание, пораженные его внешностью. Ничего  существенного  я
от них не узнал.
   Далее  я  встретил  с  Борисом  Лаптевым. Наиболее важная часть нашего
разговора:
   Я: -- Ты единственный человек, который был с  колдуном  все  время  от
Саракша до Саракша. Тебе не бросились в глаза какие-нибудь странности?
   Борис: -- Ну и вопрос! Это, знаешь, как у верблюда спросили: "почему у
тебя шея кривая?" Так он ответил: "А что у меня прямое?"
   Я:  --  И все-таки? Попробуй вспомнить его поведение за все это время.
Ведь что-то же должно было случиться, раз он так взбрыкнул!
   Борис:  --  Слушай,  я  с  колдуном  знаком  два   наших   года.   Это
неисчерпаемое  существо.  Я  давным-давно  махнул рукой и даже не пытаюсь
больше в нем разобраться. Ну, что я тебе скажу? Был у  него  в  тот  день
приступ  депрессии,  как  это я называю. Время от времени находит на него
без всяких видимых причин. Он становится молчалив,  а  если  и  открывает
рот,  так только чтобы сказать какую-нибудь пакость, ядовитое что-нибудь.
Вот и в тот день. Пока мы с ним летели с Саракша, все было прекрасно,  он
изрекал  афоризмы,  шутил  со  мною, даже напевал... Но уже в Мирза-Чарле
вдруг помрачнел, с Логовенкой почти совсем не разговаривал,  а  когда  мы
вместе  с  Гайдаем двинулись по институту, он и вовсе стал чернее тучи. Я
даже стал бояться, что он вот-вот кого-нибудь обидит, но тут он, видно, и
сам почувствовал, что дальше так нельзя,  и  унес  свои  когти  от  греха
подальше.  А  потом  до самого Саракша молчал... Только вот в Мирза-Чарле
огляделся, словно на прощанье,  и  противным  таким,  тоненьким  голоском
пропищал: "Видит горы и леса, облака и небеса, а не видит ничего, что под
носом у него".
   Я: -- Что это значит?
   Борис: -- Какие-то детские стишки. Старинные.
   Я: -- А как ты его понял?
   Борис: -- Да никак я его не понял. Понял, что он зол на весь мир, того
и гляди  кусаться начнет. Понял, что надо помалкивать. Так мы с ним оба и
промолчали до самого Саракша.
   Я: -- И все?
   Борис: -- И все. Перед самой посадкой он еще буркнул -- тоже ни к селу
ни к городу. Подождем-де, пока слепые не увидят зрячего. А как  вышли  на
Голубую Змею, сделал мне ручкой и, как говорится, растворился в джунглях.
Не поблагодарил, заметь, и к себе не пригласил.
   Я: -- Больше ты ничего не можешь сказать?
   Борис:  --  Что  ты от меня хочешь? Да, ему на Земле что-то здорово не
понравилось. Что именно -- поделиться он не соизволил. Я же тебе  говорю:
он  существо  необъяснимое  и непредсказуемое. Может быть, и Земля тут не
причем. Может быть, у него просто живот вдруг в тот  день  заболел  --  в
широком смысле слова, конечно, в очень широком, космическом...
   Я:  --  Ты считаешь, это случайность -- в детском стишке кто-то там не
видит ничего, а потом про слепых и зрячего?...
   Борис: -- Понимаешь, про слепых и зрячих -- это у них там на Саракше в
пандее есть такая поговорка: "Когда  слепой  зрячего  увидит".  В  смысле
"после дождичка в четверг" или "когда рак свистнет". Видимо, он хотел про
что-то  сказать,  что  оно  никогда не произойдет. А стишок -- это просто
так, от общей ядовитости. Он его с  явной  издевкой  прочитал,  непонятно
только,   над   кем   издевался.   Очень   может   быть,   что  над  этим
утомительно-хвастливым японцем.

                     Предварительные выводы:
   1. Никаких данных, которые  могли  бы  помочь  в  поисках  колдуна  на
Саракше, получить не удалось.
   2.  Никаких  рекомендаций  по  дальнейшему  продолжению поиска дать не
могу.
                                                       Т. Глумов.

    (Конец документа 8)



   6 мая вечером меня принял наш президент, Атос-Сидоров.  Я  захватил  с
собой наиболее интересные материалы, а суть дела, равно как и предложения
свои,  изложил  ему  устно.  Он  уже  был страшно болен, лицо у него было
землистое, его мучила одышка. Я слишком долго тянул  с  этим  визитом:  у
него  не  достало  сил  даже  удивиться  по-настоящему.  Он  сказал,  что
ознакомится с материалами, подумает и свяжется со мной завтра.
   7 мая я весь день просидел у себя в кабинете, ожидая  его  вызова.  Он
меня  не  вызвал.  Вечером  мне  сообщили, что у него случился сильнейший
приступ, его едва откачали, сейчас он в больнице. И снова  все  свалилось
на меня одного, да так, что затрещали бедные косточки моей души.
   8  мая  я  получил,  помимо всего прочего, отчет Тойво о его посещении
института Чудаков. Я поставил в моем списке птичку напротив его  фамилии,
ввел  его  рапорт-доклад  в  регистратор  и  стал  выдумывать задание для
Петеньки Силецкого. К этому дню в институте не побывали у меня только  он
и Зоя Морозова.
   Примерно,   в  это  время  у  себя  в  рабочей  комнате  Тойво  Глумов
разговаривал с Гришей Серосовиным. Я привожу ниже реконструкцию их беседы
для  того,  главным  образом,  чтобы  продемонстрировать   умонастроения,
владевшие в ту пору моими сотрудниками. Только качественно. Количественно
соотношение  было  прежним: на одной стороне -- один только Тойво Глумов,
на другой -- все остальные.

   Отдел ЧП, рабочая комната "Д". 8 мая 99 года, вечер.
   Гриша Серосовин вошел по обыкновению без стука, остановился на  пороге
и спросил:
   -- Можно к тебе?
   Тойво отложил в сторону "Веритикальный прогресс" (сочинение анонимного
К. Оксовью) и, склонив голову, оглядел Гришу.
   -- Можно. Только скоро я ухожу домой.
   -- Сандро опять нет?
   Тойво поглядел на стол Сандро. Стол был пуст и безукоризненно чист.
   -- Да, третий день.
   Гриша сел за стол Сандро и задрал ногу на ногу.
   -- А ты где вчера пропадал? -- Спросил он.
   -- В Харькове.
   -- А, и ты побывал в Харькове?
   -- Кто еще?
   --  Да  почти  все.  За  последний  месяц  почти  весь отдел побывал в
Харькове.  Слушай,  Тойво,  я  вот  к  тебе  зачем.  Ты  ведь   занимался
"внезапными гениями"?
   -- Да. Только давно. В позапрошлом году.
   -- Помнишь Содди?
   -- Помню. Барталомью Содди. Математик, ставший исповедником.
   --  Вот-вот,  он  самый, -- сказал гриша. -- В сводке есть одна фраза.
Цитирую: "По имеющимся данным, Б. Содди незадолго до метаморфоза  пережил
личную  трагедию". Если сводку составлял ты, то два вопроса. Что это была
за трагедия, и откуда ты добыл эти данные?
   Тойво протянул  руку  и  вызвал  свою  программу  на  терминал.  Отбор
информации  закончился.  Программа  уже считала. Неторопливыми движениями
Тойво принялся прибирать стол. Гриша терпеливо ждал. Он привык.
   -- Раз там написано "по имеющимся данным", -- сказал Тойво, -- значит,
эти данные я получил от Биг-Бага.
   Он замолчал. Гриша подождал еще немного,  поменял  местами  скрещенные
ноги и произнес:
   --  Неохота  мне  с  этой  мелочью  идти  к  Биг-Багу. Ладно, попробую
обойтись... Слушай, Тойво, тебе не кажется, что наш Биг-Баг  в  последнее
время какой-то нервный?
   Тойво пожал плечами.
   Может  быть,  --  сказал  он.  --  Президент  совсем плох. Горбовский,
говорят, при смерти. А ведь он их всех знает. И очень хорошо знает.
   Гриша произнес задумчиво:
   -- Между прочим, я  с  Горбовским  тоже  знаком,  представь  себе.  Ты
помнишь...  Хотя тогда тебя у нас еще не было... Покончил с собой Камилл.
Последний из чертовой дюжины. Впрочем, казус  чертовой  дюжины  для  тебя
тоже, конечно, так... сотрясение воздуха. Я, например, в те поры ничего о
нем  и  не  слыхивал...  Ну,  сам  факт самоубийства, а точнее сказать --
саморазрушения, этого несчастного Камилла никаких сомнений не вызывал. Но
непонятно было: почему? То есть понятно было, что  жилось  ему  несладко,
последние  сто  лет  своей  жизни  он  был  совершенно  один... Мы такого
одиночества и представить себе не способны... Но я не  об  этом.  Биг-Баг
направил  меня  к Горбовскому, потому что, оказывается, Горбовский в свое
время был с этим Камиллом близок и даже как-то пытался  его  приветить...
Ты меня слушаешь?
   Тойво несколько раз кивнул.
   -- Да, -- сказал он.
   -- Знаешь, какой у тебя вид?
   --  Знаю,  сказал  Тойво.  --  У меня вид человека, который напряженно
думает о чем-то своем. Ты мне это  уже  говорил.  Несколько  раз.  Штамп.
Согласен?
   Вместо  ответа  Гриша  вдруг  выхватил  из  нагрудного кармана стило и
метнул его прямо в голову Тойво -- как дротик, через всю  комнату.  Тойво
двумя  пальцами  взял стило из воздуха в нескольких сантиметрах от своего
лица и сказал.
   -- Вяло.
   "Вяло", -- написал он стилом на листке перед собой.
   -- Вы меня щадите, сударь, -- произнес он. -- А щадить меня  не  надо.
Это мне вредно.
   --  Ты понимаешь, Тойво, -- проникновенно сказал Гриша, -- я знаю, что
у тебя хорошая реакция. Не блестящая, нет, но хорошая, добротная  реакция
профессионала.  Однако  вид  твой...  Пойми, как твой тренер по субаксу я
просто считаю себя обязанным время от времени проверять, способен  ли  ты
реагировать на окружающее или на самом деле пребываешь в каталепсии...
   --  Все-таки  я  сегодня  устал,  -- сказал Тойво. -- Сейчас досчитает
программа, и пойду я домой.
   -- А что у тебя там? -- Спросил Гриша.
   "У меня там", -- написал Тойво на листке бумаги и сказал.
   -- У меня там киты. У меня там  птицы.  У  меня  там  леминги,  крысы,
полевки. У меня там много малых сил.
   -- И что они у тебя там делают?
   --  Они  у меня гибнут. Или бегут. Они умирают, выбрасываясь на берег,
топятся, улетают с мест, где жили веками.
   -- Почему?
   -- Этого никто не знает. Два-три века назад это было обычным явлением,
хотя и тогда не понимали, почему это происходит. Потом долгое время этого
не было. Совсем. А сейчас началось опять.
   -- Позволь, -- сказал Гриша.  Все  это,  конечно,  страшно  интересно,
однако причем здесь мы?
   Тойво молчал, и, не дождавшись ответа, Гриша спросил:
   -- Ты считаешь, что это может иметь отношение к странникам?
   Тойво  старательно, со всех сторон оглядел стило, вертя его в пальцах,
взял за кончик и почему-то поглядел на свет.
   -- Все, что мы не умеем объяснить, может иметь отношение к странникам.
   -- Чеканная формулировка, -- восхищенно сказал Гриша.
   -- А может и не иметь, -- добавил Тойво.  --  Где  ты  достаешь  такие
красивые  вещицы?  Казалось  бы  -- стило. Что может быть банальней? А на
твое стило приятно смотреть... Знаешь, -- сказал он,  --  подари  ты  его
мне. А я подарю его Асе. Я хочу ее порадовать. Хоть чем-то.
   -- А я хоть чем-то порадую тебя, -- сказал Гриша.
   -- А ты хоть чем-то порадуешь меня.
   --   Бери,  --  сказал  Гриша.  --  Владей.  Дари,  преподноси,  соври
чтонибудь. Дескать, сам спроектировал для любимой, ночами мастерил.
   -- Спасибо, -- произнес Тойво, засовывая стило в карман.
   -- Но имей в виду! Гриша поднял палец. -- Здесь  за  углом,  на  улице
Красных Кленов, стоит автомат и печет такие вот стилья.
   Тойво снова вынул стило и принялся его рассматривать.
   --  Все  равно,  -- грустно сказал он. -- Вот ты этот автомат на улице
Красных Кленов заметил, а мне бы и в голову не пришло его замечать...
   -- Зато ты заметил непорядок в мире китов! -- Сказал Гриша.
   "Китов", -- написал Тойво на листке бумаги.
   -- А вот,  кстати,  --  проговорил  он.  --  Вот  ты  человек  свежий,
непредубежденный,  --  как  ты думаешь? Что должно такое произойти, чтобы
стадо китов, прирученных, ухоженных, обласканных, вдруг, как века  назад,
в  древние злобные времена, выбросились на отмель умирать? Молча, даже на
помощь не позвав, вместе с детенышами... Можешь ты себе представить  хоть
какую-нибудь причину для этого самоубийства?
   -- А раньше почему они выбрасывались?
   --  Почему они выбрасывались раньше -- тоже неизвестно. Но тогда можно
было хоть что-то предположить. Китов мучали паразиты, на  китов  нападали
касатки  и  кальмары,  на китов нападали люди... Было предположение даже,
будто они кончали с собой в знак протеста... Но сегодня!
   -- А что говорят специалисты?
   --  Специалисты  прислали  запрос  в  КОМКОН-2:   установите   причину
возобновившихся случаев самоубийств китообразных.
   -- Гм... Понятно. А пастухи что говорят?
   --  С  пастухов все и началось. Пастухи утверждают, что китов гонит на
гибель слепой ужас. И пастухи не понимают,  представить  себе  не  могут,
чего именно могут бояться нынешние киты.
   --  Н-да,  --  сказал  Гриша.  --  Похоже,  здесь  и  в самом деле без
странников не обходится.
   "Не обходится", -- написал Тойво,  обвел  слова  рамочкой,  потом  еще
одной рамочкой и принялся закрашивать промежуток между линиями.
   --  Хотя, с другой стороны, -- продолжал Гриша, -- все это уже бывало,
бывало и бывало. Теряемся в догадках, грешим на  странников,  мозги  себе
вывихиваем,  а потом глянем -- ба! А кто это там такой знакомый маячит на
горизонте событий? Кто там такой изящный, с  горделивой  улыбкой  господа
бога вечером шестого дня творения? Чья это там такая знакомая белоснежная
эспаньолка?  Мистер  Флеминг,  сэр!  Откуда  вы  здесь взялись, сэр? А не
соизволите  ли  проследовать  на  ковер,  сэр?  Во  Всемирный  совет,   в
чрезвычайный трибунал!
   --  Согласитесь,  это  был  бы  не  самый скверный вариант, -- заметил
Тойво.
   -- Еще бы! Хотя иногда мне кажется, что я предпочел бы  иметь  дело  с
десятком  странников,  нежели  с одним Флемингом. Впрочем, это, наверное,
потому, что странники -- существа  почти  гипотетические,  а  Флеминг  со
своей  эспаньолкой -- бестия вполне реальная. Удручающе реальная со своей
белоснежной эспаньолкой,  со  своей  Нижней  Пешей,  со  своими  научными
бандитами, со своей распроклятой мировой славой!..
   -- Я вижу, тебе его эспаньолка в особенности жить мешает...
   --  Эспаньолка его мне как раз не мешает, -- возразил Гриша с ядом. --
За эспаньолку мы его как раз  можем  взять.  А  вот  за  что  мы  возьмем
странников, если окажется, что это все-таки они?
   Тойво  аккуратно  засунул  стило  в  караман, поднялся и встал у окна.
Краем глаза он видел, что Гриша внимательно  на  него  смотрит,  расплетя
ноги  и  даже  поддавшись  вперед.  Было тихо, только слабо попискивало в
терминале в такт сменам промежуточных таблиц на экране дисплея.
   -- Или ты надеешься, что это все-таки не они? -- Спросил Гриша.
   Некоторое  время  Тойво  не  отвечал,  а  потом  вдруг  проговорил  не
оборачиваясь:
   -- Теперь уже не надеюсь.
   -- То есть?
   -- Это они.
   Гриша прищурился.
   -- То есть?
   Тойво повернулся к нему.
   -- Я уверен, что странники на Земле и действуют.
   (Гриша   потом  рассказывал,  что  в  этот  момент  он  испытал  очень
неприятный шок. У него возникло ощущение ирреальности происходяшего.  Все
здесь  было  в личности Тойво Глумова: эти слова Тойво Глумова было очень
трудно состыковать с личностью Тойво Глумова. Слова  эти  не  могли  быть
шуткой,  потому  что  Тойво  никогда не шутил по поводу странников. Слова
Тойво не могли быть  суждением  скоропалительным,  потому  что  Тойво  не
высказывал  скоропалительных  суждений. И правдой эти слова никак быть не
могли, потому что они никак не могли быть  правдой.  Впрочем,  Тойво  мог
ошибаться...)
   Гриша спросил напряженным голосом:
   -- Биг-Баг в курсе?
   -- Все факты я ему доложил.
   -- И что?
   -- Пока, как видишь, ничего, -- сказал Тойво.
   Гриша расслабился и снова откинулся на спинку кресла.
   -- Ты просто ошибся, -- сказал он с облегчением.
   Тойво молчал.
   --  Черт бы тебя побрал! -- Воскликнул вдруг Гриша. -- До чего ты меня
довел своими мрачными  фантазиями.  Меня  же  сейчас  как  ледяной  водой
окатило!
   Тойво  молчал.  Он  снова  отвернулся к окну. Гриша закряхтел, схватил
себя за кончик носа и, весь сморщившись, проделал им  несколько  круговых
движений.
   --  Нет,  -- сказал он. -- Я не могу, как ты, вот в чем дело. Не могу.
Это слишком серьезно. Я от этого весь  отталкиваюсь.  Это  же  не  личное
дело:  я-де  верю,  а  вы  все -- как вам угодно. Если я в это поверил, я
обязан бросить  все,  пожертвовать  всем,  что  у  меня  есть,  от  всего
отказаться...   постриг   принять,   черт   подери!   Но   жизнь-то  наша
многовариантна! Каково это -- вколотить ее целиком во что нибудь  одно...
Хотя,  конечно, иногда мне становиться стыдно и страшно, и тогда я смотрю
на тебя с особым восхищением... А иногда -- как сейчас, например, --  зло
берет  на  тебя  глядеть...  На  самоистязание  твое, на одержимость твою
подвижническую... И тогда хочется острить, издеваться хочется над  тобою,
отшучиваться от всего, что ты перед нами громоздишь...
   -- Слушай, -- сказал Тойво, -- чего ты от меня хочешь?
   Гриша замолчал.
   --  Действительно,  --  проговорил  он. -- Чего это я от тебя хочу? Не
знаю.
   -- А я знаю. Ты хочешь, чтобы все было хорошо  и  с  каждым  днем  все
лучше.
   -- О! -- Гриша поднял палец.
   Он  хотел  сказать  еще что-то, что-то легкое, что смазало бы ощущение
неловкой интимности, возникшей между ними за  последние  минуты,  но  тут
пропел  сигнал окончания программы, и на стол короткими толчками поползла
лента с результатами.
   Тойво просмотрел ее всю, строчку  за  строчкой,  аккуратно  сложил  по
сгибам и сунул в щель накопителя.
   -- Ничего интересного? -- Осведомился Гриша с сочувствием.
   --  Как  тебе  сказать...  -- Промямлил Тойво. Теперь он действительно
напряженно думал о другом. -- Снова весна 81-го.
   -- Что именно -- снова?
   Тойво прошелся  кончиками  пальцев  по  сенсорам  терминала,  запуская
очередной цикл программы.
   --  В  марте  81-го  года,  сказал  он,  -- впервые после двухвекового
перерыва зафиксирован случай массового самоубийства серых китов.
   -- Так, -- нетерпеливо сказал гриша. -- А в каком смысле снова?
   Тойво поднялся.
   -- Долго рассказывать, -- проговорил он. -- Потом  сводку  прочитаешь.
Пошли по домам.

   Тойво Глумов дома. 8 мая 99 года, поздний вечер.
   Они поужинали в комнате, багровой от заката.
   Ася была в расстроенных чувствах. Закваска Пашковского, доставлявшеяся
на деликатесный   комбинат   прямиком   с   Пандоры   (в   живых   мешках
биоконтейнеров, покрытых  терракотовой  изморозью,  ощетиненных  роговыми
крючьями  испарителей, по шесть килограммов драгоценной закваски в каждом
мешке),   закваска   эта   опять   взбунтовалась.   Вкусовой   запах   ее
самопроизвольно  перешел в класс "сигма", а горькость достигла последнего
допустимого  градуса.  Совет  экспертов  раскололся.  Магистр  потребовал
впредь  до выяснения прекратить производство прославленных на всю планету
"алапайчиков", а Бруно -- дерзкий болтун, мальчишка, нахал --  заявил:  с
какой  это  стати?  Никогда  в  жизни  он  не  осмеливался пикнуть против
магистра, а сегодня вдруг принялся  ораторствовать.  Рядовые  любители-де
такого   изменения   во   вкусе  попросту  не  заметят,  а  что  касается
знатоков-де, то он голову дает на отсечение -- по  крайней  мере  каждого
пятого  такая  вкусовая вариация приведет в восторг... Кому это нужна его
отсеченная голова?
   Ася распахнула окно, села  на  подоконник  и  стала  глядеть  вниз,  в
двухкилометровую сине-зеленую пропасть.
   -- Боюсь мне придется лететь на Пандору.
   -- Надолго? -- Спросил Тойво.
   -- Не знаю, может быть и надолго.
   -- А зачем, собственно? -- Спросил Тойво осторожно.
   --  Ты  понимаешь, в чем дело... Магистр считает, что здесь, на Земле,
мы  проверили  все,  что  возможно.  Значит,  не  в  порядке  чио-то   на
плантациях.  Может  быть,  там  пошел новый штамм... А может быть, что-то
происходит при транспортировке... Мы не знаем.
   -- Один раз ты у меня уже  летала  на  Пандору,  --  проговорил  Тойво
мрачнея. -- Полетела на недельку и просидела там три месяца.
   -- Ну а что делать?
   Тойво поскреб ногтем щеку, покряхтел.
   --  Не  знаю  я,  что делать... Я знаю, что три месяца без тебя -- это
ужасно.
   -- А два года без меня? Когда ты сидел на этой самой... Как ее?
   -- Ну, вспомнила! Когда это было! Я был тогда  молодой,  я  был  тогда
дурак...  Я  был  тогда  прогрессор!  Железный  человек  -- мышцы, маска,
челюсть! Слушай, пусть лучше твоя Соня летит.  Она  молодая,  красоточка,
замуж там выйдет, а?
   -- Конечно Соня тоже полетит. А других идей у тебя нет?
   --  Есть. Пусть летит магистр. Он эту кашу заварил, вот пусть теперь и
летит.
   Ася только посмотрела на него.
   -- Беру свои слова назад, -- быстро сказал Тойво. -- Ошибка. Просчет.
   -- Ему даже Свердловска нельзя покидать! У него же вкусовые пупырышки!
Он четверть века своего квартала не покидал!
   --  Учту,  --  пошел  отчеканивать  Тойво.  --  Навсегда.  Больше   не
повторится. Сморозил. Отмочил. Пусть летит Бруно.
   Ася  еще  несколько  секунд  жгла  его  негодующим  взглядом,  а потом
отвернулась и снова стала смотреть в окно.
   -- Бруно не полетит, -- сказала она сердито.  --  Бруно  теперь  будет
заниматься  этим  своим  новым  букетом.  Он  его  хочет  зафиксировать и
стандартизировать... Но это мы еще посмотрим... -- Она искоса глянула  на
Тойво и засмеялась. -- Ага! -- Поскучнел! "Три месяца... без тебя..."
   Тойво  немедленно  поднялся,  пересек  комнату и сел у ног Аси на пол,
прислонив голову к ее коленям.
   Тебе же все равно в  отпуск  надо,  --  сказала  Ася.  --  Ты  бы  там
поохотился...  Это  же  ведь  Пандора! Съездил бы на дюны... Плантации бы
наши посмотрел... Ты ведь даже представить себе не можешь, что это  такое
-- плантации Пашковского!..
   Тойво  молчал и только все крепче прижимался щекой к ее коленям. Тогда
она тоже замолчала, и некоторое время они не разговаривали, а  потом  Ася
спросила:
   -- У тебя что-то происходит?
   -- Почему ты так решила?
   -- Не знаю. Вижу.
   Тойво глубоко вздохнул, поднялся с пола и тоже сел на подоконник.
   -- Правильно видишь, -- угрюмо произнес он. -- Происходит. У меня.
   -- Что же?
   Тойво,  прищурясь,  разглядывал  черные полосы облаков, перерезывающие
медно-багровое  зарево  заката.   Сизо-черные   нагромождения   лесов   у
горизонта.   Тонкие   черные   вертикали  тысячеэтажников,  встопорщенные
гроздьями кварталов. Медно отсвечивающий, исполинский купол форума  слева
и  неправдоподобно  гладкая  поверхность  круглого  моря справа. И черные
попискивающие стрижи, дротиками срывающиеся из  висячего  сада  кварталом
выше и исчезающие в листве висячего сада кварталом ниже.
   -- Что происходит? -- Спросила Ася.
   --  Ты  удивительно  красивая,  --  сказал  Тойво. -- У тебя соболиные
брови. Я не знаю точно, что эти слова означают, но это сказано про что-то
очень красивое. Про тебя. Ты даже не красивая, ты прекрасная.  Миловзора.
И  заботы  твои  милые.  И  твой мир милый. И даже бруно твой милый, если
подумать... И вообще мир прекрасен если хочешь знать...  "Мир  прекрасен,
как  цветочек.  Счастьем обеспечены пять сердец, и девять почек, и четыре
печени..." Я не знаю, что это за стихи. Они у меня  вдруг  всплыли,  и  я
захотел их прочитать... И вот что я тебе скажу, запомни! Очень даже может
быть,  что  вскорости  я  прилечу к тебе на Пандору. Потому что вот-вот у
него лопнет терпение и он действительно выгонит меня в  отпуск.  А  может
быть  и вообще выгонит. Вот что я читаю в его ореховых глазах. Явственно,
как на дисплее. А теперь давай-ка чайку.
   Ася проницательно посмотрела на него.
   -- Ничего не выходит? -- Спросила она.
   Тойво уклонился от ее взгляда и неопределенно повел плечом.
   -- Потому что с самого начала у тебя все было неправильно задумано, --
сказала ася горячо. -- Потому что с самого начала задача была  поставлена
неправильно!  Нельзя  ставить задачу так, чтобы никакой результат тебя не
устроил. Твоя гипотеза изначально была порочна --  помнишь,  что  я  тебе
говорила?  Если  бы  странники  на  самом  деле обнаружились, разве ты бы
обрадовался? А теперь ты начинаешь понимать, что их нет, и опять же  тебе
плохо -- ты ошибся, ты высказал неверную гипотезу, ты как бы в проигрыше,
хотя на самом деле ты ничего не проиграл...
   --  Я с тобой не спорил никогда, -- смиренно сказал Тойво. -- Кругом я
виноват, такая уж у меня судьба...
   -- Видишь, теперь и он тоже в  этой  вашей  идее  разочаровался...  Я,
конечно,  не  верю,  что  он тебя выгонит, что за чепуху ты порешь, он же
тебя и любит, и ценит, это же все знают... Но ведь в самом  деле,  нельзя
же  столько  лет  гробить  --  и на что, собственно. Ведь у вас, по сути,
ничего нет, кроме голой идеи. Никто не спорит: идея довольно  любопытная,
способна  нервы  пощекотать  кому  угодно, но ведь не более того! По сути
своей это просто инверсия давным-давно известной человеческой практики...
Просто прогрессорство навыворот, больше ничего... Раз мы спрямляем чью-то
историю, значит, и нашу историю  могут  попытаться  спрямить...  Подожди,
послушай! Во-первых, вы забываете, что не всякая инверсия имеет выражение
в  реальности.  Грамматика  --  одно, а реальность -- это другое. Поэтому
сначала это выглядело у вас интересно, а теперь  выглядит  просто...  Ну,
неприлично,  что  ли... Знаешь, что мне вчера сказал один наш деятель? Он
сказал: "Мы, знаете ли,  не  комконовцы,  это  комконовцам  можно  только
позавидовать.   Когда   они  сталкиваются  с  какой-нибудь  действительно
серьезной  загадкой,  они  быстренько  атрибутируют  ее   как   результат
деятельности странников, и все дела!"
   -- Это кто же, интересно, сказал? -- Мрачно спросил Тойво.
   --  Да какая тебе разница? Вот у нас закваска взбунтовалась. Зачем нам
искать причины? Все ясно: странники! Кровавая рука сверхцивилизации! И не
злись, пожалуйста. Не злись! Тебе их шутки не нравятся, но ты же их почти
никогда не  слышишь.  А  я  их  слышу  постоянно.  Один  только  "синдром
Сикорски"  чего  мне  стоит... И ведь это уже не шутка. Это уже приговор,
милые вы мои! Это диагноз!
   Тойво уже справился с собой.
    -- А что, -- сказал он, -- насчет закваски -- это мысль. Это
 ведь чп! Почему не сообщили? -- Осведомился он строго. -- Порядка
 не знаете. А вот мы сейчас магистра -- на ковер!
    -- Шуточки все тебе, -- сердито сказала ася. -- Все кругом шу-
 тят!
    -- И прекрасно! -- Подхватил Тойво. -- Радоваться надо! Когда
 начнутся настоящие дела, станет не до шуток...
    Ася с досадой стукнула кулачком по колену.
    -- Ах ты, господи! Ну что ты передо мной-то притворяешся? Не
 хочется тебе шутить, не до шуток тебе, и вот это особенно в вас
 раздражает! Вы построили вокруг себя угрюмый мрачный мир, мир
 угроз, мир страха и подозрительности... Почему? Откуда? Откуда
 у вас эта космическая мизантропия?
   Тойво промолчал.
   -- Может быть, потому, что все ваши необъясненные ЧП -- это  трагедии?
Но  ведь ЧП -- всегда трагедия! Загадочное оно или непонятное, ведь на то
оно и ЧП! Верно?
   -- Неверно, -- сказал Тойво.
   -- Что -- есть ЧП другие, счастливые?
   -- Бывают.
   -- Например? -- Осведомилась Ася, исполняясь яду.
   -- Давай лучше чайку попьем, -- предложил Тойво.
   -- Нет уж, ты мне, пожалуйста, приведи пример счастливого, радостного,
жизнеутверждающего чрезвычайного происшествия.
   -- Хорошо, -- сказал Тойво. -- Но потом мы попьем чайку. Договорились?
   -- Да ну тебя, сказала Ася.
   Они замолчали. Внизу сквозь  густую  листву  садов,  сквозь  сизоватые
сумерки  засветились  разноцветные  огоньки.  И  искрами огней обсыпались
черные столбы тысячеэтажников.
   -- Тебе имя Гужон знакомо? -- Спросил Тойво.
   -- Разумеется.
   -- А Содди?
   -- Еще бы!
   -- Чем то-твоему, замечательны эти люди?
   --  "По-моему"!  Не  по-моему,  а  всем   известно,   что   Гужон   --
замечательный композитор, а Содди -- великий исповедник... А по-твоему?
   --  А  по-моему,  замечательны  они совсем другим, -- сказал Тойво. --
Альберт  Гужон  до  пятидесяти  лет  был  неплохим,  но  не  более  того,
агрофизиком  без  всяких  способностей к музыке. А Барталомью Содди сорок
лет занимался теневыми функциями  и  был  сухим,  педантичным,  нелюдимым
человеком. Вот чем эти люди более всего замечательны.
   --  Что  ты  хочешь  этим сказать? Что ты в этом нашел замечательного?
Люди скрытого таланта, долго и  упорно  работали...  А  потом  количество
перешло в качество...
   --  Не  было  количества,  Ася,  вот  в  чем  дело. Одно лишь качество
переменилось вдруг. Радикально. В одночасье. Как взрыв.
   Ася  помолчала,  шевеля  губами,  а  потом  спросила   с   неуверенным
ехидством:
   -- Так что же это, по-твоему, странники их вдохновили, так?
   --  Я этого не говорил. Ты предложила мне привести примеры счастливых,
жизнеутверждающих ЧП. Пожалуйста. Могу назвать еще десяток  имен,  правда
менее известных.
   --   Хорошо.   А  почему,  собственно,  вы  этим  занимаетесь?  Какое,
собственно, вам до этого дело?
   -- Мы занимаемся любыми чрезвычайными происшествиями.
   -- Вот я и спрашиваю: что в этих происшествиях чрезвычайного?
   -- В рамках существующих представлений они необъяснимы.
   -- Ну мало ли что на свете необъяснимо! -- Вскричала Ася. -- Ридерство
тоже необъяснимо, только мы к нему привыкли...
   -- То, к чему мы  привыкли,  мы  и  не  считаем  чрезвычайным.  Мы  не
занимаемся  явлениями,  Ася.  Мы  занимаемся  происшествиями,  событиями.
Чего-то не было, не было тысячу лет,  а  потом  вдруг  случилось.  Почему
случилось? Непонятно. Как объясняется? Специалисты разводят руками. Тогда
мы берем это на заметку. Понимаешь, Аська, ты неверно классифицируешь ЧП.
Мы их делим на объясненные и необъясненные.
   -- Ты что, считаешь, что любое необъясненное ЧП несет в себе угрозу?
   -- Да. В том числе и счастливое.
   --  Какую  же  угрозу  может  нести  в  себе  необъяснимое превращение
рядового агрофизика в гениального музыканта?
   -- Я не совсем точно выразился. Угрозу  несет  в  себе  не  ЧП.  Самые
таинственные  ЧП, как правило, совершенно безобидны. Иногда даже комичны.
Угрозу может нести в себе причина ЧП. Механизм, котороый породил это  ЧП.
Ведь  можно  поставить  вопрос так: зачем кому-то понадобилось превращать
агрофизика в музыканта?
   -- А может быть, это просто статистическая флуктуация! Может  быть.  В
том-то  и  дело,  что мы этого не знаем... Между прочим, обрати внимание,
куда ты приехала. Скажи на милость, чем  твое  объяснение  лучше  нашего?
Статистическая    флуктуация,    по    определению    непредсказуемая   и
неуправляемая, или странники, которые, конечно, тоже не сахар, но которых
все-таки, хотя бы в  принципе,  можно  надеяться  поймать  за  руку.  Да,
конечно,  "статистическая  флуктуация"  --  это  звучит  куда  как  более
солидно, научно, беспристрастно, не то что эти  пошлые,  у  всех  уже  не
зубах навязшие, дурно-романтические и банально-легендарные...
   --  Подожди,  не  ехидствуй, пожалуйста, -- сказала Ася. -- Никто ведь
твоих странников не отрицает. Я тебе не об этом совсем толкую... Ты  меня
совсем  сбил...  И  всегда  сбиваешь!  И  меня, и Максима своего, а потом
ходишь повесивши нос на квинту, изволь тебя  утешать...  Да,  я  вот  что
хотела  сказать.  Ладно, пусть странники на самом деле вмешиваются в нашу
жизнь. Не об этом спор. Почему это плохо? -- Вот о чем я тебя  спрашиваю!
Почему  вы  из  них  жупел делаете? -- Вот я чего понять не могу! И никто
этого не понимает... Почему, когда ______ миров --  это  было  хорошо,  а
когда  некто  берется спрямлять т_________. Сверхразум -- это обязательно
добро!
   -- Сверхразум -- это сверхдобро, -- сказал Тойво.
   -- Ну? Тем более!
   -- Нет, -- сказал Тойво. -- Никаких "тем более". Что  такое  добро  мы
знаем, да и то не очень твердо. А вот что такое сверхдобро...
   Ася снова ударили себя кулачками по коленкам.
   --  Не  понимаю! Уму не постижимо! Откуда у вас эта презумпция угрозы?
Объясни, втолкуй!
   -- Вы все совершенно неправильно понимаете нашу установку,  --  сказал
Тойво,  уже  злясь.  --  Никто  не  считает,  будто  странники  стремятся
причинить  землянам  зло.  Это  действительно  чрезвычайно  маловероятно.
Другого  мы  боимся,  другого!  Мы  боимся,  что они начнут творить здесь
добро, как...
   -- Добро всегда добро! -- Сказала Ася с напором.
   -- Ты прекрасно знаешь, что это не так. Или, может быть, на самом деле
не знаешь? Но ведь я объяснял тебе. Я был прогрессором всего три года,  я
нес  добро,  только  добро,  ничего,  кроме добра, и, господи, как же они
ненавидели меня, эти люди! И они были в  своем  праве.  Потому  что  боги
пришли,  не  спрашивая  разрешения.  Никто  их  не  звал, а он вперлись и
принялись творить добро. То самое добро, которое всегда добро.  И  делали
они  это  тайно.  Потому  что  заведомо  знали,  что смертные их целей не
поймут, а если поймут, то  не  примут...  Вот  какова  морально-этическая
структура  этой  чертовой  ситуации!  Азы,  которые  мы, однако, не умеем
применить к себе. Почему? Да потому, что мы  не  представляем  себе,  что
могут  предложить  нам  странники. Аналогия не вытанцовывается! Но я знаю
две вещи. Они пришли без спроса -- это раз. Они пришли тайно -- это  два.
А  раз так, то, значит, подразумевается, что они лучше нас знают, что нам
надо, -- это раз, и они заведомо уверены, что мы либо не поймем, либо  не
примем  их  целей, -- это два. И я не знаю, как ты, а я не хочу этого. Не
хо-чу! И все! -- Сказал он решительно. -- И хватит. Я усталый,  недобрый,
озабоченный.    Человек,    взваливший    на    себя   груз   неописуемой
ответственности. У меня синдром Сикорски, я психопат и всех подозреваю. Я
никого не люблю, я урод,  я  страдалец,  я  мономан,  меня  надо  беречь,
проникнуться  ко  мне  сочувствием...  Ходить  вокруг  меня  на цыпочках,
целовать в плечико, услаждать анекдотами... И чаю. Боже мой, неужели  мне
так и не дадут сегодня чаю?
   Не  сказав  ни  слова, Ася соскочила с подоконника и ушла творить чай.
Тойво прилег на диван. Из окна  на  грани  слышмости  доносилось  зудение
какого-то  экзотического музыкального инструмента. Огромная бабочка вдруг
влетела, сделала круг над столом и уселась на  экран  визора,  распластав
мохнатые  черные  с  узором  крылья. Тойво не поднимаясь потянулся было к
пульту сервиса, но не дотянулся и уронил руку.
   Ася вошла с подносом, разлила чай в стаканы и села рядом.
   -- Смотри, -- шепотом сказал Тойво, указывая ей глазами на бабочку.
   -- Прелесть какая, -- отозвалась Ася тоже шепотом.
   -- Может быть, она захочет с нами тут пожить?
   -- Нет, не захочет, -- сказала Ася.
   -- Почему! Помнишь, у Казарянов была стрекоза...
   -- Она у них не жила. Так, погащивала...
   -- Вот пусть и эта погащивает. Мы будем звать ее Марфой.

   Я не собираюсь, разумеется, утверждать, будто именно такой,  дословно,
разговор  произошел  у них поздним вечером 8 мая. Но что они вообще много
говорили на эти темы, спорили, не соглашались друг с другом -- это я знаю
точно.
   Ася, разумеется, не способна оказалась передать мужу  свой  вселенский
оптимизм.  Оптимизм  ее  питался  от  самой  атмосферы, ее окружавшей, от
людей, с которыми она работала,  от  самой  сути  ее  работы,  вкусной  и
доброй.  Тойво  же  пребывал  за пределами этого оптимистического мира, в
мире постоянной тревоги и настороженности,  где  оптимизм  передается  от
человека   к   человеку   лишь   с  трудом,  при  благоприятном  стечении
обстоятельств и ненадолго.
   Но и Тойво не сумел обратить жену в своего  единомышленника,  заразить
ее  своим  ощущением  надвигающейся  угрозы.  Его рассуждениям не хватало
конкретности.  Они  были  слишком  умозрительны,  выдуманны.   Они   были
мировоззрением,   ничем   для   Аси   не   подтверждаемым,   своего  рода
профессиональным заболеванием. Он так и не сумел "ужаснуть" Асю, заразить
ее своим отвращением, негодованием, неприязнью...
   Поэтому они оказались в буре такими разобщенными и неготовыми,  словно
никогда  и  не  было  у  них ни этих споров, ни ссор, ни яростных попыток
убедить друг друга.
   Утром 9 мая Тойво вторично отправился  в  Харьков,  чтобы  встретиться
все-таки   с   ясновидящим  Хиротой  и  закрыть  дело  о  визите  колдуна
окончательно.

                           Рапорт-доклад
                           N017/99
                           КОМКОН-2
                           Урал-Север
                           Дата: 9 мая 99 года
                           Автор: Т. Глумов, инспектор.
                           Тема 009 "Визит старой дамы"
                           Содержание: дополнение к р/д N 016/99

   Сусуму Хирота, он же сэнриган, принял меня в своем рабочем кабинете  в
10.45.  Это  небольшого  роста  ладный старик (он выглядит заметно старше
своего возраста). Весьма увлечен своим "даром", пользуется любым  удобным
моментом,  чтобы этот "дар" продемонстрировать: у вашей жены неприятности
на работе... На Пандору она полетит обязательно, не  надейтесь,  что  все
обойдется... Вот это стило вам подарил приятель, а вы забыли передать его
своей  жене...  И  так  далее,  в  том  же духе. Довольно неприятно, надо
сказать. "Исход колдуна", по его словам, выглядел так: ему, видимо, стало
страшно, что я сейчас узнаю о нем нечто сокровенное, и тогда он обратился
в бегство. Ему невдомек было, что он виделся мне как пустой белесый экран
без единой контрастной детали, ведь он -- существо из иного мира..."
                                                       Т. Глумов.
                      (Конец документа 9.)

                     Важно!
                     Рапорт-доклад
                     N 018/99
                     КОМКОН-2
                     Урал-Север
                     Дата: 9 мая 99 года
                     Автор Т. Глумов, инспектор
                     Тема 009 "визит старой дамы"
                     Содержание: институт Чудаков интересуется
                     свидетелями событий в Малой Пеше.
   Во время моей беседы с дежурным диспетчером института Чудаков 9 мая  в
11.50 имело место следующее происшествие.
   Беседуя  со  мной,  дежурный  диспетчер  Темирканов одновременно очень
быстро и профессионально снимал данные с  регистратора  и  заносил  их  в
терминал машины. Данные эти по мере поступления появлялись на контрольном
дисплее  и  имели  формат: фамилия, имя, отчество; (по-видимому) возраст;
название населенного пункта  (место  рождения?  Место  жительства?  Место
постоянной  работы?) ; профессия; некий шестизначный индекс. Я не обращал
внимание на дисплей, пока на нем вдруг не появилось:
   Куботиева Альбина Милановна
   99 балерина Архангельск 001507
   Затем появились две фамилии, которые мне  ничего  не  говорили,  после
чего:
   Костенецкий Кир 12 школьник Петрозаводск 001507
   Напоминаю:  эти  двое проходят как свидетели событий в Малой Пеше, см.
мой р/д N 015/99 от 7. 05 с. г.
   По-видимому, на несколько секунд я потерял контроль над собой,  потому
что Темирканов осведомился, что это меня так удивило. Я нашелся, что меня
удивила  фамилия  Альбины  Куботиевой,  балерины,  о  которой  мне  много
рассказывали мои  родители,  заядлые  балетоманы;  мне  кажется  странным
видеть   здесь   ее   имя;   неужели   Альбина  Великая  обладает  еще  и
метапсихическими талантами? Темирканов засмеялся и ответил,  что  это  не
исключено.  По  его  словам,  на  регистраторы  всех  филиалов  института
непрерывно поступает информация относительно  лиц,  которые  теоретически
могут   представлять   интерес   для  метапсихологов.  Подавляющая  масса
информации идет с  терминалов  клиник,  больниц,  здравпунктов  и  прочих
медицинских  учреждений,  оборудованных  стандартными психоанализаторами.
Только  в  харьковском  филиале  за  сутки   набираются   сотни   фамилий
кандидатов,  но практически все это пустышки: "чудаки" составляют едва ли
не одну стотысячную процента всей массы кандидатов.
   В создавшейся ситуации я счел правильным сменить тему беседы.

                                                       Т. Глумов.

                      (Конец документа 10.)

                          Рабочая фонограмма
                          Дата: 10 мая 99 года
                          Собеседники: М. Каммерер, начальник от-
                          дела ЧП; Т. Глумов, инспектор
                          Тема 009 "Визит старой дамы"
                          Содержание: институт Чудаков -- возмож-
                          ный объект темы 009.

   Каммерер: Любопытно. А ты приметлив, паренек. Глазок-смотрок!  Ну  что
ж, у тебя, конечно, и версия наготове. Излагай.
   Глумов: Окончательный вывод или логику?
   Каммерер: Логику пожалуйста.
   Глумов:  Проще  всего  было  бы предположить, что имена Альбины и Кира
сообщил в Харьков какой-нибудь  энтузиаст  метапсихологии.  Если  он  был
свидетелем  событий в Малой Пеше, его могла поразить аномальность реакции
этих двоих, и  он  сообщил  о  своем  наблюдении  компетентным  лицам.  Я
прикинул: по крайней мере три человека могли это сделать. Базиль Неверов,
аварийщик. Олег Панкратов, лектор, бывший астроархеолог. И его жена, Зося
Лядова,  художница.  Конечно,  в  точном  смысле слова свидетелями они не
были, но в данном случае это не имеет значения... Без  вашего  разрешения
разговаривать  с  ними я не рискнул, хотя считаю, что это вполне возможно
-- выяснить прямо  у  них,  давали  они  информацию  в  институт  или  не
давали...
   Каммерер: Есть более простой способ...
   Глумов:  Да,  по индексу. Обратиться с запросом в институт. Но как раз
этот способ не годится никуда, и вот почему. Если это доброхот-энтузиаст,
тогда все разъясниться, и говорить больше будет не о чем. Но я  предлагаю
рассмотреть  другой вариант. А именно: никаких доброхотов -- информаторов
не было, а был там специальный наблюдатель от института Чудаков.
                              Пауза
   Глумов.  Предположим,  что  в   Малой   Пеше   находился   специальный
наблюдатель  от  института Чудаков. Это означало бы, что там производился
некий психологический экперимент, имеющий  целью  отсортировать,  скажем,
нормальных людей от необычных. Например, чтобы в дальнейшем искать у этих
необычных  так  называемую "чудоковатость". В таком случае, одно из двух.
Либо институт Чудаков -- это обычный исследовательский центр, работают  в
нем  обычные  научники, и ставят они обычные эксперименты -- пусть весьма
сомнительные в этическом отношении, но в конечном счете радеющие о пользе
науки. Но тогда непонятно, откуда в их  распоряжении  технология,  далеко
превосходящая даже перспективные возможности нашей эмбриотехники и нашего
биоконструирования.
                              Пауза
   Глумов:  Либо эксперимент в Малой Пеше организован не людьми, как мы и
предположили вначале. Тогда в каком свете предстает институт Чудаков?
                              Пауза
   Глумов: Тогда институт этот -- никакой  на  самом  деле  не  институт,
"чудаки"  тамошние  --  никакие не "чудаки", а персонал там на самом деле
занимается вовсе не метапсихологией.
   Каммерер: А чем же? Чем же они там занимаются и кто они такие?
   Глумов: То есть вы опять считаете мои рассуждения неубедительными?
   Каммерер:  Напротив,  мой  мальчик.   Напротив!   Они   даже   слишком
убедительны,  эти твои рассуждения. Но я хотел бы, чтобы ты сформулировал
свою идею прямо, сухо и не двусмысленно. Как в рапорте.
   Глумов: Пожалуйста. Так называемый институт Чудаков является на  самом
деле  орудием  странников  для  сортировки людей по неизвестному мне пока
признаку. Все.
   Каммерер:  И  следовательно,  Даня  Логовенко,  заместитель  тамошнего
директора, мой давний приятель...
   Глумов  (прерывает):  Нет!  Это было бы слишком фантастично. Но, может
быть, ваш Даня Логовенко давным-давно отсортирован? Давнее его знакомство
с вами от этого не гарантирует. Отсортирован и  работает  на  странников.
Как и весь персонал института, не говоря уже о "чудаках"...
                              Пауза
   Глумов: Они по крайней мере двадцать лет занимаются сортировкой. Когда
отсортированных   сделалось   достаточно,   они   организовали  институт,
поставили там эти свои камеры скользящей частоты и под  предлогом  поиска
"чудаков"  прогоняют через них по десять тысяч человек в год... И мы ведь
еще не знаем, сколько на  планете  таких  заведений  под  самыми  разными
вывесками...
                              Пауза
   Глумов: И колдун убежал из института к себе на Саракш вовсе не потому,
что его обидели или у него заболел живот. Он почуял здесь странников! Как
наши  киты, как лемминги... "Когда слепые увидят зрячего", -- это про нас
с вами. "Видит горы и леса и не видит ничего", --  это  тоже  про  нас  с
вами, Биг-Баг!
                              Пауза
   Глумов:  Короче  говоря,  мы, кажется, впервые в истории можем поймать
странников за руку.
   Каммерер: Да. И все это началось с  двух  имен,  которые  ты  случайно
заметил  на  дисплее...  Кстати,  ты  уверен,  что  это была случайность?
(Поспешно.)  Хорошо,  хорошо,  не  будем  об  этом   говорить.   Что   ты
предлагаешь?
   Глумов: Я?
   Каммерер: Да. Ты.
   Глумов:  Ну-ну,  если  вы  хотите  знать  мое  мнение...  Первые шаги,
по-моему, очевидны. Прежде всего необходимо установить там  странников  и
уличить    отсортированных.    Организовать    скрытое   ментоскопическое
наблюдение, а если потребуется -- провести там поголовное принудительное,
самое глубокое ментоскопирование... Полагаю, они к этому готовы и  память
свою заблокируют... Это не страшно, это как раз и было бы уликой... Хуже,
если они умеют рисовать ложную память...
   Каммерер:  Ладно.  Достаточно.  Ты молодец, хвалю, хорошо поработал. А
теперь слушай приказ. Подготовь для меня списки следующих лиц. Во-первых,
лиц  с  инверсией  "синдрома   пингвина"   --   всех,   кто   у   медиков
зарегистрирован   на  сегодняшний  день.  Во-вторых,  лиц,  не  прошедших
фукамизацию...
   Глумов (прерывает): Это больше миллиона человек!
   Каммерер: Нет, я имею в виду лиц, отказавшихся от "прививки зрелости",
это двадцать тысяч человек. Придется поработать, но  мы  должны  быть  во
всеоружие.  Третье:  собери все наши данные о пропавших без вести и сведи
их в один список.
   Глумов: В том числе и тех, кто позже объявился?
   Каммерер: В особенности их. Этим занимается Сандро, я его  подключу  к
тебе. Все.
   Глумов:  Список  инверсантов,  список отказчиков, список объявившихся:
ясно. И все-таки, Биг-Баг...
   Каммерер: Говори.
   Глумов: Все-таки разрешите мне побеседовать с Неверовым и с этой парой
из Малой Пеши.
   Каммерер: Для очистки совести?
   Глумов: Да. Вдруг это все-таки обыкновенный доброхот-энтузиаст...
   Каммерер: Разрешаю. (После маленькой паузы.) Интересно, что ты  будешь
делать если окажется, что это обыкновенный доброхот-энтузиаст...

     (Конец документа 11. )



   Сейчас  я  еще  раз  прослушал  эту фонограмму. Голос у меня был тогда
молодой, важный, уверенный, голос  человека,  определяющего  судьбы,  для
которого  нет  тайн ни в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем, человека,
знающего, что он делает и что кругом прав.  Сейчас  я  просто  поражаюсь,
каким  я  был тогда великолепным лицедеем и лицемером. На самом-то деле я
держался тогда уже на последних нервах. План действий у меня был готов, я
ждал и никак не мог дождаться санкции президента, набирался  и  никак  не
мог набраться духу идти к Комову без этой санкции.
   И  при  всем  при  том  я отчетливо помню, какое огромное удовольствие
испытывал я в то утро, слушая Тойво Глумова и наблюдая его. Ведь это  был
поистинне  его  звездный  час.  Пять  лет  он  искал  их,  нелюдей, тайно
вторгшихся на его Землю, искал, несмотря на постоянные неудачи,  почти  в
одиночку,  никем  и  ничем  не  поощряемый,  терзаемый снисходительностью
любимой  жены,  искал  и  все-таки   нашел.   Оказался   прав.   Оказался
проницательнее  всех,  терпеливее  всех,  серьезнее  всех  --  всех  этих
остроумцев, легковесных философов, интелектуальных страусов.
   Впрочем это ощущение торжества я ему, конечно, приписываю. Полагаю,  в
тот  момент  он  не  испытывал  ничего,  кроме болезненного нетерпения --
поскорее взять противника за горло. Ведь неопровержимо доказав,  что  его
противник  находится  на Земле и действует, он тогда еще понятия не имел,
что же он доказал на самом деле.
   А я имел. И все-таки, глядя на него в то  утро,  я  восхищался  им,  я
гордился  им,  я  им  любовался,  он мог бы быть моим сыном, и я бы хотел
иметь такого сына.
   Я завалил его работой прежде всего потому, что хотел  замкнуть  его  в
кабинете, за столом. Ответа из института все не было, а работу по спискам
все равно необходимо было проделать.