-----------------------------------------------------------------------

Stanislaw Lem. "Nowa Kosmogonia" (1971). Пер. с польск. - Л.Векслер.

"Собрание сочинений", т.10. М., "Текст", 1995.

OCR & spellcheck by HarryFan, 11 April 2001

-----------------------------------------------------------------------

Alfred Testa "NOWA KOSMOGONIA"

 

Речь профессора Альфреда Тесты на торжествах по случаю вручения ему

Нобелевской премии, перепечатанная из юбилейного сборника "From

Einsteinian to the Testan Universe" ["От вселенной Эйнштейна до вселенной

Тесты" (англ.)] с согласия издательства "J.Willey and Son".

 

Ваше Величество, дамы и господа! Мне хотелось бы воспользоваться

необычностью места моего выступления, чтобы рассказать вам об

обстоятельствах, которые привели к возникновению новой картины Вселенной и

тем самым определили положение человека в Космосе способом, принципиально

отличающимся от исторически сложившихся представлений. Торжественность

этих слов относится не к моей работе, а к памяти человека, которого уже

нет среди живых и которому мы обязаны многим. Вот о нем я и буду говорить,

ибо произошло то, чего мне меньше всего хотелось бы: в сознании

современников моя работа заслонила созданное Аристидисом Ахеропулосом,

причем настолько, что историк науки профессор Бернард Вейденталь, то есть

специалист, казалось бы, вполне компетентный, написал недавно в своей

книге "Die Welt als Spiel und Verschworung" ["Мир как игра и сговор"

(нем.)], что основная публикация Ахеропулоса "The New Cosmogony" ["Новая

Космогония" (англ.)] вовсе не научное исследование, а всего лишь

полулитературная фантазия, в реальность которой не верил и сам автор. А

профессор Арлен Стайнмингтон в "The New Universe of the Game Theory"

["Новая вселенная теории игр" (англ.)] высказал мнение, что, не будь работ

Альфреда Тесты, идея Ахеропулоса так и осталась бы всего лишь парением

философской мысли, чем-то вроде мира предустановленной гармонии Лейбница,

к которому точные науки никогда не относились серьезно.

Итак, одни считают, что я принял всерьез то, чему не придавал значения

и сам автор идеи, другие же считают, что я вывел на чистую воду

естествознания мысль, опутанную спекулятивностью околонаучного

философствования. Столь разноречивые суждения вынуждают меня внести в этот

вопрос ясность, что я и постараюсь сделать по мере сил. Да, Ахеропулос

занимался философией естествознания, а не физикой или космогонией и свои

идеи он изложил, не прибегая к математическому аппарату. Правда и то, что

между интуитивными представлениями его космогонии и моей формализованной

теорией существует немало расхождений. Но правда заключается прежде всего

в том, что Ахеропулос смог прекрасно обойтись без Тесты, тогда как Теста

всем обязан Ахеропулосу. Эта разница не так уж мала. Чтобы изложить ее

суть, я должен просить вас запастись терпением.

В середине двадцатого века, когда небольшая группа астрономов занялась

изучением проблемы так называемых космических цивилизаций, это предприятие

казалось чем-то совершенно неактуальным. Ученые в массе своей смотрели на

это как на хобби нескольких десятков оригиналов, которых достаточно

повсюду, а стало быть, и в науке. Они не чинили серьезных препятствий

поискам сигналов, исходящих от иных цивилизаций, но вместе с тем не

допускали и мысли, что существование этих цивилизаций может оказать

влияние на наблюдаемый нами Космос. Если же тот или иной астрофизик

осмеливался заявить, что спектр излучения пульсаров, либо загадка

квазаров, или же определенные явления в ядрах галактик связаны с разумной

деятельностью обитателей Мироздания, то ни один солидный авторитет не

считал такое заявление научной гипотезой, достойной внимательного

изучения. Астрофизика и космология оставались глухи к данной проблеме; в

еще большей степени это относилось к теоретической физике. В науке тогда

рассуждали примерно так: если мы хотим изучить механизм часов, то вопрос о

том, есть ли на его гирях и шестернях какие-либо микроорганизмы или нет,

не имеет ни малейшего значения ни для конструкции, ни для кинематики

часового механизма. Наличие микроорганизмов заведомо не скажется на ходе

часов! Именно так в те времена и считали: поскольку мыслящие существа не

могут вмешаться в ход космического механизма, значит, при изучении этого

механизма следует полностью пренебречь вероятностью их существования.

Даже если кто-нибудь из светил тогдашней физики и допустил бы

возможность решительного переворота в космологии и физике, переворота,

вызванного наличием в Космосе разумных существ, то лишь на таких условиях:

если будут обнаружены космические цивилизации, если от них будут приняты

сигналы и при этом будет получена принципиально новая информация о законах

Природы, то тогда (и только тогда!) могут и впрямь произойти существенные

преобразования в земной науке. Но чтобы революция в астрофизике могла

совершиться без таких контактов, более того - чтобы именно _отсутствие_

таких контактов, а также полное отсутствие сигналов и признаков так

называемой "астроинженерии" могло бы вызвать величайшую революцию в физике

и в корне изменить наши представления о Космосе - такое наверняка не могло

прийти в голову ни одному из тогдашних авторитетов.

А ведь Аристидис Ахеропулос опубликовал свою "Новую Космогонию" при

жизни многих выдающихся ученых. Его книга попалась мне на глаза, когда я

был докторантом математического факультета швейцарского университета в том

самом городке, где некогда Альберт Эйнштейн работал служащим патентного

бюро, в свободное время занимаясь созданием основ теории относительности.

Мне удалось прочесть эту книжку потому, что она была издана в английском

переводе, кстати сказать, прескверном. Более того, она была опубликована в

серии "Science Fiction" в издательстве, которое специализировалось на

литературе исключительно такого рода. Как я узнал много позже,

первоначальный текст был сокращен при этом почти наполовину. Вероятно,

обстоятельства ее издания (которые от Ахеропулоса не зависели) и породили

мнение, что, создавая "Новую Космогонию", автор якобы и сам не принимал

всерьез содержащихся в ней положений.

Боюсь, что сейчас, в век спешки и быстро меняющейся моды, никто, кроме

историков науки и библиографов, и в руках не держал "Новую Космогонию".

Образованные люди знают название книги, слышали об ее авторе - и все. Тем

самым эти люди многого себя лишают. Не только содержание "Новой

Космогонии" живо запечатлелось в моей памяти, хотя я читал ее двадцать

один год тому назад, но и все ощущения, вызванные чтением. А они были

необычны. С той самой минуты, когда вы впервые осознаете грандиозность

авторского замысла, когда в вашем воображении во всей полноте возникает

идея палимпсестового Космоса - Игры с его невидимыми и неведомыми друг

другу Игроками, вас уже не покидает ощущение, что вы столкнулись с чем-то

необычайно, потрясающе новым и одновременно - что это плагиат, перевод на

язык естественных наук древнейших мифов, в которых отразился непроницаемый

донный слой человеческой истории. Это досадное и даже удручающее

впечатление возникает, как мне кажется, оттого, что всякий синтез физики и

воли мы считаем для рационального мышления недопустимым, я даже сказал бы,

неприличным. Ибо проекцией воли являются все древние космогонические мифы,

повествующие с торжественной серьезностью и с той простодушной наивностью,

которая и есть утраченный рай человечества, как возникала жизнь из схватки

демиургических первоэлементов, воплощенных в различные тела и формы, как

рождался мир яростных объятий любви и ненависти бого-зверей, бого-духов

или титанов; и подозрение, что именно эта схватка, являющаяся чистейшей

проекцией антропоморфизма в пространство космической загадки, что именно

это сведение Физики к Желанию и было тем образцом, которым воспользовался

автор, - это подозрение уже невозможно преодолеть.

Рассмотренная в таком ракурсе Новая Космогония оказывается в

действительности Старой Космогонией, и всякая попытка изложить ее на языке

человеческого опыта представляется чуть ли не кровосмесительством,

следствием элементарного неумения разделять понятия и категории, которые

_не могут_ употребляться рядом. В свое время эта книжка попалась на глаза

лишь немногим выдающимся мыслителям, и теперь я знаю - поскольку сам

слышал это не раз, - что именно так ее и читали: с раздражением, с

досадой, презрительно пожимая плечами, из-за чего, пожалуй, никто не

дочитал ее до конца. Не следует излишне возмущаться такой предвзятостью,

такой инертностью предубеждений, ибо временами книга и впрямь выглядит

вдвойне нелепо: замаскированных богов, переряженных в материальные

существа, она воссоздает сухим языком научных утверждений и одновременно

называет законы Природы следствием их конфликта. В результате читателя

лишают сразу всего: и веры, понимаемой как парящая в своем совершенстве

Трансценденция, и Науки с ее добросовестной, трезвой и объективной

серьезностью. В конечном счете не остается ничего - все исходные понятия

оказываются совершенно непригодными и здесь, и там; возникает ощущение,

что с вами обошлись по-варварски, что вас обобрали под видом посвящения в

нечто, не являющееся ни религией, ни наукой.

Я не в состоянии передать, какое опустошение произвела эта книга в моем

сознании. Конечно, ученый обязан быть в науке Фомой неверующим, можно

оспаривать любое ее утверждение, но ведь нельзя подвергать сомнению сразу

все! Ахеропулос уклонялся от признания своей гениальности, наверное,

неумышленно, но весьма успешно. Это был никому не известный сын малого

народа, у него не было специального образования ни в области физики, ни в

области космогонии, и, наконец (а это уже переполняло чашу), у него не

было никаких предшественников - вещь в истории небывалая, ибо каждый

мыслитель, каждый революционер духа имеет своих учителей, которых

перерастает, но на которых все-таки ссылается. Этот же грек пришел один.

Одиночество должно было стать уделом такого новатора: вся его жизнь

свидетельствует об этом.

Я никогда не встречался с ним и знаю о нем не слишком много. Как

зарабатывать на жизнь, ему всегда было безразлично. Первую редакцию "Новой

Космогонии" он написал тридцати трех лет, уже имея степень доктора

философии, но нигде не мог опубликовать книгу. Непризнание своей идеи,

прижизненное непризнание, он переносил стоически; попытки опубликовать

"Новую Космогонию" он вскоре оставил, поняв их бесполезность. Сначала он

был привратником в том самом университете, где получил степень доктора

философии за блестящую работу по сравнительной космогонии древних народов,

затем заочно изучал математику и одновременно работал помощником пекаря, а

позже - водовозом; никто из тех, с кем он сталкивался, не слышал от него

ни единого слова о "Новой Космогонии". Он был скрытен и, как говорят,

беспощаден к своим ближним и к самому себе. Именно эта его беспощадность в

высказывании мыслей, в равной степени неприемлемых и для науки, и для

религии, его безграничный еретизм, эта его универсальная кощунственность,

проистекающая из интеллектуальной отваги, должно быть, и оттолкнули от

него всех читателей. Я думаю, что, принимая предложение английского

издателя, он поступал подобно потерпевшему кораблекрушение, который,

оказавшись на безлюдном острове, бросает в морские волны бутылку с

запечатанной в ней запиской: он хотел оставить след своей мысли, ибо был

уверен в ее правильности.

Даже чудовищно искалеченная убогим переводом и бессмысленными

сокращениями, "Новая Космогония" все же является произведением

незаурядным. Ахеропулос сокрушил в ней все, абсолютно все, что создавали

веками наука и религия; эта пустыня, усыпанная обломками уничтоженных им

понятий, понадобилась ему для того, чтобы приняться за работу с самого

начала, то есть чтобы построить Космос заново. Это ужасное зрелище

вызывает защитную реакцию, которая заставляет признать, что автор либо

явный безумец, либо явный неуч, а его ученые звания просто не заслуживают

доверия. Те, кто отвергал его подобным образом, восстанавливали свое

душевное равновесие. Между мною и всеми прочими читателями "Новой

Космогонии" оказалась лишь та разница, что я не смог этого сделать. Кто не

отвергнет этой книжки целиком, от первой и до последней буквы, тот пропал:

он уже никогда от нее не освободится. Спасительная золотая середина здесь

исключена полностью: если не сумасшедший и не невежда, значит, гений.

С этим диагнозом согласиться нелегко! От текста непрестанно рябит в

глазах: нетрудно заметить, что матрица конфликтного столкновения, то есть

Игры, является каркасом любой религии, не изжившей, скажем, до конца

манихейских элементов, а найдется ли такая религия, в которой не осталось

хотя бы этих следов? По призванию и по образованию я математик, физиком я

стал благодаря Ахеропулосу. Я твердо уверен, что все мои взаимоотношения с

физикой всегда были бы эпизодическими и случайными, если бы не этот

человек. Он обратил меня, я могу даже указать место в "Новой Космогонии",

которое к этому привело. Речь идет о семнадцатом параграфе шестой главы

книги, том самом, где говорится об изумлении Ньютонов, Эйнштейнов,

Джинсов, Эддингтонов, обнаруживших, что законы природы можно описать

математически, что математика, этот плод чисто логической работы духа,

может управиться с Космосом. Некоторые из этих великих, как Эддингтон или

Джине, считали, что сам Создатель был математиком и что следы этой его

склонности проявляются в деле творения. Ахеропулос утверждает, что время

этих восторгов в теоретической физике уже прошло, поскольку замечено, что

математический формализм говорит о мире или слишком мало, или слишком

много: оказывается, математика дает такое описание структуры Вселенной,

которое никогда не попадает в самую суть, в самую цель, а всегда лежит

где-то рядом. Мы считали такое положение дел переходным, он же отвечает:

да, физикам не удалось создать общую теорию поля, они не смогли связать

явления макро- и микромира, но это еще в будущем. Совмещение картины мира

и его математического описания будет достигнуто, но это произойдет не

потому, что математический аппарат подвергнется дальнейшим реконструкциям,

- ничего подобного. Совпадение наступит тогда, когда созидательная работа

во Вселенной дойдет до конца; сейчас же она еще в разгаре. Законы Природы

_еще_ не таковы, какими "должны" быть; и станут они такими не из-за

усовершенствования методов математики, а благодаря соответствующим

преобразованиям Вселенной!

Дамы и господа, эта величайшая из всех ересей, с которыми я сталкивался

в жизни, околдовала меня. Ибо что, собственно, говорит Ахеропулос в той же

главе дальше? Не более и не менее как то, что физика мироздания являемся

следствием его, то есть Космоса, социологии... Но чтобы правильно понять

такое из ряда вон выходящее утверждение, мы должны обратиться к некоторым

фундаментальным положениям.

Обособленность идей Ахеропулоса, увы, не имеет себе равных в истории

разума. Вопреки видимости плагиата, о котором я упоминал, идея Новой

Космогонии выходит за рамки как любых метафизических систем, так и

всевозможных методов естествознания. Впечатление, что мы имеем дело с

плагиатом - это вина читателя, плод инертности его мышления. Чисто

машинально мы полагаем, что весь материальный мир строго подчиняется такой

логической дихотомии: либо он был Кем-то создан (и тогда, стоя на позициях

религии, мы зовем этого "Кого-то" Абсолютом, Богом, Животворящим Духом),

либо он не был создан никем, и тогда это означает, если рассматривать мир

с научной точки зрения, что его никто не создавал. А Ахеропулос сказал:

"Tertium datur" ["третье дано" - от латинского выражения "tertium non

datur" - "третьего не дано"]. Мир не был создан Никем, но он, однако, был

устроен; Космос имеет Творцов!

Почему у Ахеропулоса не было ни одного предшественника? Его главная

мысль весьма проста, и неправда, что ее нельзя было сформулировать до

возникновения таких дисциплин, как теория игр или алгебра конфликтных

структур. Его основную мысль можно было бы высказать еще в первой половине

XIX века, а возможно, и раньше. Почему же никто этого не сделал? Мне

кажется, это произошло потому, что наука, обретая самостоятельность в

процессе освобождения от гнета религиозных догм, приобрела своеобразную

аллергию к некоторым понятиям. Вначале Наука вступала в конфликт с Верой,

что приводило к известным, часто весьма печальным результатам, которых

церковь и по сей день несколько стыдится, и это притом, что Наука

молчаливо простила ей былые преследования. В конце концов это привело к

состоянию настороженного нейтралитета между Наукой и Верой: каждая

старается не ставить палки в колеса другой. Результатом такого

сосуществования, весьма рискованного и напряженного, явилось ослепление

Науки, сказавшееся в том, что она избегала мест, где покоилась идея Новой

Космогонии. Идея эта тесно связана с понятием Интенции, или замысла, то

есть с тем, что неотделимо от веры в персонифицированного Бога, поскольку

является ее оплотом. Ибо, согласно религии. Бог создал мир актом воли и

замысла, то есть актом интенциональным. Поэтому Наука сочла данное понятие

весьма подозрительным и даже более того - запрещенным. Оно превратилось в

табу. В мире науки о нем нельзя было и заикнуться из опасения впасть в

смертный грех иррационалистического уклона. Страх сковал не только уста,

но и умы ученых.

Теперь рассмотрим все еще раз с самого начала. В конце семидесятых

годов двадцатого века загадка Silentium Universi [молчание Вселенной

(лат.)] получила некоторую известность. Ею интересовались самые широкие

круги. После первых предварительных попыток принять сигналы из космоса

(это были работы Дрейка в Грин Бэнк) появились дальнейшие проекты,

реализованные как в СССР, так и в США. Однако Космос, прослушиваемый самой

чуткой электромагнитной аппаратурой, хранил упорное молчание, наполненное

лишь шумом и треском, сопровождавшими стихийное высвобождение звездной

энергии. Вселенная оставалась безжизненной во всех своих глубинах.

Отсутствие сигналов "иных миров" и вдобавок отсутствие следов их

"астроинженерной" деятельности превращалось для науки в трагедию. Биология

открыла естественные условия, способствующие зарождению жизни из мертвой

материи. Удалось даже осуществить биогенез в лабораторных условиях.

Астрономия определила частоту планетогенеза, причем было неопровержимо

установлено, что множество звезд имеют планетные системы. Итак, все науки

единогласно утверждали, что жизнь может возникнуть в ходе естественных

космических процессов, что ее эволюция должна быть обычным явлением во

Вселенной, а увенчание эволюционного древа разумом органических существ

было признано естественной закономерностью.

Таким образом, науки создали картину обитаемого Космоса, а при всем при

том наблюдаемые факты упорно противоречили этим утверждениям. Согласно

теории. Землю окружала целая толпа цивилизаций, правда, в звездном

удалении. Согласно практике наблюдений, нас окружала мертвая глушь. Первые

исследователи проблемы исходили из того, что среднее расстояние между

двумя космическими цивилизациями составляет от пятидесяти до ста световых

лет. Затем это расстояние было увеличено до тысячи. В семидесятые годы

радиоастрономия так усовершенствовалась, что можно было обнаружить

сигналы, идущие с расстояний до десяти тысяч световых лет, однако и оттуда

слышался лишь шум солнечных пожаров. За семнадцать лет непрерывного

прослушивания Космоса не было выловлено ни единого сигнала, ни единого

знака, дающего основания предполагать, что за ним стоит разумное

намерение.

Тогда Ахеропулос сказал себе: факты наверняка истинны, поскольку именно

они являются основой познания. Возможно ли, что все теории всех наук

ложны, что и органическая химия, и биохимический синтез, теоретическая и

эволюционная биология, планетология, астрофизика - все до единой неверны?

Нет, столь явно и столь единодушно они не могли заблуждаться. А это

значит, что факты, которые мы наблюдаем (вернее, которых _не_ наблюдаем),

вовсе не противоречат теориям. Необходимо заново проинтерпретировать

совокупность данных и совокупность обобщений. Именно такую попытку и

предпринял Ахеропулос.

На протяжении двадцатого столетия возраст Космоса и его размеры земная

наука вынуждена была многократно пересматривать. Направление этих

изменений было всегда одним и тем же: и древность, и размеры Вселенной,

как правило, недооценивались. Когда Ахеропулос приступил к созданию "Новой

Космогонии", возраст и величину Вселенной подвергли очередному пересмотру:

существование Космоса оценивалось по крайней мере в двенадцать миллиардов

лет, а его размеры - величиной от десяти до двенадцати миллиардов световых

лет. Так вот, возраст Солнечной системы составляет около пяти миллиардов

лет. Отсюда следует, что эта система не принадлежит к первому поколению

звезд, порожденному Вселенной. Первое поколение возникло много раньше, а

именно около двенадцати миллиардов лет назад. Вот в этом промежутке

времени, отделяющем возникновение самого первого поколения солнц от

возникновения их последующих поколений, спрятан ключ к загадке.

Поэтому сложилась ситуация, в равной мере и удивительная, и забавная.

Как может выглядеть, чем может заниматься, какие цели может преследовать

цивилизация, развивающаяся в течение миллиардов лет (а именно на миллиарды

лет цивилизации "первого поколения" должны, быть старше земной!), - этого

никто не мог себе представить даже при самом смелом полете фантазии. А то,

чего нельзя даже представить, было, как вещь весьма неудобная, попросту

проигнорировано. В самом деле, ни один из исследователей проблемы

внеземного разума даже не упоминал о столь долговечных цивилизациях.

Правда, кое-кто осмеливался заявить, что квазары и пульсары, возможно,

представляют собой результат деятельности мощнейших космических

цивилизаций. Однако простые расчеты показали, что Земля, развиваясь

нынешними темпами, смогла бы достигнуть столь высокого уровня

астроинженерной деятельности всего за _несколько тысяч_ ближайших лет. А

что потом? На что способна цивилизация, существующая в _миллионы_ раз

дольше? Астрофизики, занимающиеся этими вопросами, пришли к выводу, что

такие цивилизации ничего не делают, ибо они не существуют.

Что же с ними случилось? Немецкий астроном Себастьян фон Хорнер

утверждал, что все они кончили жизнь самоубийством. Пожалуй, так оно и

есть, коль скоро их нигде не видно! Да нет же, отвечал Ахеропулос. Их

нигде не видно? Это мы их просто не замечаем, поскольку они _уже везде_.

Точнее, не они сами, а лишь результаты их деятельности. Двенадцать

миллиардов лет назад - а в те времена пространство и впрямь было мертвым -

возникли первые зародыши жизни на планетах первого звездного поколения.

Однако прошли эпохи, и от той космической первоосновы ничего не осталось.

Если считать "искусственным" все то, что преобразовано активным Разумом,

то весь окружающий нас Космос уже _искусственный_. Столь дерзкая ересь

вызывает мгновенное противодействие: ведь нам известно, как выглядят

"искусственные" объекты, созданные разумом, занимающимся технической

деятельностью! Где же космические корабли, где титаническая техника

звездных существ, которая должна нас окружать, воплощая в себе их

могущество? Но это - ошибка, вызванная инерцией мышления, поскольку в

машинной технике, говорит Ахеропулос, нуждаются только цивилизации,

находящиеся в эмбриональном состоянии, как, например, земная.

Миллиардолетней цивилизации не нужна никакая техника. Ее орудием является

то, что мы называем Законами Природы. Сама Физика представляет собой

"машину" для такой цивилизации! Причем это не "готовая машина", ничего

подобного; "машина" эта (конечно, с механическими машинами она не имеет

ничего общего) создается на протяжении миллиардов лет, и ее строительство

хоть и весьма далеко продвинулось, но еще не завершено!

Дерзость этого святотатства, его невыразимо бунтарский дух прямо-таки

вышибают книжку Ахеропулоса из рук читателя, - несомненно, так случалось

со многими. А ведь это лишь первый шаг на пути дальнейшего отступничества

автора, величайшего еретика в истории науки.

Ахеропулос уничтожает разницу между "естественным" (созданным Природой)

и "искусственным" (созданным машиной), заходя в этом так далеко, что

сметает разницу между учрежденным (то есть юридическим) Законом и Законом

Природы... Он отвергает мнение, что якобы разделение произвольно взятых

объектов по происхождению на искусственные и естественные является

объективным свойством мира. Ахеропулос считает это мнение изначальным

заблуждением, вызванным эффектом, который он называет "сужением горизонта

понятий".

Человек наблюдает природу, говорит Ахеропулос, и учится у нее; он

наблюдает падение тел, молнии, процессы горения; Природа всегда является

учителем, а человек - учеником; проходит время, и он сам начинает

имитировать процессы, происходящие в собственном теле, как бы беря у него

уроки биологии. Но и тогда, подобно пещерному человеку, он продолжает

считать Природу пределом мыслимого совершенства решений: он надеется, что,

может быть, когда-нибудь потом, в далеком будущем, ему удастся сравняться

с Природой в безупречности действий, но это уже будет конец пути. Дальше

идти некуда, ибо то, что существует в виде атомов, солнц, тел животных,

его собственного мозга, - по строению своему является непревзойденным

вовеки. И естественно, Природа является пределом потока работ, которые ее

"искусственно" повторяют и модифицируют.

Вот это и есть, говорит Ахеропулос, ошибка перспективы или "сужение

горизонта понятии". Сама концепция "совершенства Природы" является такой

же иллюзией, как сходящиеся на горизонте рельсы. Природу можно изменять во

всем, если, конечно, располагать соответствующими знаниями; можно

управлять атомами, а потом можно изменять и свойства атомов; при этом

лучше и вовсе не раздумывать, окажется ли "искусственный" результат такой

деятельности "более совершенным", чем то, что было ранее, то есть

"естественное". Это будет попросту другое, возникшее по плану и замыслу

действующих сторон, оно будет "лучше", то есть "совершеннее", потому что

создано по решению Разума. Но какое "абсолютное превосходство" сможет

проявить космическая материя после ее всеобщего преобразования? Возможны

"различные природы", "разные космосы", но реализованным оказался всего

лишь один конкретный вариант, тот самый, который породил нас и в котором

мы существуем, вот и все. Так называемые Законы Природы являются

"неизменными" лишь для такой "эмбриональной" цивилизации, как земная.

Согласно Ахеропулосу, путь развития ведет от ступени, на которой законы

природы открывают, к ступени, на которой эти законы создают.

Вот что произошло - и происходит - в течение миллиардов лет. Нынешний

Космос уже не является полем действия девственных стихийных сил, слепо

созидающих и уничтожающих солнца и солнечные системы; ничего подобного нет

и в помине. В Космосе уже невозможно отличить естественное (первичное) от

искусственного (преобразованного). Кто выполнил этот космогонический труд?

Цивилизации первых поколений. Как? Этого мы не знаем: наши знания слишком

ничтожны; чтобы судить об этом. Тогда на каком основании можно считать,

что все обстоит именно так?

Если бы первые цивилизации, отвечает Ахеропулос, были с самого начала

свободны в своих поступках, подобно тому как был свободен - в религиозном

понимании - сам Творец Мироздания, то нам, конечно, никогда не удалось бы

заметить следов происшедших перемен. Все религии изображают сотворение

мира Богом как абсолютно свободный преднамеренный акт, но положение Разума

было иным, цивилизации были ограничены свойствами первичной материи, их

породившей; эти свойства обусловили их последующие поступки, и по

поведению цивилизаций можно опосредованно составить картину исходных

условий сознательной Космогонии. Это не так-то просто, ведь в процессе

преобразования Вселенной сами цивилизации тоже не стояли на месте: являясь

ее частью, они не могли ее изменять, не изменяя при этом самих себя.

Ахеропулос приводит такой наглядный пример: если на питательную среду

поселить колонии бактерий, то исходную ("естественную") среду и эти

колонии вначале легко различить. Однако в процессе своей жизнедеятельности

бактерии поглощают одни вещества и выделяют другие, преобразуя среду так,

что ее состав, кислотность, консистенция подвергаются изменениям. Когда же

в результате этих перемен обогащенная новыми химическими компонентами

среда порождает новые разновидности бактерий, до неузнаваемости непохожие

на родительские поколения, эти новые разновидности есть не что иное, как

следствие "биохимической игры", которая велась одновременно всеми

колониями и средой. Новые формы бактерий не могли бы возникнуть, если бы

предыдущие поколения не изменили среды; следовательно, эти новые формы

являются результатом самой игры. А между тем отдельным колониям вовсе нет

нужды общаться между собой: они влияют друг на друга посредством диффузии,

осмоса, сдвига кислотно-щелочного равновесия среды. Как видим, возникшая

игра постепенно исчезает - на смену ей приходят качественно новые, ранее

не существовавшие формы игры. Подставьте вместо среды Пракосмос, вместо

бактерий - Працивилизации, и вы получите упрощенную картину Новой

Космогонии.

С точки зрения исторически накопленных знаний все, о чем я говорил до

сих пор, - полнейшее безумие. Тем не менее ничто не мешает нам проводить

мысленные эксперименты с самыми произвольными исходными допущениями, лишь

бы они были логически непротиворечивы. Что же касается гипотезы

Космоса-Игры, то здесь возникает ряд вопросов, на которые необходимо дать

не противоречащие друг другу ответы. В первую очередь эти вопросы касаются

начальных условий: можем ли мы что-нибудь предположить о них, можем ли из

этих предположений получить исходную ситуацию Игры? Ахеропулос считал, что

это возможно. Для того чтобы в Пракосмосе возникла Игра, он должен был

обладать определенными свойствами, например такими, чтобы в нем могли

возникнуть первые цивилизации. Это значит, что он не был физическим

хаосом, а подчинялся определенным закономерностям.

Эти закономерности, однако, не обязательно были универсальными, то есть

повсюду одинаковыми. Пракосмос мог быть физически неоднородным, мог

представлять собой нечто вроде набора различных разновидностей физики, не

во всем тождественных и не везде одинаково определившихся (процессы,

протекающие в условиях недоопределившейся физики, не всегда протекают

одинаково, хотя их начальные условия могут быть аналогичными). Ахеропулос

принял за основу, что Пракосмос был именно таким, физически "кусочным", и

что цивилизации могли возникнуть лишь в немногих очагах, значительно

удаленных друг от друга. В представлении Ахеропулоса физическая картина

Пракосмоса напоминала пчелиные соты; подобно ячейкам в сотах, в Пракосмосе

должны были существовать области с временно стабилизированной физикой,

которая отличалась от физики соседних областей. Каждая цивилизация,

развиваясь обособленно, в изоляции от прочих, могла считать себя

единственной во Вселенной и по мере накопления знаний и энергии старалась

придавать окружению черты стабильности, последовательно раздвигая при этом

границы своего влияния. Если ей это удавалось, то по истечении довольно

длительного времени такая цивилизация начинала сталкиваться - в удаленных

сферах своей деятельности - с явлениями, которые уже не были только

естественным проявлением стихийности окружающего нас

пространственно-временного континуума, но были продуктом деятельности

другой цивилизации. Согласно Ахеропулосу, именно так и закончилась первая

фаза Игры - вступительная. Цивилизации не устанавливали друг с другом

непосредственных контактов, все происходило так: разновидность физики,

установленная одной из цивилизаций, в процессе экспансии наталкивалась на

соседние разновидности физики.

Эти разновидности физики не могли плавно переходить одна в другую,

поскольку они были нетождественны - потому, что нетождественными были и

начальные условия существования каждой цивилизации в отдельности. Как

полагал Ахеропулос, каждая из цивилизаций довольно долго не отдавала себе

отчета в том, что в течение какого-то времени она уже не продвигается в

глубь, казалось бы, совершенно нейтральной материальной среды, а

сталкивается со сферами сознательной деятельности иных цивилизаций.

Понимание сложившейся ситуации пришло не сразу. Осознание этого факта,

наверняка не одновременное, открыло следующую, вторую фазу Игры. Стараясь

сделать эту гипотезу более правдоподобной, Ахеропулос приводит в "Новой

Космогонии" ряд воображаемых сцен, иллюстрирующих космическую эпоху, когда

различные по исходным законам разновидности физики наталкивались друг на

друга, а фронт столкновений представлял собой гигантские взрывы и пожары,

в которых высвобождались колоссальные энергии различного рода аннигиляции

и трансформаций. Это были столь мощные катастрофы, что отзвук их еще по

сей день слышен во Вселенной в виде так называемого реликтового

(остаточного) излучения, обнаруженного астрофизиками в шестидесятые годы и

принятого ими за эхо ударных волн, порожденных взрывным характером

возникновения Космоса из его почти точечного зародыша (ибо в те годы

многие считали весьма правдоподобной именно такую модель сотворения мира).

Но проходили века, и цивилизации независимо друг от друга пришли к

пониманию того, что они ведут антагонистическую Игру не со стихийными

силами Природы, а, сами того не ведая, с иными цивилизациями. И вот тем,

что определило всю их последующую стратегию, был факт заведомой

некоммуникабельности, отсутствия связи друг с другом, поскольку из

пределов действия одной разновидности физики нельзя переслать никакой

информации в пределы действия другой.

Итак, каждая из них вынуждена была действовать в одиночку, продолжение

прежней тактики было бесцельным, а то и просто губительным; вместо того

чтобы понапрасну тратить силы в лобовых столкновениях, надлежало

объединиться, однако без всякой предварительной договоренности. Эти

решения, принятые тоже неодновременно, в конце концов привели к переходу

Игры в ее третью фазу, которая продолжается и теперь. Значит, Игра, в

которой участвуют практически все высшие цивилизации Вселенной, является

одновременно и единодушной, и естественной. Члены этой совокупности ведут

себя подобно экипажам кораблей, которые во время бури льют масло на

разбушевавшиеся волны; хоть они и не согласовали своих действий, тем не

менее эти действия принесут пользу всем. Стало быть, каждый игрок

действует согласно минимаксовой стратегии: он изменяет существующие

условия так, чтобы добиться максимальной всеобщей выгоды при минимальном

ущербе. Поэтому нынешний Космос является однородным и изотропным (в нем

действуют одни и те же законы и отсутствуют выделенные направления).

Свойства, которые Эйнштейн обнаружил в Мироздании, являются результатами

решений, принятых порознь, но тем не менее тождественных ввиду

тождественности ситуаций, в которых находились игроки. Однако

тождественной в начале была _стратегическая_ ситуация и не обязательно -

_физическая_. Ведь не однородная физика породила стратегию Игры. Совсем

наоборот: однородная минимаксовая стратегия породила единую физику. Id

fecit Universum, cui prodest [Вселенную создал тот, кому это выгодно

(лат.)].

Дамы и господа, в свете наших теперешних знаний взгляды Ахеропулоса в

общем соответствуют действительности, хотя и содержат ряд упрощений и

ошибок. Ахеропулос исходил из того, что в границах различных

разновидностей физики может возникнуть один и тот же тип логики. Ибо, если

б цивилизация А), возникшая в "космической ячейке" А, имела иную логику,

чем цивилизация B1, возникшая в "ячейке" В, то они не смогли бы

пользоваться одной и той же стратегией и, следовательно, сделать свои

разновидности физики однородными. Поэтому он исходил из того, что

нетождественные разновидности физики тем не менее могут породить единую

Логику - иначе он не мог объяснить то, что произошло в масштабах Космоса.

В этой догадке есть доля истины, однако все обстоит сложнее, чем он думал.

Мы унаследовали от него программу, направленную на восстановление

стратегии Игры путем решения "обратной задачи", иными словами, исходя из

нынешней физики, мы пытаемся определить, что заставило Игроков создать

именно такую физику. Эта задача осложняется тем, что развитие событии

нельзя считать линейным процессом, то есть полагать, что Пракосмос породил

Игру, которая в свою очередь породила нынешнюю Физику. Тот, кто изменяет

физику, тем самым видоизменяет и самого себя, то есть создает обратную

связь между преобразованием окружающей среды и самопреобразованием.

Эта основная опасность Игры, которую Игроки не могли не заметить,

привела к ряду _тактических_ маневров. Они стремились к таким

преобразованиям, которые не вели бы к всеобщим коренным переменам; другими

словами, чтобы избежать всеобщего релятивизма, то есть связи всего со

всем, они создали _иерархическую_ Физику. Иерархическая Физика не является

"тотальной": например, не подлежит сомнению, что _механика_ осталась бы

неизменной даже в том случае, если бы материя не имела на атомном уровне

квантовых свойств. Это значит, что отдельные "уровни" реальности обладают

определенной самостоятельностью, - иначе говоря, не все законы на данном

уровне обязательно должны быть сохранены, чтобы над ним мог возникнуть

следующий уровень. А это значит, что Физику можно менять "понемножку" и

что не всякое изменение законов обозначает изменение всей Физики в целом

на всех уровнях явлений. Такого рода проблемы, стоящие перед Игроками,

искажают простую и ясную картину Игры, созданную Ахеропулосом, - как

процесса, состоящего из трех этапов. Ахеропулос допускал, что

происходившая в ходе Игры "стыковка" различных разновидностей физики

должна была уничтожить часть Игроков, потому что не из всех исходных

ситуаций можно было перейти в однородное состояние. Уничтожение Партнеров,

находящихся в неблагоприятных начальных условиях, отнюдь не входило в

намерения других Игроков. Кому суждено выжить, а кому исчезнуть, решал

слепой случай, по воле жребия наделяя разные цивилизации различными

исходными условиями.

Ахеропулос полагал, что последние пожары этих ужасающих "битв", в

которых сталкивались друг с другом различные Физики, дошли до нас в виде

квазаров, выделяющих энергию порядка 10^63 эрг, - энергию, которую не

может высвободить ни один из известных нам физических процессов в том

сравнительно малом пространстве, которое занимает квазар. Он думал, что,

глядя на квазары, мы видим то, что происходило от пяти до десяти

миллиардов лет назад, во второй фазе Игры, ибо именно столько времени

занимает движение светового луча, идущего от квазаров к нам. Гипотеза эта

ошибочна. Мы причисляем квазары к явлениям иного рода. Необходимо

учитывать, что у Ахеропулоса не было данных, которые позволили бы ему

взглянуть на этот вопрос по-иному. Нам недоступна полная реконструкция

начальной стратегии Игроков, ретроспектива возможна лишь до того места, в

котором они еще действовали, грубо говоря, более или менее так, как и

сейчас. Если в Игре были критические моменты, связанные с резкими

поворотами стратегии, ретроспекция не в состоянии преодолеть первый же

такой поворот. А это значит, что мы не можем узнать ничего определенного о

том Пракосмосе, который породил Игру.

Когда же мы вглядываемся в современный Космос, мы обнаруживаем

зафиксированные в его структуре основные принципы той стратегии, которой

придерживаются Игроки. Космос постоянно расширяется, он имеет предельную

скорость, или световой барьер, законы его Физики симметричны, но симметрия

эта не полная, он построен "коагуляционно и иерархично", поскольку состоит

из звезд, которые собираются в скопления, те в свою очередь сгруппированы

в местные сгущения и, наконец, все эти сгущения образуют Метагалактику.

Кроме того, время в Космосе полностью асимметрично. Вот таковы основные

черты строения Мироздания, и для каждой из них мы находим исчерпывающее

объяснение в структуре Космогонической Игры, Игры, позволяющей нам сразу

понять, почему одним из ее основных принципов должно быть соблюдение

Silentium Universi. Почему же Космос устроен именно так? Игроки знают, что

в процессе эволюции звезд возникают новые планеты и новые цивилизации, а

это вынуждает их позаботиться о том, чтобы молодые цивилизации, эти

кандидаты на роль будущих Игроков, не могли нарушить равновесия Игры.

Поэтому Космос расширяется, ибо только в таком Космосе, несмотря на

возникновение в нем все новых цивилизаций, расстояние межу ними остается

величиной постоянной.

Взаимопонимание, которое может привести к "сговору", к возникновению

местной коалиции новых Игроков, могло бы, однако, возникнуть и в таком,

расширяющемся Космосе, если бы в него не был встроен барьер скорости

взаимодействия на расстоянии. Представим себе Космос с Физикой,

позволяющей увеличивать скорость распространения взаимодействия

пропорционально вложенной энергии. В таком Космосе становится возможной

монополизация власти над его Физикой и над всеми остальными участниками

Игры. Такой Космос как бы поощряет соревнование, энергетическое

соперничество, гонку энерговооружения. Поэтому в реальном Космосе для

превышения скорости света требуется бесконечно большая энергия, - иначе

говоря, этот барьер вообще нельзя преодолеть.

Таким образом, возрастание энергетического могущества не окупается.

Причина асимметрии хода времени аналогична. Если бы время было обратимо и

если бы, затрачивая необходимые средства и мощности, можно было бы

изменять направление хода времени, то и в этом случае удалось бы подчинить

себе партнеров, на сей раз благодаря возможности аннулировать любое их

начинание. Следовательно, нерасширяющийся Космос, как и Космос без барьера

скорости, и, наконец, Космос с обратимым временем - все это в одинаковой

мере не позволяет полностью стабилизировать Игру. А ведь задача,

собственно, в том и заключалась, чтобы стабилизировать Игру _нормативно_,

именно к этому направлены все усилия Игроков, воплощенные в структуре

материи. Ведь совершенно очевидно, что исключение всякой возможности

любого осложнения и любой агрессии с помощью специально _вводимых законов

Физики_ является куда более надежным и радикальным, чем все другие

средства безопасности (например, с помощью уже _установившихся_ законов,

угроз, контроля, принуждения, ограничений, штрафов).

Вследствие этого Космос представляет собой _поглощающий экран_ для

всех, кто достигает такого уровня, что может принимать полноправное

участие в Игре. Ибо они получают правила, которым _вынуждены_ подчиняться.

Игроки сделали _ненужной_ семантическую связь, поскольку они общаются

методами, делающими невозможным нарушения правил Игры: об их согласии

свидетельствует само установленное единство Физики. Игроки сделали

ненужной действенную семантическую связь, поскольку они создали и

поддерживают такие расстояния между собой, что _время_ получения

стратегически важной информации о состоянии других Игроков всегда больше,

чем время действия избранной в данный момент тактики Игры. Если бы

кто-нибудь из них даже и "разговаривал" с соседними Партнерами, то

полученные сведения к моменту их получения всегда теряли бы актуальность.

И именно поэтому в Космосе совершенно невозможно образование враждебных

группировок, тайных союзов, создание центров местной власти, коалиций,

заговоров и тому подобного. Поэтому Игроки и не общаются между собой: _они

сами сделали бесполезным всякое общение_. Это был один из принципов

стабилизации Игры, а следовательно, и Космогонии. Вот вам и частичное

объяснение загадки Silentium Universi. Мы не можем подслушать разговоры

Игроков, поскольку они молчат по стратегическим соображениям.

Именно это и удалось разгадать Ахеропулосу. О его добросовестности

свидетельствует приведенный в "Новой Космогонии" перечень возражений,

которые может вызвать такая картина Игры. Они сводятся к подчеркиванию

чудовищного несоответствия между миллиардолетним трудом, якобы вложенным в

перестройку Вселенной, и результатами этой перестройки, целью которой

является _установление мира_ во Вселенной с помощью встроенной в нее

Физики. Как это так, говорит воображаемый критик, выходит, что миллиардов

лет культурного развития еще недостаточно для того, чтобы эти загадочно

долговечные цивилизации добровольно отказались от всяких форм агрессии, и

поэтому гарантией Космического Мирного Договора должны были стать

специально для этого переделанные Законы Природы? И стало быть, усилия,

энергия которых превосходит совокупную мощь миллионов галактик, не имеют

никакой другой цели, кроме установления _барьеров_ и _преград_ для военных

действий? Ахеропулос отвечал на это так: тот тип Физики, который установил

в Космосе мир, во время возникновения Игры был необходимостью, поскольку

только одна стратегия могла сделать Вселенную физически однородной. В

противном случае ее огромные пространства охватил бы хаос слепых

катаклизмов. Условия существования в Пракосмосе были куда более суровы,

чем сейчас, жизнь могла возникнуть в нем только как "исключение из правил"

и, случайно возникнув, случайно в нем погибала. Расширяющаяся

Метагалактика, асимметричное течение времени, структурная иерархия - все

это необходимо было ввести в самом начале, это был минимальный порядок,

необходимый для создания поля последующей деятельности.

Ахеропулос понимал, что коль скоро эта фаза преобразований относится

уже к истории, то перед Игроками должны стоять какие-то новые далеко

идущие цели, и хотел их предугадать. К сожалению, это ему не удалось.

Здесь мы обнаруживаем изъян, скрытый в его системе. Дело в том, что

Ахеропулос пытался восстановить Игру не реконструкцией ее формальной

структуры, то есть чисто логически, а старался поставить себя на место

Игроков, то есть подходил к решению с точки зрения психологии. Но человек

не может постигнуть ни их психологию, ни их моральный кодекс, для этого у

него нет никаких данных; мы не можем представить себе, что думают,

чувствуют, к чему стремятся Игроки, как нельзя построить Физику, пытаясь

представить себе, что значит "быть электроном".

Внутренняя жизнь Игрока для нас так же непостижима, как внутренняя

жизнь электрона. То, что электрон представляет собой мертвую частицу

материального мира, а Игрок является мыслящим существом, стало быть,

кем-то вроде нас, не имеет никакого значения. Я упомянул об изъяне системы

Ахеропулоса, поскольку и сам Ахеропулос в другом месте "Новый Космогонии"

четко сформулировал, что из наблюдений над собственной психикой нельзя

делать выводы о намерениях Игроков. Он знал об этом и все же поддался тому

стилю мышления, на котором был воспитан, ибо философ старается сначала

понять, а потом обобщить; мне же с самого начала было ясно, что этим путем

нельзя воспроизвести картину Игры. Для ее полного понимания необходимо

взглянуть на всю Игру в целом со стороны, то есть с такого наблюдательного

пункта, которого у нас никогда не было и не будет. Вообще не следует

связывать намеренные действия с психологическими мотивами. Исследователь

Игры не должен учитывать этику Игроков, подобно тому как военный историк,

изучающий логику стратегии боевых действий во время войны, не должен

принимать во внимание моральный облик полководцев. Картина Игры является

структурой вполне определенной, обусловленной состоянием Игры и состоянием

окружающей среды, а не случайной комбинацией индивидуальных кодексов

ценностей, капризов, желаний или моральных норм каждого из Игроков в

отдельности. То, что они принимают участие в одной и той же Игре, еще не

означает, что они должны быть подобны друг другу в любом другом отношении!

Они могут быть похожи друг на друга не более, чем человек похож на машину,

с которой играет в шахматы. Так что вовсе не исключено, что существуют

Игроки в биологическом смысле мертвые, возникшие в ходе небиологического

развития, а также Игроки, которые являются синтетическими продуктами

искусственно вызванной эволюции, - однако рассуждениям такого рода

воспрещен доступ в область теории Игры.

Самой сложной проблемой для Ахеропулоса была загадка Silentium

Universi. Общеизвестны два его закона. Первый закон говорит, что ни одна

цивилизация, находящаяся на низшем, чем у других, уровне развития, не

может обнаружить Игроков не только потому, что Игроки молчат, но еще и

потому, что их действия не выделяются на космическом фоне по той простой

причине, что _именно эти действия и есть космический фон_.

Второй закон Ахеропулоса говорит, что Игроки не шлют более молодым

цивилизациям посланий с поучениями либо советами, поскольку не знают, куда

высылать такие сообщения, а слать их неведомо кому не хотят. Чтобы

передать информацию в определенный адрес, необходимо сначала выяснить, в

каком состоянии находится адресат, но именно это запрещает первый закон

Игры, который устанавливает барьер взаимодействия в пространстве и

времени. Как мы уже знаем, любая информация о состоянии другой цивилизации

в момент ее получения окажется полностью устаревшей. Установив свои

барьеры, Игроки тем самым исключили всякую возможность узнать что-либо о

состоянии других цивилизаций. А от передачи безадресных сообщений всегда

больше вреда, чем пользы. Ахеропулос показывает это на примере

проведенного им эксперимента. Он брал две серии карточек, на карточках

одной серии записывал последние научные открытия шестидесятых годов, а на

карточках другой серии - даты исторического календаря на протяжении

столетия (1860-1960). Далее он вынимал по карточке из каждой серии.

Открытие связывалось с датой по воле слепого случая, и это должно было

соответствовать безадресной передаче информации. В самом деле, такие

послания редко когда имели бы для получателя позитивную ценность. В

большинстве случаев принятое сообщение оказалось бы непонятным (теория

относительности в 1860 году), либо бесполезным (теория лазера в 1878

году), либо попросту опасным (теория атомной энергии в 1939 году). Поэтому

Игроки и молчат, ибо - согласно Ахеропулосу - желают добра более молодым

цивилизациям.

Стало быть, эта аргументация опирается на этику. Уже поэтому она не

является безупречной. Утверждение, якобы цивилизация должна становиться

тем более совершенной в этическом отношении, чем более она преуспела в

развитии науки и техники, вводится в теорию Игры извне. Так строить теорию

Космогонической Игры нельзя: либо принцип Silentium Universi неизбежно

следует из структуры Игры, либо само существование Игры необходимо

подвергнуть сомнению. Гипотезы ad hoc не могут спасти достоверности Игры.

Ахеропулос всегда отдавал себе в этом отчет - данная проблема тревожила

его больше, чем полное непонимание и непризнание, выпавшее на его долю. Он

дополняет "моральную гипотезу" другими, однако известно, что из множества

слабых гипотез нельзя составить одну сильную. Здесь я вынужден упомянуть о

себе. Что сделал я как последователь Ахеропулоса? Моя теория исходит из

Физики и к физике же возвращается, но сама не принадлежит к области

Физики. Конечно, если бы из нее следовала лишь та Физика, из которой я ее

вывел, это было бы пустячной игрой в тавтологию.

До сих пор физик поступал как человек, наблюдающий передвижение фигур

на шахматной доске; он уже знает, как ходит каждая фигура, но не считает

при этом, что передвижение фигур ведет к какой-то цели. Космогоническая

Игра ведется не так, как шахматная, ибо в ней изменяются законы, то есть

правила передвижения, фигуры и сама шахматная доска. По этой причине моя

теория - реконструкция не всей Игры с момента ее возникновения, а только

ее последней части. Моя теория - лишь фрагмент целого, то есть нечто вроде

создания теории гамбита на основе наблюдения за шахматной игрой. Тот, кто

знаком с теорией гамбита, знает, что ценной фигурой жертвуют для того,

чтобы позднее получить взамен нечто еще более ценное, однако при этом ему

не обязательно знать, что конечная цель игры - мат королю. Из той Физики,

которой мы располагаем, невозможно извлечь ни всю структуру Игры целиком,

ни даже ее часть. Лишь когда я последовал за гениальной интуицией

Ахеропулоса и предположил, что современную Физику необходимо "дополнить",

мне удалось воссоздать контуры разыгрываемой партии. Это допущение было в

высшей степени еретическим, поскольку первой предпосылкой науки является

тезис: мир и его законы - это нечто "готовое" и "законченное". Я же

предположил, что современная физика представляет собою переходный этап на

пути вполне определенных преобразований.

Так называемые "универсальные постоянные" вовсе не постоянны. В

частности, не является неизменной константа Больцмана. Это значит, что

хотя конечным состоянием любого исходного порядка в Космосе должен быть

беспорядок, скорость возрастания хаоса может по воле Игроков меняться.

Очевидно (и это единственное допущение, а не следствие теории!), что

Игроки ввели асимметрию времени "на скорую руку", как если бы они

торопились (в космическом масштабе, конечно). Эта спешка проявилась в том,

что они сделали градиент роста энтропии слишком крутым. Они использовали

тенденцию к быстрому возрастанию беспорядка для того, чтобы ввести в

Космосе _единый порядок_. Поскольку с тех пор все стремится от порядка к

беспорядку, общая картина оказывается _однородной_, подчиненной _единым_

законам и поэтому в целом упорядоченной.

То, что процессы микромира в принципе обратимы, известно уже давно. Из

теории следует удивительный вывод: если бы энергию, которую земная наука

вкладывает в изучение элементарных частиц, увеличить в 10^14 раз, то

_изучение_ это - выяснение существующего порядка вещей - превратилось бы в

изменение этого порядка! Вместо того чтобы познавать законы Природы, мы бы

их слегка изменяли.

Это и есть слабое место, ахиллесова пята Физики современного

мироздания. В настоящее время микромир представляет собой главный плацдарм

созидательной деятельности Игроков. Они сделали его нестабильным и

определенным образом управляют им. Мне кажется, что некоторую часть

Физики, уже стабилизированную, Игроки как бы вновь сдвинули с места. Они

пересматривают и приводят в движение уже установленные законы. Поэтому они

и хранят молчание, это своего рода "стратегическое затишье". Игроки не

сообщают никому из "соседей" о том, чем они занимаются, и даже о том, что

Игра ведется. Ведь если Игра существует, то Физика представляется в

совершенно ином свете. Игроки молчат, чтобы избежать ненужных помех, и,

очевидно, будут молчать вплоть до завершения этой работы. Как долго будет

длиться состояние Silentium Universi? Этого мы не знаем, но можно

допустить, что по крайней мере сто миллионов лет.

Итак, Физика Космоса находится на перепутье. Чего добиваются Игроки

столь монументальной перестройкой? Этого мы тоже не знаем. Из теории

следует лишь, что постоянная Больцмана вместе с другими постоянными будет

уменьшаться, пока не достигнет некоторой величины, которая необходима

Игрокам, хотя нам и неизвестно зачем. Так тому, кто уже разобрался в

теории гамбита, не обязательно понимать, к чему ведет гамбит в масштабе

всей шахматной партии. То, что я еще хочу сказать, уже выходит за границы

наших знаний. Мы располагаем поистине embarras de richesses [здесь:

богатый выбор (фр.)] самых разнообразных гипотез, выдвинутых в течение

последних нескольких лет. Бруклинская группа профессора Баумана считает,

что Игроки хотят ликвидировать "щель обратимости явлений", которая еще

"осталась" в глубине материи - в сфере элементарных частиц. Некоторые

утверждают, что ослабление градиента энтропии призвано лучше приспособить

Космос к феномену жизни и даже что Игроки намерены сделать всю Вселенную

разумной. На мой взгляд, это слишком смелые гипотезы, особенно ввиду их

сходства с вполне определенными антропоцентрическими представлениями.

Мысль о том, что весь Космос развивается так, чтобы стать "единым

огромным мозгом", чтобы "обзавестись психикой", является лейтмотивом

многих философских систем, а также многих религий прошлого. Профессор Бон

Нур в "Intentional Cosmogony" ["Умышленная космогония" (англ.)] высказал

предположение, что несколько ближайших к земле Игроков (один из них может

находиться в Туманности Андромеды) не скоординировали свои действия

оптимальным образом, так что Земля находится в области "осциллирования"

физики: это значило бы, что теория Игры отражает вовсе не тактику Игроков

на нынешнем этапе, а лишь ее локальное и весьма случайное отклонение.

Некий популяризатор даже заявил, что Земля оказалась в области "конфликта"

- два соседних игрока начали друг против друга "партизанскую войну",

обманно изменяя Законы Физики, и этим объясняется уменьшение постоянной

Больцмана.

Допущение, что Игроки "ослабляют" второй закон термодинамики, в

настоящее время весьма популярно. В связи с этим мне кажется интересным

высказывание академика А.Слыша, который в работе "Логика и Новая

Космогония" обратил внимание на неоднозначность связи между Физикой и

Логикой. Весьма возможно, говорит Слыш, что Космос с ослабленной скоростью

изменения энтропии мог бы создавать очень большие информационные системы,

которые оказались бы очень глупыми. В свете работ ряда молодых математиков

это выглядит вполне правдоподобно; они допускают, что изменения в Физике,

уже осуществленные Игроками, привели к изменениям в математике, или,

точнее говоря, к изменениям в методике конструирования непротиворечивых

систем в формальных дисциплинах. От такого положения уже недалеко до

утверждения, что знаменитая теорема Геделя, содержащаяся в его работе

"Uber die unentscheidbaren Satze der formalen Systeme" и определяющая

границы совершенства, достижимого в системной математике, не является

универсально справедливой, то есть пригодной "для всех возможных

Космосов", а справедлива лишь для Космоса в его теперешнем состоянии. (И

более того - что когда-то, скажем, полмиллиарда лет назад, теорема Геделя

была бы неверна, ибо тогда законы конструирования математических систем

были _не такими_, как сейчас.)

Должен признаться, что, вполне понимая побуждения всех, кто сейчас

выдвигает самые разнообразные предположения относительно целей Игры,

намерений Игроков, основных принципов, которых они якобы придерживаются, и

тому подобного, я вместе с тем весьма обеспокоен неточностью, а то и

попросту сумбурным характером большинства таких, часто легкомысленных,

идей. Теперь некоторые представляют себе Космос чем-то вроде квартиры, где

в течение пары минут можно переставить мебель так, как жильцам

заблагорассудится. О таком отношении к законам физики, к законам Природы

не может быть и речи. В действительности скорость преобразований по

сравнению с продолжительностью нашей жизни чрезвычайно мала. Спешу

добавить, что из этого нельзя сделать никаких выводов о природе Игроков,

например об их возможном долголетии или даже бессмертии. Об этом нам также

ничего не известно. Может быть, как я уже упоминал, Игроки вовсе не живые

существа, то есть они возникли не биологическим путем; может быть,

представители Первых Цивилизаций и вовсе с незапамятных времен не

занимаются Игрой сами, а передали ее каким-нибудь гигантским автоматам -

рулевым Космогонии. Может быть, большинства працивилизаций, которые

основали Игру, уже нет, а их место заняли автоматические системы, и именно

они составляют часть Партнеров в Игре. Все это возможно, и на эти вопросы

мы не получим ответов не только через год, но, как мне кажется, и через

сто лет.

Но тем не менее наши знания обогатились еще и новыми сведениями. Как

обычно случается в науке, эти новые сведения не столько расширяют наши

возможности, сколько ограничивают их. Ряд теоретиков сегодня

придерживаются мнения, что Игроки при желании могли бы отменить

ограничение точности измерений, которое накладывает принцип

неопределенности Гейзенберга. (Доктор Джон Комманд высказал мысль, что

принцип неопределенности является тактическим маневром Игроков,

направленным на то же, что и правило Silentium Universi, а именно чтобы

"никто не мог менять физику нежелательным образом, если он сам не является

Игроком".) Но если даже это было так, Игроки не могут отменить связь,

существующую между изменением законов материи и деятельностью разума, ибо

разум создан из той же материи. Представление о том, что возможно создать

Логику или же Металогику, пригодную "для всех конструированных Вселенных",

ошибочно, и _это уже удалось доказать_. Я лично считаю, что Игроки,

прекрасно понимая сложившуюся ситуацию, оказались в затруднительном

положении - затруднительном, конечно, не по нашим масштабам и

представлениям!

Если сознание недостаточного всеведения Игроков может внушить нам

беспокойство, ибо мы в полной мере осознаем риск, скрытый в

Космогонической Игре, то с другой стороны внезапно оказывается, что наша

ситуация сродни положению Игроков, - никто во Вселенной не всемогущ. Даже

самые высокоразвитые цивилизации - это всего лишь малые части,

Не-Знающие-Целого-В-Полном-Масштабе.

Рональд Шуер в смелости предположений пошел дальше всех. В "Reason-Made

Universe: Lows versus Rules" ["Разумно устроенный космос: законы против

правил" (англ.)] он сказал: чем глубже игроки преобразуют Космос, тем

сильнее они изменяют самих себя. Изменение приводит к тому, что Шуер

называет "гильотинированием памяти". И действительно, тот, кто переделал

бы себя слишком радикально, в некотором смысле разрушил бы память о

собственном прошлом, предшествующем процедуре. Игроки, говорит Шуер,

достигая все большего могущества в преобразовании Космоса, сами затирают

следы пути, по которому Космос развивался раньше. В пределе всемогущество

созидания оборачивается невозможностью восстановить прошлое. Игроки

стараясь сделать Космос колыбелью Разума, ослабляют тем самым действие

закона роста энтропии, а через миллиарды лет, утратив память о том, что

было с ними и до них, доведут Космос до состояния, о котором говорил Слыш.

С ликвидацией "энтропийного тормоза" начнется бурное расширение биосферы,

множество недозрелых цивилизаций преждевременно включится в Игру и вызовет

ее кризис. С кризисом Игры все обратится в хаос... из которого по

прошествии многих эпох возникнет новый коллектив Игроков, чтобы начать

Игру заново. Итак, согласно Шуеру, Игра идет по кругу, и, следовательно,

вопрос о "начале Вселенной" не имеет никакого смысла. Картина эта

поразительна и вместе с тем маловероятна. Если _мы_ смогли предугадать

неизбежность кризиса, что же тогда говорить о прогнозах, которые под силу

Игрокам?

Дамы и господа, я нарисовал кристально ясную картину Игры, которую

ведут друг с другом разделенные миллиардами парсеков Разумы, спрятанные в

туманных клубах звезд, потом решил исказить ее потоком неясностей,

противоречивых домыслов и уж вовсе неправдоподобных гипотез. Но именно

таков обычный путь познания. Теперь наука представляет Космос в виде

наложения отдельных Игр, обладающих более глубокой памятью, чем каждый

Игрок в отдельности. Этой памятью является вся совокупность Законов

Природы, удерживающих Космос в однородности движения Теперь мы

рассматриваем Вселенную как поле миллиардолетней деятельности,

направленной к целям, лишь малую и самую близкую часть которых мы в

состоянии уловить Верна ли эта картина? Не сменит ли ее когда-нибудь

другая, отличающаяся от прежней так же кардинально, как наша модель Игры

Разумов от всех исторически сложившихся представлений? Вместо ответа я

приведу слова моего учителя, профессора Эрнста Аренса. Много лет назад,

когда еще совсем молодым человеком я пришел к нему с первыми набросками

концепции Игры, чтобы узнать его мнение, Арене сказал: "Теория? Сразу

теория? А может, это и не теория. Ведь человечество собирается лететь к

звездам? Стало быть, если в действительности все не так, то, возможно, это

не теория, а проект, возможно, когда-нибудь все произойдет именно так!"

Этими - не совсем скептическими! - словами моего учителя я и хочу

закончить свое выступление. Благодарю за внимание.